Требуется Сын Человеческий

– О, будьте покойны, молодой человек, – стал уверять меня директор. – Все эксперименты проходят здесь исключительно в рамках утверждённой программы. Всё согласовано.

– Значит, не о чем беспокоиться? – спросил я.

– Абсолютно не о чем, кроме разве что… – Ловьяди оторвал моё внимание от потрясающего натюрморта из внутренних человеческих органов, услужливо одалживая пистолет. – Не хотите помочь женщине?

– Увольте директор, – я вежливо отклонил предложение. – Я не из тех людей, кто добивает раненых.

– Всего лишь облегчить страдания, – сладкоголосые уговоры мёдом потекли в мои уши.

– Чьи страдания? – резко отрезал я так, чтобы больше не подбирались. – Её? Мои? Или, может быть, Ваши?

Директора снова перекосило. Пользуясь его временным замешательством, я продолжил, как учили, с пафосом:

– Мой долг – учить милосердию, да и отсохнут руки мои, если они когда-нибудь коснутся оружия, не важно, холодного или огнестрельного!

– Вы – пацифист, что ли? – попытался оскорбить мою скромную персону Ловьяди, недовольный тем, что она не поддалась на его грубую уловку. – Я это к тому, что надо бы раз и навсегда прекратить человеческие мучения.

– Я могу молитву прочитать, – тут же мой ум нашёлся, что ответить будущему начальству в своё оправдание, дабы моё неповиновение не выглядело уж совсем как неуважение к здешним порядкам и субординации.

– Вы невнимательно меня слушаете, молодой человек, – директор ещё больше раздражился и уже не скрывал этого. – Я предупреждал Вас о светском характере нашего учебного заведения, и нет никакой необходимости соваться со своим уставом в чужой монастырь!

– Очень хорошо, – ухватился я за последние слова потенциального работодателя, как стрекоза за последний день уходящего лета. – Контракт не подписан, и мы вполне ещё можем расстаться друзьями, не так ли, господин Ловьяди?

– Нет, – с неудовольствием проскрипел директор, уже искренне раскаиваясь в своей несдержанности, – у меня нет другого выхода, как сию же минуту принять Вас в преподаватели.

Он указал мне на агонизирующую женщину:

– Я только что потерял очень ценного работника и не имею времени искать ей замену. Раз уж Вы подвернулись, будьте добры, приступайте к своим обязанностям, но с одним условием…

– Каким ещё условием!? – передразнил я зарвавшегося «начальника». Его оскорбительно повелительный тон показался мне неуместным в окружавших нас безобразиях.

Кровавая пена на губах учительницы медленно закипала.

– Вы возьмёте в руки пистолет! – протянул Ловьяди на манер оперного тенора, вытянув вперёд руку с оружием.

– Ни за что! – ответ мой прозвучал в грубой откровенной прозе, лишённый всякой музыкальной тональности.

– Вы можете из него не стрелять, господин Версо, только возьмите и положите в карман, это нужно для безопасности.

– Оставьте, директор, – оборвал я его унизительное блеяние. – Вы прекрасно знаете, что здесь мне ничего не угрожает!

– Но речь не о Вас! – Ловьяди театрально плюхнулся мне в ножки. – Мои бедные дети в опасности!

– Убирайся с моего пути, паяц! – выведенный из себя, я оттолкнул ногой противного просителя милостыни. – И в следующий раз придумай что-нибудь изощрённее этого пошлого анатомического представления.

* * *

Я зашагал прочь от голубоватого света во мрак длинного коридора с некоторым разочарованием. Унизивший сам себя директор валялся на полу и теперь смотрел мне вслед с нескрываемой злобой, параллельно сочиняя новые зловещие козни также легко и вдохновенно, как сочиняет стихи какой-нибудь юный влюблённый поэт.

Ничего не меняется. Кровь циркулирует по кругу, всё та же невинная кровь… Под это дело нечистые на руку дельцы приторговывают оружием, пугая обывателей какой-то призрачной безопасностью. «Убей чужих, защити своих близких!» – чем не слоган для производителей штурмового автоматического оружия? Но вот ведь парадокс: они размножаются быстрее, чем винтовка выпускает добрый десяток пуль в секунду. И при этом умудряются бояться смерти! Но как это объяснить!? Ну чего казалось бы, проще: перестань бояться, уверуй в собственное бессмертие, и зашагаешь по воде, «аки по суху», а мир сам собою изменится, заиграв вокруг всеми цветами радужной палитры.

– Маловерные, – ловко балансируя по воображаемой водной глади, качал я головой из стороны в сторону. – Пропащие люди.

– Сюда, сюда, Господи, – донёсся старческий мужской голос из-за приоткрытой двери на противоположном берегу в конце коридора.

– Всё равно по пути, – махнул я рукой и уверенно направил свои привычно босые стопы на зов, дабы потом никому не пришло в голову упрекнуть меня в неотзывчивости и равнодушии.

Лампа вспыхнула перед самым моим носом. Не хватало ещё к врождённой глухоте добавить слепоту. Хороший же из меня выйдет преподаватель!

Постепенно привыкнув к свету коптящего керосинового источника, я стал различать стены и большие стеллажи, заставленные длинными рядами книг. Проходы между стеллажами были очень узкими, но именно оттуда надвигалось какое-то тёмное пятно.

– Что это Вы? – спросил я пятно.

– Будьте осторожны, я приближаюсь, – от бесформенного сгустка пришло сообщение мило картавым голосом. – Меня зовут Марк Оникул. Я – школьный библиотекарь.

Тёмное пятно наконец преобразилось в пожилого сутулого старика с характерным носом и прилагающимися к нему очками, такими несовременными, что их невозможно было даже вообразить.

– Простите меня, молодой человек, – вежливо извинился бывший сгусток, – я, возможно, напугал Вас. Тысяча извинений, но в библиотеке нет электрического света, приходится пользоваться этой старой лампой.

– По какой же причине произошла техногенная катастрофа? – спросил я, глядя на плавно угасающий огонь в светильнике, готовый в любой момент снова погрузить во мрак только что возникшую параллельную реальность. – Так недолго и до конца света дойти.

– О, это всё из-за книг! – с истым благоговением воскликнул Марк Оникул, свободной от лампы рукой очерчивая свои владения, их никто и никогда не должен увидеть, я уже не говорю о том, чтобы прочесть.

– Тогда почему бы не опрокинуть на них оставшийся керосин из лампы и не поджечь? – выступил я с дерзким предложением.

– Пробовали, – зашептал мне на ухо старик, – не горят!

– Каменные скрижали? – со знанием древнего типографского дела спросил я.

– Первоисточники, – одобрительно закивал библиотекарь. – У господина Ловьяди отличная коллекция. Однажды он проговорился мне, что вывез её из секретного хранилища первосвященника перед самым разрушением Храма. Представляете?

– Надо же, – тут и моя голова закивала в такт старческой немощи. – В одном месте собрались все тайны мироздания.

– А Вы проницательны, молодой человек, – библиотекарь вновь поднёс осветительный прибор к моему лицу, чтобы как можно лучше изучить степень моей наивности. – Простите, не знаю, с кем разговариваю.

– Меня зовут Эжен Версо, – представился я.

– Так вот, господин Версо, – вновь обратился ко мне старик, когда понял, что с наивностью у меня всё в порядке, – эти книги однажды уже сгорели, понимаете? Они навсегда потеряны для людей.

– Надо же, какая жалость, – как всегда сочувствия у меня было не занимать. – Уверен, ни пострадай мудрость человеческая так бесповоротно во времена первосвященников, жизнь людей давно бы изменилась к лучшему.

– Вот именно, вот именно, молодой человек, – собеседник даже схватил меня за руку от волнения, – Вы ухватили за хвост самую суть! Всё с этого и началось, белые пятна, чёрные дыры, без этих книг человечеству рано и поздно придёт конец, вот увидите.

– Я-то увижу, – никаких причин не соглашаться со стариком не было. – Но вопрос, видите ли, в другом: что если это Ваш уважаемый директор, господин Ловьяди, преднамеренно отнял у несчастных людей все эти книги, допустим, с целью заставить их всё на свете перепутать. Не станете же Вы отрицать, что когда-то на земле существовал идеальный порядок, сравнимый разве что с библиотечной картотекой?

При словосочетании «идеальный порядок» новый знакомый мой побледнел и прислонился к ближайшему стеллажу. Тело его медленно осело на холодный цементный пол.

– Что это с Вами? – склонился я над библиотекарем. – Тоже хотите медленно умереть у меня на глазах, как и мисс Соул?