Хроники одного заседания. Книга вторая

– Да, кстати, как насчёт, раскошелиться. – Протянув вперёд руку, сказал Глеб. И хотя Тиша не считался большим приверженцем меркантильного деспотизма по отношению к своим друзьям, он всё же удивился и решил поинтересоваться у Глеба, к чему бы эти формальности. Ну а Глеб, конечно, не упустит своего и уже придумал стройную версию этой необходимости.

– А ты не думал… Да, скорее всего и не думал, каким-таким неузнанным образом я подойду к Анни, с которой, если ты помнишь, я по твоей милости в общем-то знаком. – И надо отдать должное Глебу, он умеет убеждать. И Тиша вынужден был признать правоту Глеба, который даже реши подойти к Анни сзади, не будет застрахован от её поворота назад, либо же от хитрости с её стороны, где она посмотрев в отражение того же бокала с водой или столовых приборов, мигом приметит Глеба.

– Но что ты решил делать? – протягивая карточку со всем, что там на ней есть, Глебу, спросил его Тиша.

– Вон, напротив, забегу в магазин, прикуплю там маскировочную шляпу и тёмные очки, и дело в шляпе. – Как всегда, слишком самоуверенно сказал Глеб, что Тиша даже не успел хотя бы возразить, что одной шляпы, пожалуй, будет недостаточно для того чтобы стать неузнанным, но Глеб уже находился на пути к магазину и Тише пришлось полагаться на его удачу.

Глава 5

Магия колец и взглядов на них и от них

Что и говорить, а изменения, хотя бы даже частично, собственного интерьера, но только во внешнем облике, а не как принято в монументальных строениях, внутренних пространствах помещений, в чём есть своя сермяжная правда одиночества духа архитекторов, существенно влияет, как на внутреннее самочувствие (за внешнее отвечают внесённые изменения), так и на ваши взгляды на окружающий мир, который буквально пять минут до вашего захода в магазин за обновкой, был вял и сер, а сейчас его и не узнать. Он как будто стал отражением вашего бодрого и радостного настроения, с которым вы, а также в этой новой куртке, – она, как заявляли продавщицы из магазина, и вы с ними полностью согласны, вам очень к лицу, – решили отныне смотреть на этот мир.

В общем, со всем этим присутствием на себе и в себе, а также надвинутой шляпой на глаза, теперь смотрел на окружающий мир вышедший из магазина Глеб. И этот мир и он в нём, вполне сочетался и очень нравился Глебу, с чем бы он поздравил не только себя, но и первую встречную красотку. Но красотки нынче хоть и поголовно все улыбчивы тебе, но всё же эта улыбчивость, как подсказывает практика, совсем не тебе, а тому лицемерному поветрию времени, где искренность совершенно не терпима. Да и к тому же они, все как обычно сильно спешат и боятся, что такая, даже самая кратковременная остановка, отдалит их от непременно ожидающего счастья вон там за углом.

– Ну и ладно, мне тоже есть куда и к кому спешить. – Пропустив мимо себя всю эту так спешащую публику, Глеб выразительно ожесточённо улыбнулся всем этим бизнесвумен, после чего бросил свой взгляд на противоположную сторону улицы, где своё место за столиком в кафе, по-прежнему в одиночестве занимала Анни.

– Интересно, и что это за архетип такой, что заставляет так долго ждать даму? – Задался про себя вопросом Глеб, продолжая глядеть на Анни. Затем под воздействием воспроизведшей этот вопрос мысли, опустил свой взгляд на эту сутолоку людей-прохожих и неосознанно попытался выловить среди них того Дрейка, чёрную бороду, который настолько самоуверен в себе и в своей бороде, которой нету (а это говорит о его неограниченной предметностями самоуверенности – в общем, он практически достиг самых вершин этой человеческой характерности, и только один шаг отделает его от божеской или дьявольской милости), что даже уже начинает действовать на нервы и Глебу, а что уж говорить о Тише.

И надо сказать, что Глеб, правда, не вот так сразу, а после небольшой череды ошибок, сумел-таки наткнуться на этого неспешащего Дрейка, чёрная борода, который и сейчас не только не спешил, а как казалось, что-то по отношению к Анни замыслил – тогда спрашивается, зачем он вдруг остановился и принялся шарить руками у себя в карманах, в попытке отыскать наверняка мелочь, которой у него никогда и не было. Но и это ещё не всё, почему Глеб так насчёт него и Анни основательно решил. И тут к вышеупомянутому интуитивному чувству Глеба следует добавить и его приметливость к этому типу, который сразу же не понравился Глебу своим рафинированным, прямо для глянцевой обложки журнала видом. Что уж тут поделать, когда между природным и искусственным всегда стоит и будет стоять своя полоса отчуждения.

К тому же этот Дрейк, чья гладкая поверхность щёк практически отсвечивала на солнце, видимо ни в чём не знал меры, особенно если это касалось самого его, и он для того чтобы подчеркнуть свою достойность всего самого лучшего, нагромождал себя атрибутами такой избранности. Так, например, сейчас, он, даже несмотря на стоящую, практически переходящую в лето тёплую весеннюю погоду, не смог отказаться от столь на нём элегантного пальто, в котором он выглядел куда представительней и важнее, нежели без него. Правда он и без него мог похвастаться весьма презентабельными и изысканными вещами на себе, но зачем лишать себя дополнительного удовольствия и статусности, которое даёт это из чистого кашемира пальто.

Так вот этот Дрейк, следуя среди таких же, всё важных и деловых людей, кто с телефонами у уха, кто с непроницаемым к окружающим в лице видом, и был замечен Глебом на проявлении интереса в сторону того кафе, где своё место занимала Анни, и это стало для Глеба решающим фактом для более точной идентификации этого гада (до этого он был вписан в категорию хозяев жизни). После же того как Глеб зафиксировал своё внимание за этим гадом, ну ладно, пусть уж будет Дрейком, дело пошло на свой лад.

И вот когда этот Дрейк вдруг остановился на одном месте и начал шарить руками в карманах пальто, то Глебу долго времени не понадобилось для того чтобы понять, что все эти его действия означают – Глеб перевёл свой взгляд чуть ближе к себе и к месту перехода на другую сторону улицы, где сидела Анни, и обнаружил стоящую там у перехода одинокую фигуру девушки, уж и непонятно какими судьбами прибившуюся сюда, с единственной, зато красной розой в руках.

– Ах, вот оно что! – озаряет догадка Глеба, в одно мгновение сопоставившего эти факторы присутствия. Вслед за этим, он не теряя больше ни секунды времени, бросается вниз к этой девушке-одиночке с цветком. При этом он краем глаза замечает, что и Дрейк, как будто нащупал нужное у себя в кармане, – наверное, он при покупке этого пальто, на удачу спрятал в его самом секретном кармане какую-нибудь серебряную монету, – и теперь решительным шагом выдвинулся по направлению этой девушки с цветком.

– Опоздал! – внутренне порадовался за свою сообразительность и расторопность Глеб, оказавшись раньше Дрейка у продавщицы розы.

– Только не говорите мне, что она стоит ровно ту самую сумму, которая осталась у меня в кармане, носящей название: сколько не жалко. – Обратился к несвойственного этим местам виде, в каком-то странном прикрывающем лицо чепце на голове, продавщице цветка, Глеб.

– Вы угадали. – Ответ этой цветочницы прозвучал таким удивительным голосом, до влюбчивости так скромно, и при этом из под опущенных глаз, что Глебу немедленно захотелось удвоить предложенную цену. А когда он достал из кармана денежную купюру, то она уже оказалась эквивалентна утроенной прежней цены. Но Глеб не успевает завершить сделку, как перед ними вырастает, вначале бежевого цвета пальто Дрейка, а затем и сам с побелевшим от злости лицом носитель этого пальто, которому до изумления и до злости было трудно видеть, как на пути его задуманных планов, вдруг встал некий субъект. А это для него, с его девизом по жизни «Никогда ни в чём никому не уступать», такое положение вещей было не приемлемо.

– Позвольте. – Чуть ли не отодвигая Глеба от цветка и цветочницы, протягивая ей набранную из карманов мелочь, таким образом заявил о своих преимущественных правах на покупку розы Дрейк. Но Глеб к потрясению Дрейка, не только не позволил, а слишком дерзко для его репутации не позволил, существенно отодвинув своим острым локтём Дрейка в глубины своей спины. Отчего Дрейк, в первый раз оказавшись в таком отодвинутым от принимаемых решений положении, ещё больше побелел и проявил нервную несдержанность, заявив: «Но мне очень надо!».

– Вот как! – произнёс Глеб, после чего повернулся к Дрейку, внимательно на него посмотрел и сказал. – Как я знаю, то степень необходимости или как в вашем случае, надобности, как правило, соразмеряется степенью готовностью человека пойти на жертвы или опять как в вашем случае, на траты. Так настолько вам это очень надо? – спросил его Глеб.

– На эту сумму. – Раскрыв ладонь с мелочью, сказал Дрейк.

– А как насчёт того, чтобы быть более убедительным? Ведь судя по вашему виду, то это не последние ваши возможности. – Прищурившись, спросил его Глеб. И, наверное, в этот момент Дрейк ощутил, что респектабельность вида, не всегда способствует осуществлению задуманного и что, пожалуй, иногда препятствует. И ему в таком шикарном виде, скорей всего прибедняться не получится. Что в свою очередь выводит из себя Дрейка, который интуитивно чувствуя, что этот наглец определённо играет какую-то против него странную игру, всё же на всякий случай, решил поторговаться, спросив его: И какая сумма вас устроит?

– Та, которая скорей всего, вас не устроит. – Туманно ответил Глеб Дрейку, который хоть и понял, что над ним начинают издеваться, тем не менее, уже по инерции торговца, не мог отступить.

– Сколько? – нервно спросил Дрейк.

– Скажем так, столько, сколько вы считаете, она совсем не стоит. – С едва различимой улыбкой сказал Глеб.

– Но это грабёж среди белого дня. – Теперь уже покраснел от таких дерзких предложений Дрейк, немедленно пряча в карман мелочь. После чего он внимательно смотрит на Глеба, говорит ему: «Запомни, я тебя запомнил», – разворачивается и направляет свой шаг в сторону Анни, тогда как Глеб разворачивается к цветочнице и, протянув ей розу, говорит: «Это вам на счастье. И смотрите, не спугните его».

– Не спугну. – Говорит продавщица, беря цветок. Глеб же тем временем быстро разворачивается обратно и смотрит за поступательными движениями Дрейка, который и вправду оказался тем, кем для себя наметил Глеб, раз он прямиком направлялся к Анни. Теперь же перед Глебом встала другая, более ответственная задача, скорым для себя, и незаметным для Анни образом, приблизиться к занимаемому ею столику и проявить должное внимание к её рукам, на чём так настаивал Тиша.

Правда после случая с Дрейком и его многозначительного заявления насчёт его отличной, с элементами мстительности памяти, может создаться такое впечатление, что Глеб сам себе усложнил задачу подхода к Анни, и теперь этот Дрейк, стоит ему только приблизиться к ним, быстро обнаружит Глеба и, выразив какое-нибудь неудовольствие при виде его, тем самым раскроет его перед Анни. Но у Глеба на этот счёт имелось совсем иное мнение, он почему-то был уверен, что такого рода хозяева жизни, в упор не видят таких как он, а все эти его слова о его хорошей памяти на лица, есть всего лишь один из их инструментов отношения к вставшим на их пути людям.

В общем, Глеб решил не опасаться насчёт этого Дрейка, для которого у него всегда найдётся запасной контраргумент, а сейчас в первую очередь было необходимо, – на чём настаивал подход Дрейка к столику с Анни, – проявить повышенную внимательность к Анни и по её встречным движениям к Дрейку, определить её степень вовлеченности и желания этой встречи с ним.

– То, что она проявила хладнокровие и частичную холодность, и как держала в руках чашку с кофе, так и продолжает держать её, глядя поверх неё на этого Дрейка, то это, пожалуй, внушает надежду. Правда, если не принимать в расчёт степень её злости за это долгое ожидание, к тому же она так и не ушла, и осталась его дожидаться, и то, что характер у Анни, по словам Тиши, тот ещё, то из этого, пока трудно, что понять. – Натянув на глаза шляпу и, неспешно двигаясь наискосок в сторону этого кафе, вёл свои наблюдения за Анни, и тут же их про себя анализировал Глеб.

– Смотри-ка, какой предприимчивый, ещё спрашивает позволения присоединиться к ней. – Заметив невербальные, легко читаемые движения тела Дрейка, Глеб сделал соответствующие, малоприятные для себя и Тиши выводы. – А она могла бы проявить и побольше упрямства, и не сразу приглашать его к себе за стол, а заставить его подольше постоять на ногах. Хотя у него наверняка припасено множество уважительных, до чего же веских причин, объяснить ей и не ей, эту и любую другую свою задержку. – Размыслил Глеб, остановившись у находящегося в шаговой доступности от интересующего Глеба кафе, уличного газетного киоска, откуда столик Анни виделся как на ладони.

– А вот улыбаться этому наглецу, это даже для меня уже слишком. – Приняв слишком близко к сердцу такое улыбчивое поведение Анни, Глеб со злостью схватил газету с прилавка, и попытался её остервенело раскрыть, чем вызвал лёгкий переполох у продавца газет. А он хоть и был привычен к такого рода поступкам читателей, рассерженных на какую-нибудь биржевую новость или на критические замечания своих противников, но всё это легко им переносилось, когда за газету уже заплатили, а пока не заплатили, то это ему видеть было невыносимо больно для кошелька. Так, что вполне от него было ожидаемо услышать, так это требование заплатить за практически порванную газету. На что Глеб непонимающе посмотрел на газету в своих руках, перевёл свой взгляд на продавца и сразу ему предчувственно не понравился. Правда на этот раз ожидания продавца газет, что удивительно, не оправдались, и его не заставили завтракать этой газетной уткой всухомятку, а заплатили за газету.

– А пригодится. – Сказал Глеб, развернув перед собой газету и, используя её в качестве прикрытия, выдвинулся в сторону кафе. Где и занял наиболее для себя удобный столик, откуда можно было вести более информативное наблюдение – сидящие друг напротив друга Анни и Дрейк, находились в боковой видимости Глеба.

После же того, как Глеб заказом кофе узаконил своё нахождение за столиком, он, ведя наблюдение за ними, принялся раздумывать над тем, как бы лучше осуществить задуманное – с этого расстояния руки Анни хоть и были видны, но не столь отчётливо, чтобы на них можно было хоть что-то различить. – Да и вообще, что ему даёт эта информация о кольцах? – не найдя сразу подходящего варианта подхода к Анни, Глеб, как часто бывает с натурами холерического характера и вспыльчивыми, при первом же появившемся затруднении, вспылил и попытался внутренне оспорить взятое поручение. – Ну вот, предположим, сейчас она надела то, ассоциирующееся с иллюзией кольцо, то какой из всего этого можно сделать вывод. – Глядя на профиль Анни, ведущей свою беседу с Дрейком, принялся размышлять Глеб.

– То, что ей хочется погрузиться в свою иллюзорную сказку. И, пожалуй, новый окружающий её сейчас мир, способствует всему этому её представлению. Но так часто и случается, когда ты впервые приезжаешь в новый город, где полностью сменяешь свою прежнюю, на новую обстановку. А там, на новом месте, тебе всё в новинку, интересно и радостно видеть. Да ты на первых порах и не способен видеть ничего другого, кроме яркой, красочной обложки мира. Это уже со временем приходит понимание того, что за всем и во всём есть своя изнанка, и чтобы большой город осветился своими ярким огнями, нужен тот, кто эти огни зажжёт. И вот тут-то приходит время для своего кольца правды. – Сделал глоток из чашки Глеб, решив запить эту тошнотворную улыбку Дрейка, с которой он погружал в себя окружающий мир. – Так что скорей всего и Анни в этом вопросе не столь оригинальна. А вот насколько далеко она решила зайти в своих иллюзиях, то вот это вопрос из вопросов. – На этом оборвал свои мысли Глеб, даже со своего места заметив, что руки Дрейка проявляют повышенную предприимчивость по отношению к рукам Анни, время от времени делая близкие манёвры рядом с ними.

– А что думать. Надо пройти мимо и посмотреть. – Решил Глеб, приподнимаясь из-за стола, но тут же садится обратно при виде той самой девушки с цветком розы, которая как будто из под земли выросла рядом со столиком Анни и Дрейка. – А это становится интересным. – Проговорил про себя Глеб, принявшись за наблюдение. Правда ему тут же пришлось использовать для прикрытия свою газету, а всё потому, что этот Дрейк, как только обнаружил в своей близи эту красную розу, интуитивно почувствовав, что здесь что-то не так, всполошился и принялся головой крутить по сторонам, в поиске того подстрекателя и само собой злоумышленника (понятно, что Глеба), который и направил эту подставную цветочницу к ним с цветком.

Впрочем, газета Глебу мало чем помогла и Дрейк сразу же определил, что именно за ней скрывается тот подлый негодяй. Что между тем, не давало ему возможности для какого-нибудь манёвра, он не имел никакого представления о мотивах действий этой организованной группы, и к тому же он был не один, а с Анни, и это сдерживало его от проявления своей нетерпимой ко всему неизвестному, внутренней сущности. И Дрейк с ненавистью посмотрев на смотрящего на него с заглавной страницы газеты, нового лидера консервативной партии, мистера не знамо кто или Икс, за чьей спиной виднелся принц Вторит, и решив, что из принципа не будет голосовать за консерваторов, а за их противников двумя руками, натянув на лицо улыбку, вернулся к Анни и к цветку.

Где между тем тоже произошли свои изменения, и такая послушная и внимающая к нему Анни, сейчас показала себя во всей коварной красоте, которая всегда слишком ревнива к любой другой красоте, как к той же красоте розы, и прямо-таки глазами желает присоединить её к своему совершенству. И мистер Дрейк хоть и многоопытен в такого рода делах и даже готов на сопутствующие делу растраты, всё же на этот раз сложившаяся ситуация, из-за своей необычности, вызывает у него тревогу и ему стоит больших трудов широким жестом, без спросу цены, взять из рук цветочницы этот цветок.

И как сразу же выяснилось, он не зря опасался, ожидая какой-нибудь подвоха со стороны тайных сил, в виде той же цветочницы, которая стоило ему только затронуть розу, как вдруг, как будто от боли, громко взвизгнула, и с неожиданными словами: «Ой!», – вначале отпустила розу, а затем прижала уколотый шипом розы палец руки к своим губам. И хотя Дрейк не единому её притворному движению и слову не поверил, – он даже не дёргал за розу, – и посчитал всё это за дилетантскую постановку, с целью выманить из него побольше денег, всё же это так быстро и неожиданно случилось, что он не успевал перехватить инициативу и был вынужден только рефлексировать.

Так вслед за тем, как цветочница рефлекторно и так звучно прижала свой уколотый палец к губам, а Анни ясно, что ужаснулась при виде случившегося, то Дрейк готов был биться об заклад, что вдруг появившаяся кровь на матерчатых белых перчатках цветочницы, была следствием её прокуса пальца, а не следствием укола шипа розы. Но разве ему в данных обстоятельствах кто-то поверит. Да ни за что на свете. Да ещё, наверное, признают циничным, практически конченым и не пробивным на чувства человеком, что есть правда, но сейчас ему не нужна такая откровенность, и Дрейк вынужден молча хлопать глазами и проявлять озабоченность при виде случившегося – при этом его свободная рука почему-то очень живо потянулась в карман, где лежал его портмоне.

Цветочница же тем временем не останавливается на достигнутом, и она опустив от лица уколотую руку, где в области указательного пальца отчётливо виднелось красное пятнышко, которое она, по мнению Дрейка, выдавала за кровь, и аккуратно взявшись другой рукой за края перчатки, на глазах сидящих за столиком Анни и Дрейка, принялась потихоньку стягивать свою перчатку. И хотя это зрелище не для слабонервных дам и брокерских душ господ, тем не менее, никто не отводит своего лица от происходящего, и Анни, как и Дрейк, как заворожённые сидят и следят за тем, как рука цветочницы постепенно оголяется.

И вот когда перчатка собою освободила пясть руки, и начала постепенно, сантиметр за сантиметром, освобождаться пальцы, то перчатка на одно мгновение вдруг остановилась, застряв в той пальцевой области, где, как правило, особы женского рода носят приглянувшиеся им колечки. Цветочница же, обнаружив эту заминку, быстро поправляет не желающую без накоплений в себя слазить перчатку, и вновь принимается за своё осторожное дело, где на свет тут же появляется то озорное препятствие, в виде небольшого колечка, с небольшим красным камушком на нём. И, казалось бы, что здесь такого, когда самое страшное ещё впереди, но вид этого колечка с красным камушком, вдруг заставляет вздрогнуть, как Анни, так и самого Дрейка, что было весьма удивительно при его-то хладнокровии.

При этом побледневшая Анни, левой рукой невольно хватается за свою правую руку в области пальцев, а Дрейк, как от полной жал змеи, одёргивает руку от розы, и теперь хочет поднять глаза и посмотреть в лицо цветочницы, но вдруг подскочившая с места в нервном напряжении Анни, перетягивает его внимание на себя и не даёт ему посмотреть на лицо цветочницы. А уж после того, как Анни заявила: «Мне уже пора», – и выдвинулась на выход, то спешащему за Анни Дрейку, которому как только на один момент показалось, отчего он даже оглянулся назад, что до него из окружающего городского шума, донесся знакомый шум слов: «Сними покровы иллюзий и открой уже, наконец-то, ей правду», – уже было не до вопросов, куда подевалась эта…?

Но если им, из-за своей столь неожиданной спешки, уже и не ответить на вопрос, куда подевалась эта цветочница, да и вообще кто это такая, при этом всё это относилось больше к Анни, чем к Дрейку, хотя при его-то образе жизни и дырявой памяти на лица, отчего он любит только президентские лица на купюрах, – легче запомнить, – это тоже задача не простая, то насчёт сторонних наблюдателей, к которым относился Глеб, можно было не тревожиться, им всё было видно. Тем более цветочница прямиком направила свой шаг к нему.

И вот тут-то Глеб впервые озадачился, не зная как ему реагировать на всё это, и глупая улыбка на его лице, была тому подтверждение. Цветочница же подойдя к нему, мило улыбнулась, отчего Глебу немедленно захотелось заказать ей кофе, а себе чего-нибудь покрепче и, не дожидаясь, когда Глеб проявит смекалку и сделает такой необыкновенный заказ, загадочно, а как же ещё, говорит ему. – Вы надеюсь, ничего не имеете против того, что я так с розой? – На что Глеб и хотел бы выразительно согласиться с ней, но он вдруг почувствовал, что у него горло неожиданно пересохло, что бывает, как он считал, только в книжках и то только в любовных романах, а тут такая дикая реальность и поэтому только и сказал, что: Угу.

Но раз Глеб такой большой знаток любовной романтической классики, то разве он не знает, что такая немногословность и набыченность с пересохшим горлом героя чьёго-нибудь романа, как раз то, что нужно, и хочется слышать и видеть любой романтической натуре, которая скрывается под той же старомодной шляпкой цветочницы. И цветочнице явно понравился такой немногословный ответ Глеба, раз она решила его многозначительно заинтересовать. – Вы знаете, где находится королевский театр «Глобус»? – спросила цветочница Глеба.

– Найду. – Не изменяет своей краткой брутальности Глеб. Цветочница же ставит свои руки на стол к Глебу, слегка наклоняется к нему и, глядя в глаза, говорит:

– Так вот, если вы хотите, чтобы справедливость восторжествовала, то будьте сегодня в шесть часов вечера там. Я вас встречу со стороны чёрного входа. – После чего она выпрямляется, прищуривается на солнышке, рукой берётся за свою шляпку и лёгким движением руки скидывает шляпку с головы. Откуда к потрясению Глеба и ещё пару десятков случайных прохожих, волнообразно вырываются на свет её рыжеватого оттенка волосы, и их при этом столько тяжеловесно много, что не задаться вопросом, каким образом они все поместились под этой шляпкой, просто невозможно, правда только после того, как сумеешь прийти в себя. А это возможно лишь тогда, когда она скроется из виду, где-то там, в гуще расступающегося перед нею народа.

Когда же Глеб пришёл и осознал себя, то он всё также сидел за столиком кафе и своим непроницаемым видом неимоверно сильно мучил склонившегося над ним официанта, который так и не добившись от него хоть какого-то ответа, теперь решался проверить его пульс на предмет своего наличия. И, наверное, пришедший в себя Глеб, в голове которого так и шумели слова цветочницы и всё под звук дрожи раскатов её волос, перед глазами которого вдруг объявилась интересующаяся физиономия официанта, когда нервно дёрнул веками глаз, хотел озадачиться вопросом, а куда она подевалась, но пришлось спуститься с небес на землю и всего лишь озадачить насчёт себя свалившегося от испуга официанта.

Ну а раз здесь, все дела, так сказать сделаны, то можно и вернуться к Тише, если не одно но – сам Тиша, который уже напротив сидит, и ждёт ответы на множество вопросов. И не успевает Глеб, как следует сообразить, с чего бы начать, как Тиша уже требовательно задаётся вопросом: