Дровосек, или Человек, наломавший дров. Книга первая

– Да, точно. – Подтвердив, Свят ожидающе посмотрел на Андрона. Андрон же, видя какие ожидания на него возлагают, вдруг осознал, что и позабыл, почему он, вообще (а всё просто, когда опасность связанная с кольцом отлегла, то многое сразу же забылось) придал такое значение тому типу. – Этот Свят настаивал на этом. – Единственное, что вспомнил Андрон. Но вспомнил ты или нет, отвечать всё равно нужно и Андрон как смог ответил.

– Тот вчерашний тип, чем меня вчера так заинтересовал, что он, во-первых, зачем-то натянул на голову капюшон своей куртки – этим он и привлёк моё внимание к себе, знаю я, к чему, как правило, ведёт такая скрытность – а, во-вторых, то, что он время от времени делал записи в свой блокнот. В чём, скажите, нет ничего необычного. Это мол, всего лишь студент или какой-нибудь поэт, где первый конспектирует, а второй отрифмовывает мир. И понятно, что они без блокнота никуда – муза ведь ждать не любит. Но когда по своим служебным обязанностям чуть ли не через день имеешь дела с представителями проверяющих служб, то тут хочешь, не хочешь, а глаз набьётся в их определении. И я с первого взгляда на этого типа понял, что он здесь не просто так, чтобы конспект написать. – На этом месте Андрон потемнел в своём взгляде, даже не сквозь Свята, а сквозь временное пространство, где он находился там за стойкой раздачи, а тот примеченный им и названный Экономистом тип в капюшоне и с блокнотом в руках, сидел на этом самом стуле и за этим столом.

И Андрон вдруг так отчётливо вспомнил тот самый первый момент, когда он только заметил этого Экономиста, что даже вздрогнул, увидев обращённый на себя взгляд темноты из глубины капюшона этого человека. И как бы Андрон не хотел отвернуться и не смотреть в эту темноту, он ничего с собой не может поделать – она, притягивая его к себя своей зловещей тайной, не отпускала от себя. И единственное, что для Андрона в этот миг существовало, то эта темнота и стоящий в голове вопрос. – Что же там, в темноте капюшона?

И так до тех пор, пока ручка в руке Экономиста не задвигалась и не заскрипела (Андрон мог на что угодно поспорить, что он отчётливо слышал этот скрип – и плевать, что здесь с двух шагов уже ничего не слышно), плавно перемещаясь по поверхности блокнота. После чего Экономист переворачивает страницу и Андрон вдруг понимает, что его, не то чтобы отпустило всё это какое-то наваждение, а он, как оказывается, теперь стоит совсем в другом месте, и не понимает, как так получилось, что только что перед ним стоял Валентинчик, а сейчас его уже нету.

И это так сильно взволновало тогда Андрона, что он, переключив всё своё внимание на Валентинчика, – ну только попадись мне на глаза этот негодяй, – тем самым оттеснил на задний план своего внимания того странного человека. И когда тот чуть позже попадается на глаза Андрона, то он уже вызывает у него другого рода интерес. Набитый глаз Андрона подсказывает ему, что такая деловитость движений его рук с ручкой и блокнотом, явно указывает на то, что он имеет отношение к тем деловым кругам, кто, либо ведёт учёт всему, либо обладает правами делать выводы. А раз он имеет отношение к проверяющим структурам, то игнорировать его присутствие никак нельзя. И Андрон принимается за ним присматривать.

– Он как будто вёл учёт всему происходящему, – каким-то прямо потусторонним голосом из прошлого, что навевало особую таинственную атмосферу и придаёт его рассказу тревожность, заговорил Андрон, – фиксируя у себя в блокноте … – но тут Андрон запнулся на том, что его перебила памятливая мысль о всё том же Валентинчике, которая в своё вчерашнее время увела его искать Валентинчика, а когда он вернулся в зал, то этого типа уже не было на месте.

Сейчас же на Андрона смотрел не пустой стул, хотя и не без него, а на него смотрел Свят и требовательно ждал продолжения. Но какоё может быть продолжение, когда Андрона сбили с мысли, и единственное, что он может сказать, то, что не заметил, как тот исчез.

Но Свята такое тупиковое развитие событий разве может остановить и он, вспомнив об настоящей цели этого разговора, спрашивает Андрона. – Камеры видеонаблюдения, куда у вас здесь вещают? – Андрон в ответ на этот вопрос ведёт себя предсказуемо. Так он по мере того как вспоминал, где все эти камеры находятся, перенаправлял свой взгляд в ту сторону, где находилась камера и указывал на неё.

– Одна находится на улице, при входе. – Махнув в сторону дверей, сказал Андрон. – И две камеры находятся здесь, в главном зале. – Повернув свою голову вначале в сторону раздачи, а затем в противоположную сторону, где находились подсобные помещения, таким образом Андрон объяснил Святу, где находятся камеры.

– И это всё? – спросил Андрона Свят, посмотрев на него таким доверительным взглядом, что Андрон, даже если бы и хотел, каким-нибудь враньём обмануть его доверие, то не смог бы решиться на это. И Андрон, потупив взор, тихо сознался в том, что он на самом деле не такой жёсткий человек, за которого его все здесь принимают, а он чуть ли не тряпка, об которую вытирает ноги служба безопасности их заведения. И что эти мордовороты из службы безопасности, ни совести у них, ни чести, установили ещё одну скрытную камеру в женском туалете, и он об этом только недавно и случайно узнал, подслушав их разговор.

И, наверное, узнай об этом откровении Андрона сотрудники безопасности его заведения и в особенности их начальник Лоб, то все они были бы бесконечно удивлены тому, какое они как оказывается важное место занимают в этом заведении, – а они по своей неповоротливой глупости думали, что там, на задворках заведения, в самом неприспособленной для человека комнате, под названием чулан с оборудованием, – и заодно в душе Андрона пугающегося от одного их шага.

Ну а Свят, дабы убедиться в том, что Андрон точно ему ничего насчёт скрытной камеры в туалете не соврал, спрашивает его о том, чего там охранники шептались. И такая любознательность Свята к такого рода пикантным подробностям, может быть и не украшает его, но когда это нужно для дела, то ничего тут не поделаешь, приходится слушать и в ответ хохотать без умолку – только для того, чтобы себя не выдать за скучного человека (понятно что за оперативника) и для затравки, чтобы ещё больше разговорить рассказчика. К тому же Свят, будучи натурой слишком увлечённой насчёт слабого пола, который ему хочется всегда защищать и ограждать от опасностей, ничего с собой не может поделать, когда речь не просто заходит о них, а когда полученная информация может открыть другую, мало приглядную сторону слабого пола.

– Они всё больше удивлялись. – Андрон сходу своим ответом удивил Свята, который, конечно, всегда был удивлён насчёт слабого пола, но с таких чересчур удивительных позиций он редко на них смотрел. Хотя, если принять в расчёт местоположение камеры, то всё это объяснимо, как и то, что хочется поскорее узнать, что там такого удивительного увидели охранники. Правда выдавать перед этим, находящимся в пока что в качестве свидетеля Андроном, свои слабые места – какой пол, такие и места – непозволительная роскошь… которую только Свят себе позволить может.

– Интересно, – почесав затылок, говорит Свят и, покосившись боковым взглядом на Андрона, спрашивает его. – И что они такого удивительного там увидели? – Ну а это «там», так многозначительно прозвучало, что Андрон на ровном месте споткнулся и тем самым Свят остался без ответа и ему пришлось только догадываться об ответе, пока запись с камеры не окажется у него – но это будет чуть позже.

– Вижу, что ты уже устоять на месте не можешь, так тебе не терпится пойти нам навстречу. Так что давай, пошли. – И только Свят, сказав это, собрался приподняться с места, как сзади на него, а вернее на спинку его стула, чуть – касательным срезом – не налетает слишком куда-то спешащий человек. Что перебивает его мысль и главное разворачивает его в противоположную его прежним намерениям сторону, где он только видит уже скрывающуюся в дверях спину незнакомца.

– Козёл! – так бы и вслух сказал Свят, находись он не при исполнении, а так он только покачал головой на этого неосторожного человека, которому такие длинные ноги даны лишь в качестве компенсации его умственной отсталости. С чем, с глубокими мыслями о том, что в мире столько ещё людей не смышлёных, гоняющихся и не пойми зачем, начал поворачиваться назад, как вдруг до него, и не поймёшь откуда, доносится фраза: Не верь всему, что видишь.

Что заставляет Свята на всего лишь одно мгновение и то только в физическом плане, замереть на месте – в голове-то, ещё как идут движения. – Что ещё за умник нашёлся! – про себя возмутился на такую вопиющую бесцеремонность этого и не пойми кто, Свят. – Как будто я это и без него не знаю. И если хочешь знать, то я к тому же не верю и всему сказанному, и особенно теми, кого не знаю, и кто себя так без спросу ведёт. – После чего переполнившийся всем этим возмущением Свят и, не заметив как, вдруг оказывается лицом к лицу к Андрону. На которого и выливается это переполнившее Свята возмущение.

– Ты это слышал? – возмущённо спрашивает Андрона Свят. Ну а Андрон, ни сном, ни духом обо всём том, что тут такого невероятного со Святом случилось. А ведь Свят даже и не задумывается над тем, что всё, что касается его, не обязательно должно касаться других. Ему ошибочно кажется, что раз он что-то там услышал, то и все должны это слышать. А ведь это может быть всего лишь порождение его возмущённого духа – Святу не удалось выпустить пар на того коз… слишком спешащего и неприятного человека, и его организм в целях самозащиты, взял и всё этого успокоительного ему в голову наговорил.

Впрочем, Свят вовремя спохватывается и, не став требовать от Андрона ответа, поднявшись со стула, правда на этот раз он это делает более осмотрительно, чем прежде, выдвигается с ним по направлению того служебного входа, где находятся записи с установленных в зале веб-камер (вот так удача, а ведь Свят для этого дела подрядил Фому, а тут вот как всё получилось – правда как вскоре выяснится, то и для Фомы нашлось дело).

Пока же на этой части пространства кафе происходило эта суть да дело, отправленный Святом Фома, тоже за зря времени не собирался терять. И он не виноват в том, что кто-то первым в эти тёмные коридорные пространства заглянул и так сказать, сообразно своему видению, сделал насчёт Фомы свои выводы.

Так вот, когда Фома прошёл по коридору, ведущему куда-то дальше вглубь внутреннего устройства кафе, а вот куда точно он пока ещё не знал, то первое на что он наткнулся, так это на довольно интересную мысль. – Интересно, что подумают и как отреагируют те люди, к которым я иду, когда я вдруг внезапно выскочу из темноты и окажусь перед ними? – усмехнувшись, задался вопросом Фома и, представив в один момент обалдевшие и потерявшие живой вид лица охранников за мониторами, тем самым сам ответил на этот свой вопрос.

– Надо, наверное, по тише себя вести. А то сюрприз не получится. – Решил Фома, передумав чихать. После чего оглянулся назад и, убедившись, что там вроде бы никого нет, повернулся обратно, затем потрогал себя на груди, где находился пистолет, и только после всех этих приготовлений выдвинулся вперёд, где его в первую очередь ждало не такое яркое освещение, какое было сзади, в главном зале кафе.

А вступление в мало освещенные места, хочешь того или не хочешь, а на уровне рефлексов заставляет напрячься организм, а сам вступивший на этот путь храбрец или только вступивший на путь храбреца человек, начинает даже не тревожится, а осмысливать то, что его впереди ждёт, а может не ждёт, в общем, готовиться к тому неизвестному, чем характеризуется всякий новый путь.

И хотя Фома насчёт себя может без лишней скромности сказать, он уверен в себе (он мог бы сказать, что он смел и немножко храбр, но так как он плюс ко всему ещё и не болтлив, то он решил подчеркнуть себя так), всё же это не отменяет того, что всё же не нужно пренебрегать своим благоразумием и переть напролом. – Темнота такая штука, что может привести к чему угодно. – Только было так подумал Фома, как до него откуда-то из впереди, доносится тот самый всем известный звук шороха, который почему-то всегда всех пугает – это когда кто-то вдруг неожиданно для себя наткнулся на вас и, чтобы вы его не заметили, хочет затаиться, но у него ничего из этого не получается, а тот, от кого от хотел затаиться, как раз слышит этот звук отражения этого его желания затаиться (вот такая круговая абракадабра получается – в темноте самые простые вещи начинают видеться в самом таинственно-тёмном свете).

И первое, что в таких случаях делает человек, обнаруживший эти насчёт себя намерения неизвестного, так это хватается за оружие, если он уверенный в себе человек, как Фома или за сердце, если он чувствительная, боящаяся белой мыши дама. И так как на месте обнаружившего этот шорох человека оказался Фома, то он и сам не заметил, как в его руках уже находится пистолет. Когда же Фома заметил насколько он быстр и молниеносен, то это вызвало у него невольное чувство гордости за себя и большой скепсис насчёт того, кто там, в темноте, решил поиграть с ним в прятки.

Ну а как только Фома видит всю свою подготовленность к встрече с тем неизвестным, то он чуть вперёд выдвигает своё лицо и начинает вглядываться впереди стоящую темноту. Но как вскоре им выясняется, то его противник не только неуклюж, но что ещё много хуже, он коварен – он так умело спрятался и затаился, что Фоме не удаётся его рассмотреть. А раз этот неизвестный столь непредсказуем, то Фоме ничего другого не остаётся делать, как предупредить его о том, что он давно его заметил и догадывается о его насчёт себя злостных намерениях. Так Фома, чтобы дать шанс тому неизвестному сохранить своё лицо во всех смыслах этого выражения, для начала обращается в его сторону с самой распространённой в таких случаях фразой.

– Кто там? – спрашивает темноту Фома и, вглядываясь в неё, ждёт, когда здравомыслие восторжествует в том спрятавшемся негодяе (он уже вывел Фому, вот он и не сдержался от таких отзывов). Но видимо тот тип слишком сильно рассчитывает на своё упорство и на то, что Фома поверит всему тому, что не услышит, раз он и звука в ответ не проронил в ответ. Но Фома не таков человек, каким он представляется тем неизвестным типом из темноты – слабаком (со стороны конечно видней, но только не из темноты), и он, видя, какой всё-таки тот наглец, решает вступить на его же путь хитрости и поймать его на неё.

– Поздно уже прятаться, я тебя заметил. – С показной весёлостью говорит Фома, в тоже время ни на миг не ослабевая рукоятку своего пистолета, который ему, он больше чем уверен, скоро понадобиться. Но и на этот раз в ответ слышится только одна тишина и при этом так продолжительно, что Фома уже начинает сомневаться в себе и в своём слухе. И ещё чуть-чуть и он уже будет готов поверить какому другому объяснению случившемуся, а не самому себе, всё это слышавшему и видевшему. И пока это чуть-чуть не наступило, Фома делает последнюю попытку переубедить того неизвестного так больше не делать. И Фома, подняв вверх пистолет и, направив его в темноту, грозно так заявляет:

– Слушай сюда, даю тебе последний шанс. Если сейчас ты не выйдешь, то я буду стрелять! – И начинает в таком положении ждать ответа. Но ответа опять нет, и Фома начинает себя чувствовать не только менее уверенным в себе человеком, но как-то даже глупо. А это заставляет Фому передумать насчёт всего сейчас происходящего.

И на этот раз полумрак темноты помог Фоме выкрутиться из этого неловкого положения. И пока его никто не видит, он с язвительной усмешкой быстро убирает свой пистолет себе за пазуху и, вновь обернувшись назад и, убедившись в том, что он был единственным зрителем всего этого странного спектакля, решает немного пренебречь собой и миновать этот тёмный коридор быстрым шагом.

И если первый, совершенно прямой отрезок пути – потому что не видно – был преодолён Фомой без всяких задержек и их причин, происшествий, то стоило только ему сделать поворот, то тут-то он и натолкнулся своим лбом на поджидавшую его за углом неожиданность, в виде чьего-то, искры из глаз Фомы выбивающего кулака или может и чего другого что покрепче – Фома не успел этого заметить, да и по большому счёту ему было совершенно без разницы, чем его там отправили в глубокий нокаут.

И даже тогда, когда Фома, очнувшись, пришёл в себя, то и тогда ему в голову не пришла мысль задаться этим вопросом. Хотя в этот момент у него для этого были куда как веские основания – его голова была переполнена куда как более важными вещами и вопросами. Например, такими: «А какого хрена я тут делаю, лёжа на полу?». Или ещё такой вопрос: «Интересно, а Свят догадывался о том, что здесь так опасно?». Ну и как следствие второго, прозвучавшего в голове затруднения, третий вопрос: «Бл*дь, где мой пистолет?», – который вначале привёл его к сердечному обмороку, а потом когда Фома нащупал его холодный ствол в своих штанах (и как интересно, он туда попал), то он, взбодрившись таким образом, тем самым смог собраться с самим собой и со своими мыслями.

– Что-то мне подсказывает, – посмотрев по сторонам, подумал Фома, – что меня опередили. И как совсем скоро, после того как Фома добрался до той спрятанной от всех комнаты (не зная о скрытой камере, трудно понять зачем заведению понадобилось ещё один пункт наблюдения, хотя может быть хозяева заведения скудны и до сих пор используют устарелое оборудование, не предусматривающее централизацию всех камер; а может и что иное, как с той же скрытой камерой), где за монитором пригорюнившись сидел одинокий охранник, которого он тут же несказанно удивил, и не сказать, что своим появлением, а скорее своим внешним, да таким разбитным видом, что и в солнечный день при большом скоплении народа чувствуешь себя не защищённо рядом с такой рожей как у Фомы, а тут при таких безлюдных и тёмных обстоятельствах, и вовсе становится невыносимо сюрпризно страшно (хоть в этом Фома не ошибся).

И охранник при таком его неожиданном, и что главное, внушительном появлении, где Фоме даже представляться было не нужно, по нему и так всё видно – с ним лучше не спорить и во всём соглашаться – только и сумел, что застыв в самовыражении своего изумления, в испуге горлом ёкнуть.

Фома же совершенно не обращает внимание на то, что при других обстоятельствах его бы впечатлило – какое впечатление вызвало его появление на лице охранника – а он, подскочив к охраннику, достаточно резко спрашивает его. – Кто сейчас до меня здесь был?

И хотя от охранника можно было ожидать куда как меньшего – при его-то испуге, он имел полнейшее право не вменять – но он не стал, вылупив глаза в удивлении, отмалчиваться, а дал вполне себе осмысленный ответ. – Да такой же, как и ты бандит. – И судя по ответу охранника, то и он не испытывал недостатка уверенности в себе, и только умение того бандита и Фомы так неожиданно появляться перед ним – а первый незваный гость к тому же сразу ему вломил – не позволяло ему как следует среагировать.

Ну а это заявление охранника, несмотря на то, что оно было с первой до последней буквы неверным, не стало рассматриваться Фомой с этой стороны, за что он мог был привлечь этого охранника за клевету, головой прямо в стол, а вот с той, что оно по своей сути значило, ему с прискорбием пришлось. – Диски с записями? – заметив творящийся беспорядок на столе, Фома, посмотрев на охранника, спросил его о том, о чём уже было запоздало спрашивать.

– Они у него. – Даёт пространный ответ охранник, кивнув в сторону темноты, откуда пришёл Фома. И Фоме только и остаётся, что выяснить, как выглядел тот бандит. О чём он и спрашивает охранника. Но и здесь Фому ожидала неудача. Тот бандит, кто на каждом шагу опережал Фому на один шаг и здесь всё предусмотрел. Он при приходе сюда, не счёл нужным представляться и сходу приложил голову охраннику к столу так крепко, что он в себя пришёл только тогда, когда Фома здесь появился – вот он со зла, так о нём и обознался.

И что теперь Фоме докладывать и представлять на рассмотрение Святу, кроме своего разбитого носа. Да, в общем-то, ничего, и Фома, не ища оправданий (как-то ничего в больную голову не шло), только это и представил Святу, встретив его на выходе из кафе.

Свят же не стал спешить с выводами, такое дело требовало внимательного рассмотрения. Нет, конечно, он сперва вспылил, и как только увидел Фому с такой разбитой физиономией, то сразу же разорался: «Какая падла?!». И при этом он не просто так разорался, где не совсем было понятно, кого он там имел в виду так выражаясь, а с рукоприкладством – он схватил Фому за грудки и принялся так его трясти, что из Фомы вытряслись последние крупицы разума. И не трудно догадаться, что Фома ничего яснее уже сказанного Святом, не смог насчёт той падлы сказать.

После чего настаёт внезапное затишье и то только потому, что Свят всем это приказал. Так он, глядя на Фому, предупредительно заявил. – Подожди! – Здесь следует очень внимательная к Фоме и к себе пауза со стороны Свята, которая неожиданно заканчивается озарением Свята. Где он ещё пока неосознанно пробормотав: «А не тот ли это тип, который…», – тем самым даёт Фоме широкое пространство для размышления над этой загадкой. Но по тому, как Свят сейчас посмотрел на Фому, можно было догадаться, что Свят, уж для себя-то точно нашёл ответ на загадку упомянутого им вскользь типа.

А как только Свят ответил себе на этот вопрос, то он уже иначе, с этим открытием посмотрел на Фому. И на основании знаний этого, совершенно не знакомого для Фомы человека, начал делать насчёт Фомы категорические выводы. Мол, я насчёт тебя Фома поспешил, бросившись сломя голову тебя защищать. Тогда как ты Фома, что за человек такой вреднейший, зная, что ты заслуживаешь большего, чем то, что с тобой сделал тот бандит, взял и умолчал обо всех обстоятельствах случившегося, и вместо того чтобы остановить меня, стоял и пожинал плоды своей падшей славы – даже какой-то бандит оказался проворнее и ловчее тебя, представителя закона, на которого государство столько средств, как оказывается, не вложило, а выбросило в трубу. А так тебе не помешало бы и с моей стороны добавить заслуженных тумаков. И можешь не сомневаться, я тебе добавлю, как только ты ещё дашь для этого повод. Ну а здесь Фома почувствовал, что гроза миновала – чем грозней обещания, тем меньше шансов на их осуществимость – и можно было спокойно вздохнуть.

Ну а как только Свят более-менее успокоился, то он с этого нового спокойного начала, для начала с серьёзным видом рассматривая побитую и поникшую физиономию Фому, от души отдохнул при таком его виде. После чего сделав страшное в своей мстительности лицо, заверил Фому, что такое дело всё-таки спускать с рук нельзя и тем более кому-то ни было, и что он под личный контроль возьмёт это мстительное дело. – Да этому гаду, меньшее на что можно надеяться, так это на такую же точно рожу что у тебя! – звучно так, и главное, не совсем понятно для Фомы сказал Свят, что Фома, потрогав свой нос, в недоумении – как это всё понимать – растерялся, вопросительно глядя на Свята.

Ну а Свят из кармана демонстративно вытаскивает пару коробок с дисками, и с радостной хитринкой в глазу подмигивает Фоме, в результате чего вызывает у Фомы ответную понимающую улыбку. После же того как понимание достигнуто, они больше здесь не задерживаются и держат свой путь к себе в участок.

ГЛАВА 4

Всё больше наблюдения и пища для размышлений

– Вот и поспешили. – Нарушил молчание Свят, после долгой и тяжёлой паузы вызванной потрясением от обрушившейся, как снег на голову, трагической новости – та «карета» скорой помощи, которая вызвала с их стороны ехидную усмешку насчёт включённой сирены, как они по приходу в участок узнали, попала в жуткую аварию и, вспыхнув как спичка, выгорела дотла. И хотя обошлось без жертв, – водитель с пассажиром через лобовое стекло сумели вовремя покинуть салон автомобиля, – всё же эта новость произвела на Свята и находящегося в его кабинете Фому гнетущее впечатление. Они знали, что или будет вернее сказать, кого перевозил этот автомобиль, и от понимания того, какая судьба досталась той перевозимой в этой «карете», уже и не живой девушке, которая и после смерти не нашла покоя, их время от времени пробирал нервный мандраж. А уж от представления того, как она в автомобиле горела, и вовсе становилось жутко.

Так что то, что кабинет Свята погрузился в гробовое молчание, где тишину нарушал лишь часовой ход настенных часов, что придавало особую трагичность моменту, – равномерный ход времени заставлял задуматься о том, о чём всё было некогда подумать в этой жизненной спешке, – и то, что никто не решался нарушить это молчание, было более чем закономерно.

Впрочем, всё те же настенные часы послужили и тому, что напомнили Святу о времени и о том, что чтобы не случилось, время не стоит на месте и неумолимо движется в свою неизвестность и понимание этого привело в сознание Свята, и он выше озвученным заявлением нарушил-таки молчание. Ну а то, что он сказал, не требовало ответа, и понять сказанное смог только Фома, что он и понял молча. Свят же внимательно посмотрел вначале на стол, с лежащими на нём дисками взятыми им из кафе, затем посмотрел на Фому и обратился к нему.

– Давай, пока всё не уляжется в голове, не будет делать поспешных выводов из всего случившегося, – а они непременно последуют и скорректируют наш ход расследования, – и лучше займёмся изучением видеозаписей. – Сказал Свят.