Аничков дворец. Резиденция наследников престола. Вторая половина XVIII – начало XX в. Повседневная жизнь Российского императорского двора

Непосредственно за состоянием Аничкова дворца и всех зданий на территории усадьбы отвечал «Смотритель зданий Собственного Его Величества (Аничковского) Дворца», в распоряжении которого имелась внушительная команда обслуживающего дворец персонала. Эту должность ввели после пожара и восстановления Зимнего дворца.

С марта 1840 г. по декабрь 1867 г. должность смотрителя Аничкова дворца занимал полковник Н.И. Скрябин (1801–1881). Его карьера характерна для эпохи Николая I. Происходил Никифор Иванович из солдатских детей, пройдя школу военных кантонистов. Военную службу начал в 1820 г. рядовым Карабинерного полка, пройдя все положенные должности, получая чины[265 - Унтер-офицер (1827 г.); подпоручик (1838 г.); штабс-капитан (1846 г.).], награды[266 - Св. Георгий (1828 г.).] и подарки[267 - Бриллиантовый перстень «за труды при переписке перевода каталога иностранной части мундирным и амуничным вещам в Арсенале Собственного Его величества Дворца» (1847 г.).]. В 1840 г. Скрябин уволился из армии по ранению «поручиком с мундиром», и, как многие из заслуженных отставников, был принят на хозяйственную должность при Аничковом дворце, состоя сначала при Арсенале (1840 г.), а затем в должности кастеляна Аничкова дворца «с оставлением в прежней должности» (1843 г.). В 1857 г. Скрябина назначили смотрителем Аничкова дворца[268 - РГИА. Ф. 1338. Оп. 4. Д. 79. Л. 86. Формулярные списки о службе чиновников и канцелярских служителей ведомства Конторы Собственного Его Величества Николаевского дворца.]. В 1867 г. 66-летний полковник подал прошение об увольнении с должности, напомнив, что еще 11 апреля 1846 г. он по высочайшему повелению «удостоин быть причисленным к Роте Дворцовых Гренадер, кандидатом на первую вакансию». И хотя на тот момент таких вакансий не имелось, Александр II, «снисходя к просьбе» Скрябина, распорядился «в виде особой монаршей милости» зачислить его в Роту Дворцовых Гренадер на штаб-офицерскую должность[269 - РГИА. Ф. 1339. Оп. 1. Д. 66. Л. 1–3. Об увольнении полковника Скрябина от должности Смотрителя Собственного Его Величества Дворца и о зачислении в оную инженер-прапорщика Петрова. 1867–1877 гг.], с сохранением содержания по должности смотрителя Аничкова дворца.

Нельзя не упомянуть и о врачах, состоявших в штате персонала Аничкова дворца. При этом следует подчеркнуть, что с начала XIX в. во дворце постоянно жили и работали два врача. Один лечил самого Николая Павловича и членов его семьи. Другой именовался «доктором Двора Его Высочества, он же по Конюшенной части»[270 - РГИА. Ф. 1339. Оп. 1. Д. 3. По устройству Собственного Его Величества Дворца, для помещения Государя Наследника Цесаревича и Двора Его Высочества. 1864–1880. Для середины XIX в. было совершенно нормальным, что доктора лечили и лошадей, поскольку слушателям Императорской Медико-хирургической академии преподавалась и ветеринария.], обеспечивая медицинской помощью всех многочисленных насельников резиденции. Врачам помогали лекарские помощники (фельдшера).

В бытность Николая Павловича великим князем в Аничковом дворце с 1817 г. и до 1837 г. проживал его личный врач Василий Петрович Крайтон[271 - Крайтон (Крейтон) Василий Петрович (1791–1861) – действительный статский советник (1837 г.), лейб-медик, племянник лейб-медика Александра Крайтона (1763–1856); на русской службе с 1811 г., служил на Кавказе; участник компаний 1813–1814 гг.; с 1814 г. – штаб-лекарь л. – гв. Преображенского полка; с 1816 г. – великого князя Николая Павловича; после 1825 г. – императора; член Медицинского совета Министерства Внутренних дел; с 1837 г. в отставке.], который с 1 сентября 1822 г. одновременно являлся врачом маленького великого князя Александра Николаевича[272 - С 1822 г. жалованье 333 руб. в год, с 1825 г. – 1000 руб. См.: РГИА. Ф. 1338. Оп. 2 (46/109). Д. 70. Л. 2. Список о лицах, состоящих при Наследнике Цесаревиче со дня рождения Его Высочества. 1834.].

Пожалуй, самым серьезным вызовом, с которым столкнулись российские врачи, оказалась эпидемия холеры, которая буквально накрыла Петербург летом 1831 г. Когда в 1830 г. в южных губерниях России началась эпидемия холеры, мало кто из медиков представлял алгоритм борьбы с этим инфекционным заболеванием. Об этом свидетельствует рапорт врача Аничкова дворца И. Волькенау[273 - Волькенау Иван (1786–1854) – доктор медицины, действительный статский советник. Похоронен на Смоленском евангелическом кладбище.](26 сентября 1830 г.), в котором он приводит рекомендации, которым должны были следовать жившие в резиденции: остерегаться простуды; утром натощак не выходить на воздух; не ложиться позднее 12 часов ночи, поскольку это вызывает изнурение тела; держать тело в чистоте; избегать всего, что может физически или морально изнурить тело[274 - РГИА. Ф. 1338. Оп. 2 (42/105). Д. 118. Л. 1. О предосторожностях по случаю открывшейся в некоторых внутренних губерниях России эпидемической болезни холеры. 1830 г.].

27 сентября 1830 г. Управляющий Аничковым дворцом, гофмейстер и тайный советник А.И. Блок распорядился объявить под роспись о приближении эпидемии всем жившим в резиденции. При этом были составлены списки всех живших на тот момент в зданиях усадьбы. В этом списке упомянут и живший в казенной квартире при Аничковом дворце друг детства Николая I В.Ф. Адлерберг, будущий министр императорского двора[275 - Вместе с В.Ф. Адлербергом в резиденции проживали его супруга, три сына и 2 дочери, три крепостных и восемь вольнонаемных слуг. См.: РГИА. Ф. 1338. Оп. 2 (42/105). Д. 118. Л. 4. О предосторожностях по случаю открывшейся в некоторых внутренних губерниях России эпидемической болезни холеры. 1830 г.].

Когда в июне 1831 г. эпидемия пришла в Петербург, семья Николая I уехала в пригородные резиденции (Царское Село и Петергоф), где оставалась на протяжении всего лета. Одного из ближайших соратников Николая I А.Ф. Орлова[276 - Орлов Алексей Федорович (1787–1862) – князь (1856 г.); генерал от кавалерии, генерал-адъютант; главный начальник III Отделения СЕИВК и шеф жандармов (1845–1856).], которому император поручил управление тремя центральными петербургскими частями во время эпидемии холеры, поселили именно в Аничковом дворце[277 - Бахметев Н.И. Записки и дневник Н.И. Бахметева // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII–XX вв. 2003. Т. 12. С. 262.]. Во время эпидемии в самом дворце было отмечено несколько смертей от холеры[278 - Например, с Запасного двора в Обуховскую больницу 29 июня 1831 г. была доставлена заболевшая прачка, которая «по извещению от оной больницы умерла 1 июля от холеры». Вначале июля 1831 г. умерло от холеры два арсенальных унтер-офицера. См.: РГИА. Ф. 1338. Оп. 2 (43/106). Д. 33. Л. 1, 18, 23. Об умерших по Собственному Его Императорского Величества Дворцу. 1831 г.].

Из произошедшего сделали выводы, и «Доктор Двора Его Высочества (он же по Конюшенной части)» обязан был оказывать медицинскую помощь не только всем придворным и слугам, жившим в Аничковом дворце, но и всем приходящим во дворец служителям. При повторении холерных эпидемий с 1847 г. и позже в Аничковом дворце разворачивались небольшие по числу коек временные холерные больницы[279 - РГИА. Ф. 1338. Оп. 3. Д. 76. Об устройстве временных холерных больниц в зданиях Собственного Дворца. 1847 г.].

Еще одним серьезнейшим инфекционным заболеванием являлась оспа. К середине XIX в. оспенные прививки стали общепринятой медицинской практикой. Например, после того как весной 1840 г. в одном из Придворнослужительских домов ведомства Придворной конторы выявили оспу, Николай I распорядился «впредь строго наблюдать, что бы всем вообще детям придворных чиновников и служителей прививаема была коровья оспа»[280 - РГИА. Ф. 1338. Оп. 3 (52/115). Д. 66. Л. 1. О наблюдении, чтобы всем вообще детям придворных чиновников, служителей прививаема была предохранительная оспа. 1840 г.].

Это распоряжение передали тайному советнику А.И. Блоку, который, в свою очередь, поручил выполнение приказа кастеляну Аничкова дворца поручику Митину (обеспечивал «подписку о привитии», составление ведомости о привитых и не привитых) и доктору И. Валькенау, который должен был сделать оспенную прививку всем не привитым, «включая новорожденных младенцев». Например, в 1840 г. сделали прививку дочери придворного архитектора З.Ф. Дильдина – Екатерине.

Бывали в Аничковом дворце и зубные врачи. Так, в бытность Николая Павловича великим князем дворец довольно часто посещал придворный зубной врач Н.А. Сосерот, решавший их стоматологические проблемы: «Сосерот запломбировал мне зуб. Лейтен разрезал Олиньке десны, очень страдает из-за зубов» (15 декабря 1823 г.); «Олинька очень страдает» (16 декабря 1823 г.); «Сосерот, привел нам в порядок зубы» (26 февраля 1824 г.); «Сосерот пломбирует мне зуб» (31 марта 1824 г.); «Сосерот привел в порядок зубы моей жены и мои» (4 марта 1825 г.); «Сосерот запломбировал зуб» (21 мая 1825 г.); «Сосерот, велю вырвать мне коренной зуб, неудачно, и потом ломает мне его и вырывает, мученическое страдание, уходит» (4 ноября 1825 г.); «Сосерот, вместе к Саше, вытащить ему зуб, слезы» (5 ноября 1825 г.).

Коллекция живописи и скульптуры

Коллекции живописи в интерьерах Аничкова дворца существовали изначально, меняясь со сменой владельцев и моды. Судьбы этих коллекций являются отдельной темой, поэтому мы их затрагивать не будем. Если же обратиться к истории резиденции имперского периода, начавшейся в 1817 г., то следует иметь в виду ряд факторов, безусловно повлиявших на процесс формирования живописных коллекций Аничкова дворца.

Во-первых, российские монархи, прошедшие в детстве курс рисования с преподавателями уровня ректоров Императорской Академии художеств, неплохо владели карандашом, о чем свидетельствуют их рисунки. Во-вторых, коллекционирование живописи являлось обязательным стандартом для хозяев императорских резиденций, но характер и тематика художественных собраний диктовалась их личными вкусовыми предпочтениями. В полной мере это касалось и супруг российских императоров. В-третьих, при Николае I складывается разграничение личных художественных коллекций членов императорской семьи и государственной, в основном сосредоточенной в Императорском Эрмитаже и частично находящейся на личных половинах.

Для будущего Николая I рисование как предмет, включенный в сетку учебных часов, появился в 1804 г., когда ему шел восьмой год.

Мистер Вильям Росбиф.

Рис. Великого князя Николая Павловича. 1815 г.

Рисовать мальчику нравилось, и он делал некоторые успехи[281 - Шильдер Н.К. Император Николай Первый: Его жизнь и царствование // Николай Первый и его время. Т. 1. М., 2000. С. 211.]. Судя по денежным документам великого князя Николая Павловича, первый «рисовальный учитель» – профессор Императорской Академии художеств Иван Акимович Акимов, которому за его уроки платили 166 руб. в год[282 - ОР РНБ. Ф. 650. Д. 1056. Книга прихода и расхода денежной суммы великого князя Николая Павловича 1807 г.].

Когда «младшие» великие князья Николай и Михаил подросли, Александр I приставил к ним в 1810 г. в качестве учителей рисования блестящего профессионала: профессора исторической живописи В.К. Шебуева, который позже учил рисованию и великую княжну Анну Павловну (впоследствии нидерландскую королеву). Поскольку уровень задач, стоящих перед преподавателем, изменился, то существенно увеличили и оплату за обучение рисованию. Но, возможно, сказалось и личное влияние вдовствующей императрицы Марии Федоровны, поскольку в денежных документах указывается, что именно «по повелению» Марии Федоровны «рисовальному учителю» стали платить 1000 руб. в год.[283 - ОР РНБ. Ф. 650. Д. 1059. Л. 21. Книга прихода и расхода денежной суммы великого князя Николая Павловича 1810 г.]

Судя по всему, Николай Павлович любил уроки рисования профессора В.К. Шебуева. Уже в детские годы будущий император Николай I уверенно владел карандашом, поскольку сохранились хорошие эскизы военных сцен, рисунки мундиров, неплохие акварели, сделанные его рукой. Следует отметить, что Николай Павлович в своих рисунках проявлял своеобразное чувство юмора, граничащее с карикатурой.

Императрица Александра Федоровна в мундире Кавалергардского полка.

Рис. Императора Николая I. 1829 г.

Среди учителей рисования были и те, кто преподавал последовательно и родителям, и детям, такой учитель профессор батальной живописи Александр Иванович Зауервейд (1783–1844), выходец из Курляндии. В 1814 г. его представили Александру I, которому понравились его работы. Как художник-баталист А.И. Зауервейд начал вести уроки рисования для великих князей Николая и Михаила Павловичей. Также он учил их технике гравирования. Когда у великого князя Михаила Павловича подросли дочери, А.И. Зауервейд начал обучать рисованию великих княжон Елизавету и Марию Михайловну.

Надо сказать, что по крайней мере до 1826 г. великий князь постоянно упоминал в дневнике, что он «рисовал». Как правило, только этот глагол, а сюжеты рисунков нам практически неизвестны. Но можно предположить, что, поскольку Николай тогда активно составлял проекты формы для своих саперов, эти рисунки носили «военный» характер. Об этом косвенно свидетельствует запись от 9 января 1823 г., когда он приписал «рисую жену, посылаю за Дилдиным, разделся, показываю ему». Удивительно, но эти довольно фривольные рисунки Александры Федоровны, затянутой в кавалергардский мундир и лосины, сохранились.

Как упоминалось, Николай I всю жизнь отдавал предпочтение батальной живописи. Конечно, в его личных помещениях имелись портреты его родных и близких, но некое милитаристское начало в коллекции его живописи присутствовало совершенно отчетливо[284 - РГИА. Ф. 1338. Оп. 1 (27/39). Д. 82. О двух портретах прусским гренадерам, избранных Государем Императором для Собственного дворца. 1827 г.]. Впрочем, такое личное отношение к живописи совершенно не отменяло присутствия в его коллекции в Аничковом дворце и картин, написанных в других жанрах. Например, в личных документах Николая I за ноябрь 1833 г. упоминается о выплате художнику Чугунцеву 55 руб. «за доставленный им в комнату Его Величества в Аничковом дворце вызолоченную раму на пейзаж»[285 - ОР РНБ. Ф. 650. Д. 1069. Л. 18. Гардеробные суммы за 1833–1835 гг.].

Портрет великого князя Александра Николаевича и великой княжны Марии Николаевны на фоне Аничкова дворца

Если говорить о коллекции живописи, сложившейся в Аничковом дворце до 1826 г., то нельзя не отметить полотна Дж. Доу, доставленные в резиденцию осенью 1822 г. В дневнике за 26 сентября 1822 г. Николай Павлович записал: «к жене, картина Доу, портрет детей[286 - Имеется в виду «Портрет великого князя Александра Николаевича и великой княжны Марии Николаевны на качелях».], Воробьев с видом храма Воскресения в Иерусалиме[287 - Рисунки М.Н. Воробьева, сделанные им в 1821 г. во время экспедиции по святым местам. Привезенный портфель рисунков был показан не только при Дворе, но и на выставке в Императорской Академии художеств. Наибольшим успехом пользовались виды Иерусалима.], красиво».

Далее, 30 ноября 1822 г. великий князь записал: «вернулся, Доу с портретом моей жены». О последней картине императрица Елизавета Алексеевна, довольно предвзято относившаяся к Александре Федоровне, писала (6 апреля 1823 г.): «Сама же она этой зимой заказала свой портрет у Доу (живописца, которого Император выписал из Англии для галереи генералов 1812, 13 и 14 годов), и пожелала быть изображенной в роскошном золотом наряде с множеством жемчуга и алмазов, вместе с детьми. Если бы не роскошный туалет, это была бы великолепная картина, но получилось, что она как бы говорит сыну: „Не прикасайся ко мне, ты можешь помять платье!“»[288 - Елизавета и Александр. Хроника по письмам императрицы Елизаветы Алексеевны. 1792–1796 гг. М., 2013. Письмо № 101.].

Портрет великой княгини Александры Федоровны с детьми Александром и Марией. 1821 г.

Любопытно, что в дневнике Николая Павловича никаких оценок полотнам Дж. Доу не дается. При этом в декабре 1822 г., когда он увидел портрет Александра I кисти Дж. Доу, Николай довольно жестко отметил: «поехал в Зимний дворец, иду за женой к Доу, вместе с тетушкой, проходя видел портрет Ангела работы Доу, отвратительного рисунка, довольно похоже» (2 декабря 1822).

Состояние живописной коллекции императора в Аничковом и других резиденциях контролировалось сотрудниками Императорского Эрмитажа. Непосредственно занимался этим глава II Отделения Эрмитажа Ф.И. Лабенский (1769–1850), который фактически создал реставрационную школу Эрмитажа (с 1817 г.)[289 - Сотрудники Императорского Эрмитажа. 1852–1917. Биобиблиографический справочник. СПб., 2004.]. Например, 6 ноября 1835 г. Ф.И Лабенский напоминал Управляющему Конторой Аничкова дворца А.И. Блоку, что «…по Высочайшему распоряжению летом 1834 г. проводились механические и живописные реставрации над картиной худ. Франчиа[290 - Франческо ди Марко ди Джакомо Райболини, прозванный Франча (1450–1517, Болонья) – болонский ювелир, медальер, гравер, скульптор, живописец.], что в Кабинете Ея Величества в Собственном Дворце». Также Лабенский уточнял, что картина Франчиа переложена с дерева на холст. Он писал, что: «По вашему же желанию все картины в тамошнем дворце перетягивали, чистили от копоти и некоторые, по необходимости, были крыты самым легким лаком, почему и были сделаны небольшие издержки, как упомянуты в приложенном при сем реестре». Далее Ф.И. Лабенский уточнял, что «по учиненной мною инспекции над всеми картинами Собственного Дворца я нашел нужным две из них дублировать… изображающую цветы… овальная спящего младенца… в кабинете Ея Величества»[291 - РГИА. Ф. 1338. Оп. 2 (47/110). Д. 128. Л. 2. О исправлении некоторых живописных картин по Собственному Его Величества Дворцу и о выдаче издержанных по сему предмету 91 руб. 1835 г.].

После пожара в Зимнем дворце в декабре 1837 г. Аничков дворец приютил не только царскую семью, но и картины, спасенные из сгоревшей резиденции. В страшную ночь пожара с 17 на 18 декабря 1837 г. картины выносили из дворца и первоначально складывали под открытым небом на Разводной площадке и Дворцовой площади, затем их разместили в здании Адмиралтейства и Аничковом дворце.

Уже 19 декабря 1837 г. А.И. Блок обратился с просьбой к Ф.И. Лабенскому: «Прибыть в Адмиралтейство… для рассмотрения и принятия картин, перенесенных туда из Зимнего дворца во время пожара»[292 - РГИА. Ф. 1338. Оп. 2 (49/112). Д. 95. Л. 1. О хранении картин и разных вещей, вынесенных из Зимнего Дворца во время пожара. 1837 г.]. В «Реестре картинам, находящимся в Аничковом дворце, спасенным от пожара», значатся следующие полотна: 1. Портрет прусского короля верхом («Собственная[293 - Эта помета означала, что с начала XIX в. картины во всех императорских резиденция и императорском Эрмитаже жестко делились на «Собственные», т. е. принадлежащие лично членам императорской фамилии и неотчуждаемые, государственные, помечавшиеся «Эрмитаж».]»); 2. Копия с Рафаэля Мадонна Дальба («Собственная»); 3. Голова Спасителя («Собственная»); 4. Портрет Аббас-Мирзы («Собственная»); 5. Портрет Цесаревича Наследника верхом («Собственная»); 6. Мурилло с Христом («Эрмитаж»); 7. Копия с мадонна della Seggiola; 8. Поднятие колонны Александрийской («Собственная»); 9. Петерс Внутренности церкви («Эрмитаж»); 10. Пейзаж со скотом («Собственная»); 11. Дольче Св. Магдалина («Эрмитаж»); 12. Две итальянки («Собственная»); 13. Ванни св. Екатерина («Эрмитаж»); 14. Петерс архитектура («Эрмитаж»); 15. Коелло Спаситель («Эрмитаж»); 16. Воробьева «Вид Иерусалима» («Собственная»); 17. Куртуа «Сражение конницы» («Эрмитаж»)[294 - РГИА. Ф. 1338. Оп. 2 (49/112). Д. 95. Л. 5. О хранении картин и разных вещей, вынесенных из Зимнего Дворца во время пожара. 1837 г.]. Вне всякого сомнения, отбор картин для помещения их в Аничковом дворце был сделан не без ведома Николая I и Александры Федоровны.

Одновременно в кладовые Кабинета Е.И.В. передали на хранение мемориальные вещи из кабинета Александра I в Зимнем дворце: «портрет покойной Екатерины Павловны, писанный сухими красками за стеклом в золоченой раме»; гребенка серебряная; 4 банки для духов; глазник фарфоровый; лорнетов черепаховых 5».

Примечательно, что дети Николая I, с подачи самого императора, не единожды принимали участие в судьбе талантливых художников. Например, в апреле 1838 г. в Александровском дворце Царского Села прошла лотерея[295 - Существуют мнения, что лотерея состоялась 16 апреля 1838 г. в доме М.В. Виельгорского (См.: Моренец Н.И. Шевченко в Петербурге. Л., 1960. С. 37) или в Аничковом дворце (см: Жур П.В. Шевченковский Петербург. М., 1972. С. 62), но эти сведения носят легендарный характер.], выигрышем в которой стала картина К. Брюллова «В.А. Жуковский». Вырученные от проведения лотереи деньги пошли на выкуп крепостного Тараса Григорьевича Шевченко. Сам Т.Г. Шевченко писал в своей автобиографии: «Сговорившись предварительно с моим помещиком, Жуковский просил Брюллова написать с него портрет, с целью разыграть его в частной лотерее. Великий Брюллов тотчас согласился, и портрет у него был готов. Жуковский, с помощью графа Виельгорского, устроил лотерею в 2500 рублей, и этой ценой была куплена моя свобода 22 апреля 1838 года[296 - Действительно, 22 апреля 1838 г. отпускная была выдана помещиком П.В. Энгельгардтом Т.Г. Шевченко в связи с освобождением его от крепостной зависимости.]».

Виды залов Зимнего дворца. Библиотека императора Александра II.

Худ. Э.П. Гау

Как следует из записи в камер-фурьерском журнале за 14 апреля 1838 г., «Ввечеру Их Величество с Их Высочеством Государем Наследником, Великою Княгинею Еленою Павловною и Великою Княжною Мариею Николаевною и собравшимися к 8-ми часам по приглашению Государыни Императрицы особами обоего пола, бывшими сего числа за обеденным столом, изволили препроводить время в круглом Нового дворца зале разными играми, танцами и розыгрышем лотареи вещей»[297 - РГИА. Ф. 516. Он. 120/2322. Д. 142. Л. 53.].

Любопытно, в каких долях сложилась необходимая сумма за портрет В.А. Жуковского среди членов императорской семьи. Как следует из документов, старшая дочь Николая I – великая княжна Мария Николаевна внесла 300 руб.[298 - 23 апреля 1838 г. в расходную книгу великой княжны была внесена запись: «Препровождены сего числа при отношении за № 360 к ея превосходительству Ю.Ф. Барановой триста рублей ассигнациями для уплаты за билеты, взятые великою княжною Мариею Николаевною, при разыгрывании в лотерее, в императорском семействе, написанного живописцем Брюлловым портрета В.А. Жуковского, записать в расход по шнуровой книге о суммах Ея Высочества».]; будущий Александр II – 300 руб.[299 - Запись в книге расходов великого князя наследника Александра Николаевича о расходах на лотерейные билеты при разыгрывании портрета В.А. Жуковского работы К.П. Брюллова 24 апреля 1838 г.: «Заплачено за лотерейный билет портрет Жуковского живописца Брюллова 300 р.». См.: РГИА. Ф. 522. Он. 1. Д. 865. Л. 56.] и императрица Александра Федоровна – 400 руб.[300 - Запись в книге денежных сумм царицы Александры Федоровны о расходах на лотерейные билеты при разыгрывании портрета В. А. Жуковского работы К.П. Брюллова 25 апреля 1838 г.: «Действ[ительной] ст[атской] советнице Ю.Ф. Барановой, за билеты на лотерею, в которой Ея Величеством выигран портрет В.А. Жуковского, четыреста рублей». См.: РГИА. Ф. 524. Оп. 1. Д. 27. Л. 18.] Следовательно, члены семьи Николая I внесли половину средств – 1000 руб., необходимых для выкупа украинского художника и поэта. Примечательно, что В.А. Жуковский, К. Брюллов и М. Виельгорский лично засвидетельствовали отпускную Т.Г. Шевченко[301 - «Тысяча восемьсот тридцать восьмого года апреля двадцать второго дня, я, нижеподписавшийся уволенный от службы гвардии полковник Павел Васильев сын Энгельгардт отпустил вечно на волю крепостного моего человека Тараса Григорьева сына Шевченка, доставшегося мне по наследству после покойного родителя моего действительного тайного советника Василия Васильевича Энгельгардта, записанного по ревизии Киевской губернии Звенигородского уезда в селе Кириловке, до которого человека мне Энгельгардту и наследникам моим впредь дела нет и ни во что не вступаться, а волен он, Шевченко, избрать себе род жизни какой пожелает. К сей отпускной уволенный от службы гвардии полковник Павел Васильев сын Энгельгардт – руку приложил. Свидетельствую подпись руки и отпускную, данную полковником Энгельгардтом его крепостному человеку Тарасу Григорьеву сыну Шевченке действительный статский советник и кавалер Василий Андреев сын Жуковский. В том же свидетельствую и подписуюсь профессор восьмого класса К. Брюллов. В том же свидетельствую и подписуюсь гофмейстер, тайный советник и кавалер граф Михаил Виельгорский. Сия отпускная Санкт-Петербургской палаты гражданского суда во 2-м департаменте при прошении вольноотпущенного дворового человека Тараса Григорьева сына Шевченко к засвидетельствованию явлена и в согласность состоявшейся в палате сего майя 16-го числа резолюции, по записке в 2-ю книгу под № 130 с сею надписью выдана мая 20 дня 1838 года. Заседатель Григоров. Секретарь Матусевич».]. Товарищ Щевченко записал в дневнике о финале этой почти сказочной истории (25 апреля 1838 г.): «Часа в два пошел я к Брюллову. […] Скоро пришел Жуковский с гр[афом] Виельгорским. Пришел Шевченко, и Василий Андреевич вручил ему бумагу, заключающую в себе его свободу и обеспечение прав гражданства. Приятно было видеть эту сцену»[302 - Цит. по электронной версии: http://litopys.org.ua (http://litopys.org.ua/).].

Портрет великого князя Александра Николаевича

Еще одна подобная история произошла в 1840 г. «Государь Император высочайше повелеть соизволил: что бы ученик проф. живописи Венецианова, Славенский, крепостной человек г-на Семенского был освобожден Их Императорскими Высочествами великими князьями и великими княжнами взносом просимой за выкуп его суммы, 2000 руб. ассигнациями»[303 - РГИА. Ф. 1338. Оп. 3 (52/115). Д. 53. Л. 1. О выданных проф. живописи Императорской Академии художеств Венецианову 476 руб. сер. из сумм великого князя и великих княжон для освобождения ученика его Славенского от г-на Семенского из крепостного состояния. 1840 г.]. Дети императора Ольга, Александра, Николай, Михаил и Константин вложили равными долями по 476 руб. 20 коп. серебром, собрав необходимые 2000 руб. для выкупа художника. В данном случае речь идет о художнике Федоре Михайловиче Славянском (1817–1876), крепостном помещика А.А. Семенского, которого в 1839 г. А.Г. Венецианов пригласил в свою художественную школу в поместье Сафонково. Для того чтобы получить вольную для художника, Венецианов вышел прямо на императора, который привлек к этому делу своих детей.

В императорских резиденциях художники писали портреты детей Николая I: А. Брюллов в 1830 г. писал портрет наследника – будущего Александра II[304 - РГИА. Ф. 1338. Оп. 2. Д. 108. По отношению Мердера о доставлении ему 600 руб. для уплаты художнику Брюлло за портрет Его Высочества Наследника. 1830 г.]. С натуры писались интерьеры. В 1853 г. художник Л. Премацци по заказу цесаревны Марии Александровны написал «Кабинет Ея Величества»[305 - РГИА. Ф. 1338. Оп. З.Д. 38. О дозволении художнику Премацци рисовать Кабинет Ея Величества для Государыни Наследницы Цесаревны. 1853 г.], в том же году художник Э.П. Гау в Аничковом дворце пишет Кабинет императора Николая Павловича[306 - РГИА. Ф. 1338. Оп. 3. Д. 112. О дозволении художнику Гау срисовать Кабинет Его Величества в Собственном дворце. 1853 г.]. Взлет карьеры художника П.Ф. Соколова начался после его приглашения в Аничков дворец, где он получил заказ на серию детских портретов.

Великий князь Александр Николаевич и великая княжна Мария Николаевна. Нач. 1830-х гг.

Размещение картин по залам периодически менялось по воле владельцев резиденции. Например, в сентябре 1853 г. Александра Федоровна приказала поместить в своей Уборной доставленный ей из Пруссии «портрет покойной королевы Прусской, матери Ея Величества… вместо находящихся там портретов родителей Государыни Императрицы Александры Федоровны»[307 - РГИА. Ф. 1338. Оп. 3 (61/124). Д. 42. Л. 41. О картинах и эстампах, принадлежащих Их Величествам. 1853–1854 гг.]. Когда после смерти Николая I Аничков дворец начал запустевать, Александр II приказал часть картин из коллекции родителей переместить в более обитаемые резиденции. Например, в январе 1856 г. Александр II приказал «Управляющему Собственным Его Величества Николаевским дворцом тайному советнику Яникову… поместить в комнатах Ея Величества на Ферме дачи Александрии» картину художника Шульмана «Вид Синопа»[308 - РГИА. Ф. 1338. Оп. 1 (62/125). Д. 14. Л. 1. О картинах Их Величеств. 1856–1857 гг.].

Но в целом коллекции живописи, собранная Николаем I и Александрой Федоровной, продолжала оставаться в стенах Аничкова дворца. Только большая часть ее переместилась из личных комнат в различные служебные помещения.

Представление о «географии» размещения собрания в стенах Аничкова дворца дает недатированная «Комнатная опись картин, принадлежащих Собственному Его Величества Дворцу»[309 - РГИА. Ф. 474. Оп. 1. Д. 431. Комнатные описи картин, принадлежащих Собственному Его Величества Дворцу, б/д], видимо, составленная в конце 1850-х гг., когда во дворце шла инвентаризация имущества. Впоследствии указанную опись использовали как черновик (до конца 1890-х гг.), внося карандашом названия картин, купленных Александром III, с указанием их размещения по дворцу.

Например, при Александре III в 1-й Приемной выставили картины мариниста Иоганна Кристиана Шотеля (1787–1838)[310 - В описи указаны: «Морской вид, буря»; «Приморский вид. На первом плане видны два рыбака, удящие рыбу»; «Морской вид, буря»; «Морской вид, буря».]; Готфрида Вильгельма Фёлькера (1775–1849)[311 - В описи: «Пейзаж у сельского дома, видна лошадь с возом и мужчина разговаривающий с женщиной».]; И.К. Айвазовского (1817–1900)[312 - В описи: «Вид южного берега Крыма. Утро. На первом плане пастух с пастушкою и 4 баранами. 1843 г.»; «Вид Ореанды в Крыму. На первом плане мужчина и женщина верхом, разговаривающие с пастухом. 1843 г.».] и упоминавшийся ранее «Вид Аничкова дворца и Невского проспекта в начале царствования Екатерины II» М.И. Махаева.

Во 2-й Приемной: «Портрет императрицы Марии Федоровны с мальтийским орденом на плече. Писан на холсте. Работы неизвестного» и «Портрет императора Павла Петровича (поясной), писан на холсте. Работы неизвестного»[313 - Эти картины дополняли: «Портрет Его Величества Королевы датской Луизы (в рост)» и «Портрет Его Величества Короля датского Христиана (в рост)».].

Стены «Коридора у машины», т. е. у лифта, поблизости от комнат Александра III, были буквально увешаны картинами: «Девочка сидящая на камне. Неизвестный»; «Вид петербургской биржи и крепости» М.Н. Воробьева и его же «Вид Дворцовой площади во время торжественного въезда императора Александра I в Санкт-Петербург»; «Пейзаж. На переднем плане виден пастух и три пастушки со стадом баранов. На картоне. Кюгельхен»; «Башкирцы едущие верхом. Акварель Орловского»;

В камердинерской Александра III хранилось огромное количество батальных рисунков, акварелей и картин, преимущественно работы Карла[314 - Верне Карл (1758–1836) – французский жанровый художник, рисовальщик и литограф, баталист, художник-историограф наполеоновской армии.] и Ораса Верне[315 - Верне Орас (1789–1863) – французский художник, сын Карла Верне.]. Там же находилась акварель Л. Давида «Французские егеря перестраивающиеся в цепи». Основная масса батальной живописи и пейзажей хранилась в павильонах Арсенала[316 - В Описи, среди прочего: «Вид дорожной английской кареты, иллюминированная гравюра»; «Английский дилижанс, выезжающий из селения, иллюминированная гравюра»; «Девочка расправляющая усы старому кавалеристу работы Оскара Вишневского»; «Французские уланы. Рисунок акварелью Фуссер»; «Семь мущин и женщина стоящие в ряд. Рисунок пером»; «Вид окрестностей г. Мюнхена акварель работы Лебске»; «Внутренность павильона акварель».].