Повесть о государевом слонопасе

– Какие ещё татары, – лениво отозвался Степаныч. – Нет уж давно никаких татар. И Казань уж, почитай, сто лет как наша. Откуда им взяться татарам-то…

Приглядевшись внимательно, он заметил в стрелецком отряде знакомого – высокого молодого человека, в гражданской одежде, примерно тридцати лет. Шагал гражданский немного сбоку от вооружённых людей, но было видно, что он для них не посторонний, а, может быть, даже и начальник. Гордо поднятая голова и сосредоточенный взгляд, устремлённый куда-то за реку в направлении Болотного острова, наводили на мысль, что их обладатель выполняет в данный момент ответственное и скорее всего государственной важности поручение.

– Что за суета, любезный Никита Петрович, поведай. Кто-зачем едет-то? – обратился Степаныч учтиво к молодому человеку, который как раз в это время проходил мимо него.

Огородница уважительно посмотрела на соседа, оценивая знакомство.

– Государево дело, дяденька, – ответил молодой человек. – Слона идём встречать.

– Слона-а-а… – задумчиво протянул Степаныч и ещё хотел что-то спросить, но не успел. Его собеседник прибавил шагу и был уже далеко.

Забегая вперёд, хочу отметить, что этот молодой человек и будет главным героем нашей повести. Но до того, как я перейду к изложению его истории, позволю себе немного помучить вас, дорогой читатель, тем, что в литературе называется обстоятельствами места и времени.

Как это не странно, но в Москва-реке и сегодня водится рыба. Есть её, конечно, не рекомендуется, но летом 1664 года это была вполне добротная продукция, которая с успехом продавалась на Ленивом торжке (от слова торг). Маленький рынок сам собой организовался поблизости от Боровицкого холма на краю Ленивого оврага (или Ленивого Вражка, если следовать старинной московской лингвистической традиции). Есть версия, что название этого географического объекта произошло от Ленивой речки, течение которой было тихим и спокойным по сравнению с соседними непослушными ручьями – Чертороем и Сивкой, давшего имя знаменитой улице Сивцев Вражек. Но скорее всего, речка Ленивка, а потом и улица получили своё смешное название не от гидрологической характеристики оврага, а от извечной способности москвичей оперативно создавать торговые площадки в каждом подходящем для этого месте. Ленивыми торгами в старину называли рынки, где торговля велась без установки стационарных ларьков и павильонов, а непосредственно с телег, повозок и просто с рук.

Незаметная сейчас московская улочка когда-то была частью большой дороги, соединяющей Рязань с Великим Новгородом. Там, где Ленивка упирается в реку, вначале был брод, потом появился наплавной мост, а затем и каменный. К моменту нашего повествования каменный мост ещё не построен, и корабли, гружёные всяческим товаром, причаливают неподалёку, чуть подальше от того места, где Неглинная река впадает в Москву.

Теперь надо рассказать о слоне.

Как вы уже знаете, это был русский слон номер два. Персидский шах Аббас тоже, кстати, записанный в летописи как Аббас Второй, подарил его русскому царю, пытаясь таким образом наладить хорошие отношения с северным соседом после одного неприятного инцидента. Незадолго до наших событий персидские войска напали и спалили дотла Сунженский острог – самый дальний форпост русского войска на Кавказе. По мнению восточного правителя, экзотическое животное должно было смягчить праведный гнев царя московитов.

Не сохранилось правдивых свидетельств, как слон добирался в Москву. Основным транспортным средством в XVII веке была лошадь. Но с трудом верится, что его из Персии привезли на конной повозке. Тем более, что слон, как и лошадь, сам прекрасно может двигаться пешком. Например, известно, что полководец Ганнибал использовал в военном походе против римлян боевых слонов. Однако историки утверждают, что из 34 животных, с которыми он пришёл к подножью Альпийских гор, на другую сторону живыми перебрались только 7, а следующую зиму пережил всего 1. Да и того использовали не в сражениях, а во время триумфальных парадов в поверженных городах.

Южнорусские степи – это, конечно, не Альпы, но и в путешествии по ним возникает масса проблем. Во-первых, слона надо кормить и поить. И хотя слон может питаться разнообразной растительной пищей: травой, свежими побегами растений, клубнями и даже корой деревьев; их надо где-то брать или возить с собой, для чего нужна большая телега и, наверное, не одна… Для справки: в современном зоопарке обычный слон съедает за день 2 мешка картошки, 3 килограмма лука и 90 килограммов сена.

Слон, как и любое живое существо, не может всё время двигаться. Ему надо отдыхать, спать и опять же – питаться. Средняя скорость равномерно шагающего слона – 6 км/час. Допустим, что каждый день он находится в пути 8 часов. Значит за сутки слон как суворовский солдат может преодолевать расстояние 50 километров. При этом надо не забывать, что он движется не один, с ним идут люди и лошади, которые тащат за собой телеги с провиантом, снаряжением и оружием. Времена-то неспокойный, мало ли лихих людей в диком поле бродит. Вот и выходит, что от Астрахани до Москвы (расстояние 1300 км) слону пришлось бы топать почти месяц. Кроме того, надо учесть, что слон – животное осторожное, скакать галопом и прыгать не умеет. Получается, что доставка ценного подарка к месту назначения своим ходом растянулась бы на два, а то и на три месяца с непредсказуемым результатом.

Скорее всего персидский шах отправил ценный подарок водным путём, каким издревле пользовались отчаянные русские купцы и путешественники. Тут и припасов с собой можно достаточно захватить и двигаться без остановки. Были бы попутный ветер в корму и крепкая бурлацкая артель с подменой. А там до столицы рукой подать: из Астрахани в Нижний Новгород по Волге, из Нижнего по Оке через Муром и Рязань до Коломны, а там по Москва-реке до самой Белокаменной – прямо к подножью Боровицкого холма.

Не соврал босоногий мальчишка: слон действительно плыл по реке и, повернув голову направо, с удивлением рассматривал высокие каменные стены и башни Московского Кремля.

Как мы уже знаем, человека, который спешит ему навстречу с почётным караулом стрельцов, зовут Никита – Никита Петрович Мамонтов. Ему недавно исполнилось 33 года – возраст, который для мужчины в христианском мире принято считать возрастом принятия важных решений. Женат. Имеет дочку Ирину, 5 или 6 лет. Работа постоянная – служит подьячим в Земском приказе. Должность для его возраста, образования и дворянского происхождения не сильно высокая, можно даже сказать, средненькая должность, но и на том спасибо, грех жаловаться. Высокие должности требуют большего усердия и налаживания близких отношений с начальством, а всего этого Никита не любит. Не считает нужным лишний раз прогибаться перед руководством. Оно, по его разумению, если уж так надо, само должно замечать хорошего работника и достойно наградить званием, денежным, вещевым, продуктовым и другими полагающимися служивому человеку довольствиями.

К сожалению, с размером довольствия у подьячего Мамонтова (как, впрочем, и у большинства государственных служащих) было не очень густо. На жизнь их маленькой семейке хватало, но, чтобы купить чего лишнего, для радости, или погулять широким столом на праздник, – тут приходилось денежки подсчитывать и накапливать.

Жили они в своём доме на Арбате в стрелецкой слободе. Дворянское звание предок Никиты получил на государевой службе у царя Ивана Васильевича в период реформ 1565 года, когда, как было сказано в высочайшем указе «Арбацкая улица по обе стороны и с Сивцовым Врагом, и до Дорогомиловского всполия отошла к опричному уделу».

Отец Никиты – Пётр Мамонтов погиб в звании стрелецкого сотника уже как десять лет тому назад под Смоленском в самом начале русско-польской войны. Матушка сделала всё, чтобы единственный сын не служил по военной линии, и через хороших знакомых пристроила его на гражданскую должность в Земский приказ. Этому немало способствовал давний приятель Петра, ещё с детских лет, Андрюшка Косолапов.

Повзрослевший Андрей Данилович был выборным целовальником от Кузнецкой слободы. Громкого титула не имел, но уважением в городской администрации и среди посадских жителей пользовался. Дом выстроил хороший и кое-какое состояние сколотил. Начав службу простым ярыжкой, он быстро поднаторел в поимке московских лихих людей, разбойников и татей, чем и прославился как среди честных обывателей, так и в кругах, близких к преступному миру столицы.

Говорили, что он был лично знаком с самим Алексеем Михайловичем, в подтверждение чему рассказывали две истории. По одной версии – он спас царя от дикого кабана на охоте, а по другой – самолично поймал и доставил в Разбойный приказ банду воров, нагло обчистивших Оружейную палату в Кремле. Немного выпив на престольный праздник (вином Андрей Данилович сильно не увлекался), он сам любил рассказать ещё какую-нибудь занимательную историю о своём знакомстве с представителями правящего класса России, каждый раз новую. Многие считали, что Косолапов всё выдумывает, но, когда вдова сотника Мамонтова похлопотала за сына, оказалось, что его не только лично знает, но и оказывает почтение сам Хитрово Богдан Матвеевич, боярин и царский окольничий, начальник Земского приказа. Кстати, Хитрово близко знал и Петра Мамонтова, с которым вместе сражался при осаде Смоленска, но в отличие от невезучего сотника остался жив и получил в награду от царя атласный кафтан на соболях, золотой кубок с крышкой и денежную премию в 80 рублей.

Так и стал Никита Мамонтов чиновником Земского приказа, а через несколько лет женился на дочке своего благодетеля – Елизавете Косолаповой, как только она в подходящий возраст вошла.

Сидеть к конторе приходилось долго. По царскому указу рабочий день подьячего длился 12 часов, а жалование платили на первых порах более чем скромное – всего 10 рублей в год. Хорошо хоть дополнение было хлебным и соляным окладом, да к празднику дьяк мог премию за усердие выписать или на одежду и сапоги подкинуть, или, не приведи господи, лечение оплатить. Но всё равно – маловато выходило. Почти половину жалования тратили на питание, а ведь ещё надо домашнее хозяйство в порядке содержать, да жену с дочкой одеть-обуть. А им сколько нарядов не покупай – всё мало, да к тому же модной иноземные одежды хочется.

Иногда случалась подработка – за кормовые деньги от челобитчиков: кому бумагу написать, кому дело помочь решить. Но и тут большую часть дохода дьяк забирал себе, несмотря на то, что его жалование и так в восемь раз больше, чем у Никиты. Почести и посулы, которые просители заносили в Приказ с челобитной – кто деньгами, а кто натуральным продуктом – тоже напрямую шли в сундук к дьяку. И ведь не боялся ничего, окаянный. Брал всё, сколько не дай. А ведь царь открытым текстом запретил вымогательство и скверные прибытки, а за посулы, связанные с нарушением законов, вообще приказал бить кнутом любого, не взирая на чины и звания.

Молодая жена в начале семейной жизни помалкивала, остерегалась мужа, но он имел характер мягкий, голоса на неё не повышал, не то чтобы ударить. А когда свекровь неожиданно умерла от сердечного приступа, и дочка подрастать стала, Елизавета почувствовала себя полноправной хозяйкой в мужнином доме. Стала покрикивать на Никиту, сравнивать с другими знакомыми ей подьячими, некоторые из которых и до 50 рублей жалования получали, и дела выгодные вели. Он пытался оправдаться, говорил, что его подсиживают, не подпускают к богатым клиентам. А она говорила: сам виноват, не можешь себя перед начальством в выгодном свете показать, вот семья и бедствует. Пора бы уже самому дьяком стать и другими командовать, а не быть у них на побегушках.

Никита обижался на такие слова и, чтобы не терять вида, начинал молча делать что-нибудь по хозяйству, демонстрируя занятость, а когда совсем невмоготу становилось, и погода стояла хорошая, уходил из дома, бродил целый день по городу, размышляя каким бы таким выгодным делом ещё заняться: или торговлю наладить, или ремеслу полезному выучиться. Колокола, например, можно лить или пушки для войска. Вон Андрей Данилыч рассказывает, что у них в Кузнецкой слободе на Пушечном мастеровые хорошо зарабатывают. Война с Речью Посполитой в Малороссии неизвестно ещё когда закончится. Говорят, наши весной в наступление пошли, разбили королевскую армию, а оружие заканчивается…

Так бы и тянулась постылая жизнь Никиты Петровича Мамонтова дальше в мечтах и размышлениях, если бы не произошло одно неожиданное событие, которое коренным образом изменило его жизнь. И случилось оно не далее, как вчера вечером, накануне того дня как мы увидели его первый раз, шагающим вниз по Ленивке к берегу Москва-реки.

***

Весна в этом году выдалась хорошая. С начала мая установилась тёплая погода. Два-три раза в неделю проливались короткие дожди, иногда с грозой, но без сильного ветра и града. Так что к концу июня московские рынки были завалены свежей зеленью, огурцами, молодой редиской и другими нехитрыми плодами, которые при правильном уходе и божьей помощи родит подмосковная земля.

После сытного обеда приятно посидеть одному в прохладе и сумраке приказной палаты. Срочных дел нет, начальства нет, сотрудники разбрелись кто-куда по двору: греются, прикрыв глаза, на солнышке или, собравшись небольшими группами, вполголоса обсуждают свежие городские сплетни. Никита примостился на сундуке в простенке между печью и шкафом с бумагами, задремал. Мягкая войлочная подстилка надёжно защищала снизу от кованых железных полос и заклёпок выпуклой крышки. Печь по причине летнего времени не топили, и узорчатые изразцы приятно холодили спину. Подошвы сапог упирались в дубовую стенку добротно сработанного канцелярского шкафа. Сидеть было хорошо и удобно.

Стукнула тяжёлая дверь. Кто-то вошёл. За печкой Никиту не видно, и пока не зовут, можно не показываться.

– Есть кто живой? – прокатился под сводчатым потолком зычный голос.

«Матерь божья, – подумал Никита, – это ж сам Богдан Матвеевич. Вот влип. Что делать-то? Отозваться или подождать? Авось пронесёт».

Но не пронесло.

Богдан Матвеевич Хитрово, боярин Земского приказа, постоял недолго в проходе между столами, обождал пока глаза привыкнут к полумраку и двинулся вперёд. Он медленно и тихо ступал кожаными подошвами мягких сапог по каменным плитам пола, деликатно обходил углы тяжёлых скамеек, обитых сукном тёмно-зелёного цвета, с древних времён почитаемого русскими чиновниками за солидность и строгость. Мимоходом заглядывал в недописанные бумаги, раскрытые деловые папки и учётные книги. Так школьный учитель прохаживается по классу между партами во время областной контрольной работы – следит, чтобы ученики не списывали и не подглядывали друг к другу в тетрадки, с той лишь разницей, что сейчас в пустом классе никого не было… Кроме, пожалуй, какой-то тёмной фигуры, притаившейся за печкой…

Никита понял, что его заметили, и поднялся.

– А вот и Мамонтов! Здравствуй, подьячий! Ты чего здесь делаешь?

– Служу, милостивый государь Богдан Матвеевич.

– Догадываюсь, что служишь. А за печкой что делал?

– Ничего… Бумага завалилась…

– Нашёл?

– Нет, государь, сундук тяжёлый, одному не сдвинуть. Подожду, когда товарищи с обеда придут.

– Важная грамота-то?

– Да нет. Чистый листок. Только писать приладился, а он выскочил и под сундук залетел.

– Выскочил, говоришь, – недоверчиво сказал начальник и наклонился, пытаясь заглянуть в щель под сундуком. – Ладно, выскочил так выскочил. Пускай пока там полежит, а у меня к тебе дело есть… – Он внимательно осмотрел Никиту с головы до ног, как будто проверял, всё ли у него в порядке с одеждой и, вероятно удовлетворившись, продолжил: – Сейчас к Алексею Михайловичу пойдём, нам с ним один указ обсудить надо. Другие бояре тоже подойдут, из других приказов. Ты чистой бумаги возьми побольше, чернил и перьев. Будешь протокол вести. Кто что говорить будет – записывай. Ясно?

– Чего уж тут неясного. Яснее не бывает. Когда выходим?

– Сейчас. Государь нас уже заждался, небось.

Совещание в Кремле закончилось довольно быстро. Бояре, переговариваясь между собой, неспешно покидали царские палаты. Никита складывал исписанные листы аккуратной стопкой и собирал в кожаный футлярчик письменные принадлежности, когда открылась невысокая дверца в стене сбоку от царского трона, и вошёл дежурный стрелец. Он доложил государю о срочном послании, его только что доставил гонец из Посольского приказа. Алексей Михайлович велел допустить посыльного. В грамоте, которую тот, поклонившись большим обычаем, протянул царю, говорилось, что подарочный персидский слон находится уже на подходе к столице и завтра днём прибудет в Кремль. Персидское посольство просит русское правительство подготовить встречу и назначить со своей стороны ответственного человека для приёма и обеспечения всем необходимым слона и сопровождающего его укротителя.

– Богдан Матвеевич, – обратился царь к Хитрово, – принимай подарок в своё хозяйство и человечка подходящего выдели.