Я и мы. Точка зрения агностического персонализма

Персонализм – это философия личности. Слово персона в русском языке старомодно, скорее воспринимается негативно. Персона, ипостась – в этих словах чувствуется что-то сложное, запутанное, прикованное. В таком случае персонализм выглядит как архаическое течение, согласно которому мир воспринимается с точки зрения непонятной многоликой личности. В этом, по иронии, есть своя правда. Персонализм – точка зрения на мир отдельной личности (какова бы ни была личность, по мнению читателя: негативная или позитивная, запутанная или распущенная).

Персонализм отличается от субъективизма и индивидуализма. Персонализм – это видение мира отдельным субъектом, который имеет свои личные пристрастия, определяющие именно его точку зрения. Во многом персонализм субъективен, эгоцентричен, но, согласно этой философии, в нем нет ничего плохого, ведь только так может существовать разнообразный мир, в котором мы все живем. Можно быть субъективистом или идеалистом и не придавать значения существованию в мире других субъектов или индивидуумов. Персоналист не может относиться неуважительно к другим личностям. Личность не может существовать в мире одна, поэтому в определенной мере персонализм индивидуализму противоречит. В первом даже по определению должно быть много социального, не субъективного, не индивидуального.

Персонализм коварен, игрив и подразумевает маску индивидуальной личности, в отношении которой мы говорим о персонализме. Поскольку персонализм, в сущности, всегда социален, маска – персона – обязательна. Человек не может раскрыться другим людям полностью ни при каких обстоятельствах. Хотя в иные минуты каждый понимает и представляет самого себя таким, каков он есть для себя или для других, самым выпуклым и наиболее полным образом. Люди в персонализме – тоже маски, за которыми скрыто что-то родное, понятное, такое же, как в тебе, но в них есть и нечто другое, что понять невозможно, как говорится: «Чужая душа – потемки». Персоналист не должен лезть в душу другого, достаточно, что существование другого уже оправдывает человека как точку зрения на мир, как картину мира. Человек имеет полное право носить «маску» (персону), поскольку никто не может полностью раскрыться другому. И любовь, увы, – это не максимальное раскрытие одного человека другому, это только одна из форм раскрытия. Максимальных раскрытий не может быть, так как нет возможности сравнений.

Индивидуализм создал европейскую цивилизацию (конечно, правильнее сказать: оказал огромное влияние на развитие европейской цивилизации), но в него больше никто не верит. В персонализм тоже никто не верит, путая его с индивидуализмом. Персонализм от индивидуализма невозможно отличить. Нет критериев. Каждого персоналиста можно «осудить» как индивидуалиста или эгоиста. Персонализм как раз и возникает именно тогда, когда индивидуализма недостаточно. Индивидуализм, эгоизм – это детство человечества, персонализм – мировоззрение взрослого человека, обремененного семьей, работающего, планирующего на несколько десятков лет вперед свою жизнь, берущего кредиты, вступающего в долговременные и значимые отношения с обществом.

Индивидуалистическая философия формировала человека несколько веков и отменно обслуживала на закате феодализма, когда мелкий торговец стал для общества важнее иного аристократа, и на заре капитализма, в период первоначального накопления капитала, и позже, когда начали возникать крупные производства. Социалистическая философия оказалась востребованной в период империалистического капитализма, когда нужно было задействовать массы, увлекаемые идеологией как инерцией, чтобы решать силовыми массивными средствами экономические проблемы. Социализм как идеология – это не торжество совершенной личности, это война, нивелирование личности ради массы, поскольку только последняя способна оказать существенное историческое воздействие, которого добивается социализм как идеология, и только масса может продавить историю. Социализм – это не свобода и равенство, это обман, насилие, постоянная вражда с «иным» миром и война.

Война – это позор. Нельзя вовлекать граждан в военные действия, умерщвлять семьи ради решения вопросов, которые должны быть решены другими способами. Хотя каждый имеет право воевать, если это ему нравится. В этом нет индивидуализма или персонализма, поскольку это не выбор самого человека. Нельзя воевать одному. Это должны делать многие. Даже Дон Кихот не воевал, а защищал справедливость. Война – дело социальное, и это самое страшное мерило в персонализме. Когда идет война, персоналист должен сидеть в тюрьме, поскольку персоналист – пацифист. Персоналист не хочет воевать, так как это нарушает базовые представления о мире. Если можно убивать других людей при определенных обстоятельствах, как можно построить мир, в котором самое главное – другие люди? А если эти люди могут быть случайными, их можно убить, и они больше не будут участвовать в рассуждении, должны быть «выведены за скобки»? Но если люди «выведены за скобки», о каком персонализме можно говорить? Если бизнесмен может достать револьвер и убить конкурента – это не конкуренция.

За краткий срок существования человечества в таком виде, как мы его знаем из достоверных источников, чего только не делал человек по отношению к другим людям: сажал на кол, подвешивал за ребра на крюки, разрывал на части, отрубал руки и ноги, чтобы оставшийся обрубок жил и помнил, что согрешил. Поэтому так трудно сказать о себе: «Я – персоналист». Персоналист порой должен жертвовать собой, что неестественно. Он тоже иногда вынужден идти на войну, но делает это с большой неохотой, и в этом нет ничего значимого, поскольку и лентяй не хочет воевать, но у лентяя с персоналистом мало общего. Например, писатель Сартр, участник Сопротивления: как философ он экзистенциалист, но как писатель – персоналист.

Совершая поступок, мы выбираем себя, но в персонализме такая идея не работает, поскольку в этой философии человек выбирает себя не тогда, когда совершает поступок, а когда кается, очищается от грязи, которую создал, совершив что-то, поэтому персонализм говорит больше о внутреннем, будущем, нетленном в человеке, чем о прошлом, темном, наносном. Грешат многие. И мечтают многие. Для кого-то мечты, сны смывают совершенный непростительный грех. В персонализме нельзя отмыться от греха, забыть, искупить. Никто, кроме тебя самого, не накажет тебя. То, что ты сделал, остается с тобой навечно в той или иной форме. Беспечно выбирая будущее, мы забываем прошлое, а помня и оставаясь зависимыми от прошлого, сохраняем связь прошлого и настоящего.

В персонализме человек всегда должен быть выше своего прошлого, хотя это нисколько никого не возвышает.

Возможно, персонализм окажется для молодежи самым близким философским течением, поскольку она живет на закате капитализма: конкурентоспособность государств зависит от культуры, рабочей этики и государство может процветать, даже если налоговый пресс достигает 60 %, или когда налог низкий, производство конкурентоспособно, квалифицированный персонал и бизнес не перетекают в другие страны.