Хроники одного заседания. Книга вторая

Что, конечно, не может удовлетворённо восприняться режиссёром Селебрити, и он со взглядом ненависти, второй рукой начинает накручивать вокруг неё галстук Успешного. Когда же предел галстука обозначен на руке Селебрити, он задаёт последний, контрольный вопрос. – Так что ты решил. Быть успешным драматургом или не быть им, записавшись в публицисты. – Что и говорить, а умеет режиссёр Селебрити найти подход к человеческой душе, а тем более к драматургической – так он, взяв в попутчики Гамлета, с его вечно актуальным вопросом, тем самым убедил Успешного в том, что без драматургии он, даже отпусти Селебрити его галстук, задохнётся.

Но давайте вернёмся к происходящему на этом пятачке театральной площадки.

– Ты уверен? – задался вопросом подозрительный Ричард, зная, что в таком деле, даже самому себе доверять нет особого смысла.

– Да ты хоть кого, да того же Луи спроси. – Пётр ловко перевёл стрелки на побледневшего от такой большой ответственности, Людовика самого последнего. И хотя у Людовика последнего которого знал режиссёр, судьба довольно трагичная, – впрочем, как и у всех монархов, даже если они ушли на покой по собственной воле и в тёплой постели, отчего даже возникает вопрос, а почему так, они что, так отмечены судьбой? – он почему-то не смирился со своей ролью, а так сказать, переживает за себя, и пытается не способствовать, а ставить палки в колёса судьбы.

В общем, ловкий прохиндей, а не монарх, чья богоизбранность должна быть определена самой судьбой, а не хитросплетениями обстоятельств жизни, с её заговорами и интригами, только благодаря которым, ну и по политическим соображениям, уже по соображением некоторых халтурщиков-актёров, и возносятся в такие тронные небеса некоторые монархи. Ну а когда в актёрской голове присутствуют такие провокационные мысли, разве он, играя какого-нибудь монарха, способен передать через свою актёрскую игру монументальную содержательность самодержавия. Конечно, нет! А вот посеять в головах зрителей недоверие к царственному величию, то очень даже может – а потом удивляются тому, откуда появляются все эти революции.

И, наверное, не зря режиссер Селебрити поставил столь самовольно мыслящего актёра на эту роль последнего царственного Людовика, который вполне возможно, а также по замыслу гениального, с жилкой провидца режиссёра (тогда всё не зря), переосмыслил своё я и склонил свою голову перед топором революции, гильотиной.

Но как говорилось выше, то Людовик последний, был больше склонен к увиливанию от ответов, нежели подставлять свою шею для этого, и он, когда его таким образом застали врасплох, то в первую очередь конечно хотел сослаться на то, что его зовёт режиссёр и быстро покинуть это место. Но учитывая то, что сейчас в его противниках значатся столь опасные монархи, высокорослый монарх Пётр и неимоверно быстрый на расправу Ричард, то побег не решит, а только усугубит его положение. И Людовик последний по режиссёрским меркам, проглотив набежавшую слюну, решается на ответ.

– В вашем монаршем случае, зависть с нашей стороны к вашему царственном положению, это есть подчёркивающий факт вашего величия. – Сказал Людовик последний. Что и говорить, а такой ответ Людовика последнего определённо удивил Ричард. И он, внимательно посмотрев на Людовика, ухмыльнувшись, сказал:

– Да ты никак на роль Тартюфа пробуешься? – И понурый взгляд Людовика последнего был ему ответом.

Между тем, и нашим героям тоже захотелось заглянуть за занавес, и цветочница, уловив эти их взгляды желания, берёт инициативу в свои руки и со своей стороны театральных подмостков, подводит их к занавесу. После чего ею слегка приоткрывается занавес, куда вначале заглядывает она сама, а уж после того как она там быстро осмотрелась, то с её стороны поступает предложение Тише. – Присоединяйтесь. – Отодвинувшись от занавеса, пропуская Тишу, сказала цветочница. – Обратите своё внимание на прямо перед вами находящуюся лоджию на втором ярусе. И только смотрите, но не заглядывайтесь. – С усмешкой сказала цветочница.

Когда же Тиша занял своё место на этом наблюдательном посту, то обойдённый цветочницей в плане первенства Глеб, хотел через свой выразительный взгляд на неё, показать ей, что он не слишком доволен такой избирательностью цветочницы, но стоило ему только посмотреть на неё, то он тут же понял насколько он ошибался на её улыбающийся ему счёт. И теперь Глеб глядя на неё, а она ему отвечала тем же, и думать ни о чём другом не хотел и не мог, кроме как улыбаться ей. Правда этот Тиша, как оказывается, слишком поспешен в своих действиях и уже вернулся назад, и готов уступить своё место Глебу у занавеса. Но что там такого не видел для себя Глеб, если здесь есть всё, что для него и для всей его последующей жизни нужно. О чём бы он и сказал, но не сейчас и не здесь («Лучше всего там, в темноте коридоров», – подумал Глеб, замыслив про себя нечто неспокойное), а как только для этого будет подходящий случай.

И Глеб, так уж и быть, меняется местами с Тишей и прежде чем заглянуть за занавес, сурово смотрит на Тишу, затем на слишком улыбчивую цветочницу («Могла бы хоть немного погрустнеть или сделать вид, всё же расстаёмся взглядами», – с замиранием сердца подумал Глеб), после чего вновь, но уже с подозрением на Тишу, слишком много себе позволяющего во взглядах на цветочницу, смотрит на него, и только после этого заглядывает за занавес.

Ну а там вот так сразу и не разберёшься, что происходит, и не поймёшь, что видишь. И только после того как взгляд Глеба, выхватив из общего плана самую отличительную и главное, чтобы она не шевелилась, подробность – огромную, лысую как бильярдный шар голову, какого-то представительного господина, который был настолько монументален в своём спящем положении, что в самый раз подходил в качестве точки отсчёта, своего рода репер, для взглядов Глеба – он мог спокойно начинать осмотр, не боясь, что потеряется. И конечно Глебу в голову тут же пришла, правда непонятно к какой такой кстати, мысль о точке опоры, о которой так мечтал Архимед.

– Как естествознатель, он был ничего, а вот как философ, то слабоват. – Такого мнения придерживался Глеб о возможностях Архимеда. – Главная точка опоры у тебя в голове, и искать её вовне, глупое занятие. – Уперевшись взглядом в этого бильярдного господина, подумал Глеб о том, куда и до чего может довести эта точка опоры. – Несомненно, до ручки. – Сделал вывод Глеб, без уточнения до какой ручки, писательской или до фигуральной, что не имеет большого значения, так как они всё равно общий итог безрассудного опыта жизни. После чего он, постепенно перемещаясь по рядам и занимающим их лицам господ зрителей, добрался до последнего ряда и начал свой подъём вверх на балкон. Где вдруг, к полной своей неожиданности, натыкается на направленный на себя бинокль. Отчего Глеб в то же мгновение стремительно одёргивает себя от занавеса и, прикрыв его руками, поворачивается к ожидающим его Тише и цветочнице. Где последняя, заметив, что Глеб чем-то всполошился, спрашивает его:

– Что-то не так?

– Кажется, меня там заметили. – С усмешкой сказал Глеб.

– Публичность страшит. – Улыбнулась в ответ цветочница.

– Вроде того. – Сказал Глеб.

– Понятно. Но вы увидели то, что хотели? – спросила цветочница.

– Я честно сказать, такой целью не задавался. – Сказал Глеб.

– Интересно. – Пристально посмотрев на Глеба, сказала цветочница. Затем немного задержала на нём свой взгляд и спросила. – А что вы всё же там увидели? Или точнее спрошу, что вы там смогли для себя выделить?

– Ничего. – После небольшой паузы, пожав плечами, сказал Глеб. – Хотя одна, бильярдного вида башка, настаивала на том, чтобы я её выделил. – Рассмеявшись, сказал Глеб.

– Знаю такую. – Улыбнулась в ответ цветочница, после чего она поворачивается к как оказывается расстроенному чем-то Тише и, посмотрев на него внимательно, говорит:

– А вас можно и не спрашивать, но я всё же спрошу. Вы их увидели?

– Увидел. – Без настроения сказал Тиша.

– И? – вытянув лицо, коротко спросила цветочница.

– Лучше бы не видел. – С тяжёлым выдохом ответил Тиша.

– А вот здесь вы ошибаетесь. Лучше видеть, чем догадываться. – Сказала цветочница.

– Может и так. – Сказал Тиша.

– Я что-то не пойму, о чём это вы. – На этом месте в разговор вмешался Глеб, который находился в полном непонимании того, как так быстро Тиша и цветочница нашли для себя общий и непонятный для него язык. Ну а Тиша неисправим и он продолжает придерживаться достаточно высокого мнения об умственных качествах Глеба, раз не раскладывает для него всё по полочкам, а используя только местоимения, многозначительно говорит ему. – Они тоже там.

А ведь за этими они, мог, кто угодно стоять, хотя скорее сидеть, если они находятся в зрительном зале. И попробуй тут сообрази, кто из много миллиардного народонаселения планеты, мог скрываться под этим они. Хотя конечно, Глеб несколько сгущает краски и за этими они могли сидеть не все кто угодно, а лишь общие его с Тишей знакомые, и при этом обязательно с билетами – безбилетники могли только стоять и то только в качестве театрального персонала.

– Ну а так как здесь в городе, у нас знакомых не слишком много и все они только недавно стали знакомыми. – Глеб начал судорожно размышлять, в поиске ответов на это заявление Тиши. – При этом все наши общие знакомые настолько нам знакомы, что мы об их именах можем только догадываться и, пожалуй, использование местоимения вместо имени к ним будет вполне обоснованным решением со стороны Тиши. Да уж, задал он мне задачку. – Заволновался Глеб, почувствовав, что упёрся в безответный тупик. Но искоса брошенный им взгляд на цветочницу, каким-то образом вдохновляет его, и Глеб находит для себя ответ.

– И как же я раньше не догадался. – Ахнул про себя Глеб, поразившись тому, как он был слеп, не видя лежащей на поверхности отгадки. – Если все наши знакомые, по своей знакомости носят местоимения вместо имён, то для нас было бы логичным называть их по своим отличительным примечательностям, выдуманным именам, тогда как тех знакомых, кого мы знали по именам, то к ним как раз и применимо использование местоимений. А знаем мы здесь по именам только Анни и Дрейка. Так вот кого он увидел в зале. – Глеб даже слегка потемнел лицом, представив этого, ещё и театрала, Дрейка.

– Он значит, драмы любит. – Со стальными нотками в голосе сказал Глеб. – Тогда мы ему организуем драму событий. – С чем скорее всего, полностью готов был согласиться и Тиша, но он не успевает как-то это выразить, а всё потому, что у него нет чёткого плана или того же драматического сценария, который следует проводить по отношению к заслужившему его Дрейку, а вот у цветочницы по всей видимости что-то подобное есть, и она привлекает внимание к себе, заявив:

– По этой причине, вы и находитесь здесь.

– Внимательно! – одним таким словом можно описать выражения лиц Тиши и Глеба, когда они одновременно перевели свои взгляды на цветочницу. Но цветочница видимо не зря так близко находится к этим театральным подмосткам, – здесь один дух лицедейства чего стоит, – и она, хоть пока ещё не ясно, хорошая актриса ли, тем не менее, но уже много чего для себя подчеркнула. Так она, добившись от зрителя необходимого внимания, что естественно и многим знакомо, начинает вовсю этим пользоваться. И вместо того, чтобы всё обстоятельно и подробно для её слушателей объяснить, пускается в свои иносказания. И не просто так, а с тщательным уверением своих слушателей в необходимости во всём довериться ей.

– Если хотите, чтобы этот господин получил по заслугам, то я готова вам в этом помочь. – Сказала кардинально изменившаяся в серьёзную сторону цветочница.

– О вашем интересе мы, как я понимаю, можем только догадываться. – Имея полное право на сомнения, спросил её Тиша.

– Я не думаю, что знания в этом вопросе, приблизят нас к общей цели. – Сказала цветочница. С чем совершенно не был согласен Глеб, предпочитавший знать конкретику, а не домысливать при его-то огромном воображении, которое его может так далеко завести, что ему будет трудно не испытывать злость, а значит расстроенность, всегда его приводящую к непредсказуемым результатам. Правда если совершённые Дрейком поступки, за которые от него требуют ответа, будут слишком безответственными, то и в этом случае Глеб не сможет за себя ручаться и, пожалуй, распустит руки. Так что будет лучше, если Глеб останется в состоянии не согласия.

– А теперь к делу. – Говорит цветочница, поворачивается и подходит к занавесу, затем отодвигает занавес, и рукой подзывает обоих героев. Когда же Тиша и приткнувшийся к нему Глеб, оказавшись рядом с цветочницей, со своего места заглянули в образовавшуюся щель, то цветочница указующе им сказала. – А теперь найдите наш репер, ту бильярдного вида лысую башку господина Храмского. – Цветочница посмотрела на своих спутников и, обнаружив по их взглядам, что они как вроде, обнаружили эту точку отсчёта, продолжила говорить. – А теперь отсчитайте от него влево четыре места. – Всех погружает небольшая пауза, необходимая для того чтобы проделать эти арифметические действия. – А теперь от этого места отсчитайте два ряда назад. Отсчитали? – На этот раз цветочница посчитала нужным, более утвердительно убедиться, что подсчёт произведён. Когда же Тиша и Глеб, удерживая свой взгляд на объекте наблюдения, утвердительно кивнули ей, то она задаётся вопросом:

– Видите этого господина?

И наши герои не только видят этого указанного цветочницей господина, но и заодно уже, почему-то испытывают к нему чувства отвратительного свойства (При всём при этом, этот тип показался Тише и Глебу чрезвычайно знакомым, что они совершенно не могли вспомнить, где они могли его раньше видеть. – Наверное, собирательный образ негодяя, подлеца и недостойного красивых дам типа. – Решил Глеб). Что невозможно скрыть на своём лице, когда они переводят свои недоумённые взгляды на цветочницу. Цветочница же всё отлично видит и, пожав своими плечиками, как будто оправдываясь, говорит. – Реальность такова, что не мы выбираем для себя поклонников, а они нас. И тут ничего не поделаешь, приходится мириться.

– Даваемая характеристика человеку: «У него отличный вкус», – есть всего лишь отсылка к его потребительскому отношению к жизни и больше ничего нравственного, на чём настаивают эстеты по жизни. – Зло сказал Глеб.

– Но не смиряться?! – в свою очередь вопросительно спросил и поглядел на цветочницу Тиша.

– Вот с этим вы мне, я надеюсь, – цветочница с надеждой в глазах посмотрела на Тишу и Глеба, – и поможете. – И ответ можно было даже не сомневаться, был положителен. Правда Тиша позволил себе вопросительные уточнения. – А какая между ними связь?

– Связь? – задумчиво вопросила саму себя цветочница. – Скажу так. Он ключ ко всему. И если нам удастся обнаружить эту их связь, то тогда мы со своей задачей справимся.

– Звучит не совсем понятно. – Сказал Тиша.

– Я знаю. – Засмеялась в ответ цветочница.

– И что в таком случае будем дальше делать? – спросил Глеб.

– Сейчас скажу. – Почесав свой носик пальцем руки, сказала цветочница. И она бы, наверное, сейчас и сказала, но театр всё-таки живёт по своему времени и, прозвучавший первый звонок, так сказать несоизмеримо с прежним вялым течением, ускорил жизнь людей в этом закулисном мире, заставив цветочницу обратить внимание на появившегося со стороны декораций, величаво и слегка интеллектуально, и всё благодаря своим в синей оправе очкам и завязанному в такую-то жару шарфике на шее, выглядящего господина, как потом выяснилось, режиссёра Селебрити.