Тельце

– Кто должен уйти, ты знаешь, – без усилий Алексей Петрович тащил тело Зинаиды Петровны по земле. – Сыну ты помочь не можешь, значит, сама пойдешь.

– Нет, нет! Отпусти, нет! Сына! Сына!

Свет ослепил. Исчезло небо над головой, деревья, трава. И сын испарился. Вернулись стены, ободранные обои, знаменитые лакированные шкафы, ковер, деревянные рамы. Солнце скудно падало сквозь потемневшие шторы. Место силы, дом, где силы осталось раз и обчелся. Вся в поту, со скрученным от голода животом. Организм продолжал собою тешиться. Зинаида Петровна очнулась, не переставая чувствовать хватку Алексея Петровича. Или кто бы ни был…

VI

Впервые за долгое время Зинаида Петровна позавтракала. Она знала, что иначе не сможет дойти до больницы. Пара корок хлеба и холодный суп. Пропала на улице горечь, счастьем горело солнце. Дети сидели в песочнице под окном, играли в войнушку и радовались тому, что живы. Никто не косо не смотрел на Зинаиду Петровну, не замечал. Мир словно стал лучше.

В больнице тоже произошли изменения. В регистратуре приветливо улыбались, уборщица, увидев Зинаиду Петровну, крестилась. Пациенты, которые ранее истощали токсины, останавливались перед ней и говорили:

– Как же мы рады за вас, Зинаида Петровна!

Но она их слушать не хотела. Сквозь толпу, застоявшуюся в очередях, Зинаида Петровна подошла к кабинету Петра Сергеевича. Тот как раз стоял у дверей.

– Петр Сергеевич! – обратилась Зинаида Петровна. – Петр Сергеевич, я решилась. Хватит с меня сына мучить, он такой же живой человек, как и я… То есть я поняла, мне Бог сказал, что это будет правильно. Сделать, ну, вот это. Все подпишу, только скажите…

– Да незачем уже подписывать. Очнулся ваш сын. Ночью сообщили, я сразу примчался. До вас не дозвониться.

– Очнулся?

– Ну, как очнулся, показатели изменились, активности в мозгу и теле, организм заработал. Очень далеко до выздоровления, но это означает, что мы курс правильный подобрали. Вряд ли ему в скором времени станет лучше, но… Шансы есть. Павел и Дмитрий у него были, только ушли. Хорошие парни, не знаю, почему вы с ними так…

Петр Сергеевич не успел договорить, как Зинаиды Петровны след простыл. Она не могла бежать, но передвигалась, сметая перед собой любую преграду: то ли это молодая мать, то ли перегарный мужчина.

Зинаида Петровна аккуратно приоткрыла дверь в палату. Бородатого и кудрявого уже не было. Ушли, оставив окно нараспашку.

– Простудится ведь, – проворчала Зинаида Петровна.

С усилием у нее это получилось. Она взглянула на своего сына. Такой же, как и несколько дней назад. Немощный и грязный; от него воняло застоявшимся гноем. Бинты забыли сменить. В вены текла целебная жидкость. Зинаида Петровна смотрела и не могла понять: какая разница между тем, кем он был неделю назад, и сейчас? Как и лежало тело, так и суждено ему было лежать. Балансируя между жизнью и смертью, оно продолжало оставлять шрамы живым. Тогда она и почувствовала, чего ей стоила такая жизнь с сыном под головой. В стекле, поймав свое отражение, она не могла себя узнать. Былая живость улетучилась, покинула ее, оставив седину, мешки под глазами и различные проблемы с кожей; ногти превратились в хищные когти, растяжки проявились сквозь белизну. Каким зверем же она стала!

Обида на мир перешла к сыну. Она совсем забыла о себе – гордый поступок матери! Но долго родители обиду держать не могут. И она простила его. Новые силы тепло распластались по телу. Тот несчастный пожар, крики, ненависть к ближним – все это осталось позади. Ведь произошедшее в первую очередь трагедия ее сына. Не ее одной-единственной, как она мир вокруг убеждала. Она смогла спокойно выдохнуть. Зинаида Петровна протянула руки к сыну, чтобы в последний раз притронуться к молодой коже. Родной! Его лицо покрылось грубыми волосами.

Она достала из кармана шеф-нож. Ее дрожащая рука нависла над сыном. Тень надвое разделяла его, между ней оставалась только жизнь и смерть. В последний раз насмотреться никто не может. Аккуратно, будто боясь разбудить, она закрыла одеялом лицо сына. Теперь-то он точно ничего не узнает. Зинаида Петровна зажмурилась и отпустила руку.

Дверь в палату открылась вместе с голосом бородатого:

– И я ему говорю: «Чувак, это, блять, чудо, никак иначе. Отвечаю, он со мной говорил!». О, Зинаида Петровна, добрый день. Вы уже слышали новость, да? Пришли поздороваться. С нами уже разговаривал.

– Это неправда, – сказал кудрявый, – но нам хотелось бы.

– Да реагировал он на слова, пальцами двигал. Все, очнулся, живой! Вышел из комы, дорогой-то. Зинаида Петровна, простите меня за сентиментальность, но позвольте я вас обниму, – бородатый подошел к ней и крепко обнял. – Вы родили лучшего из нас, как же я вам благодарен. Вы такая молодец, сидели с ним, пока мы своими делами занимались. Нет прощения нам!

Бородатый говорил таким голосом, которого всегда стыдился. Тоненьким, писклявым. В общем, радостным. Кудрявый подошел поближе и увидел, как сквозь постельное белье, что некогда было белым, текла кровь темно-красная. Звонко коснулось пола лезвие ножа.

– Мы обязательно Жене поможем, честное слово, Зинаида Петровна, – сквозь слезы сказал бородатый. – Как мы могли вообще подумать о том, чтобы лишить нашего друга жизни.

Кудрявый попятился к стене, наблюдая, какие красивые образуются лужицы.

бутылка

В чистом цеху на окраине одного безымянного города во всю шла работа. Мужчины потели в рабочих комбезах, женщины обсуждали последний романс бухгалтера и руководителя производства. По конвейеру ползла водка. Вадим Сергеевич смотрел на бутылки и думал о выходных. Ему давно хотелось найти себе второе место работы на месяц или два, чтобы покрыть кредит на стиралку, а в перспективах уйти с завода. Перестать производить и начать потреблять. Проверка качества никогда не была интересным занятием. Вадим Сергеевич почесал голову и перестал думать о будущем. Под ногами звенело железо, стеклянный гул отдавался в ушах.

– Вадим! – крикнул Олег Петрович, руководитель производства.

– Здравствуйте, Олег Петрович.

– Уже здоровались, ты чего? Слушай, есть одно дело важное. Подойди ко мне во время перекура.

– Хорошо, Олег Петрович. Что-то произошло?

– Ничего серьезного. Только не забудь.

Вадим Сергеевич схватился руками в перила и смотрел на водку. На завод он попал случайно, не без помощи брата свекрови. Тот обещал быстрый рост с малой должности, но свое обещание сдержать не успел и умер. Делать было нечего – Вадим Сергеевич продолжал работать. Уволить его не могли из уважения к умершему, поэтому новый руководитель, Олег Петрович, решил обождать несколько месяцев. Производство шло полным ходом, и причин увольнять Вадима Сергеевича никто не видел, кроме как из-за нелегкой любви к водке. Но это воспринималось как теплый профессионализм, уважение собственного дела. Так прошло много лет, иногда счастливых, иногда не очень.

Через несколько часов Вадим Сергеевич подошел к кабинету Олега Петровича и аккуратно постучал.

– Войдите. Вадим, отлично, только хотел к тебе подойти. Думал, ты забыл. Пойдем покурим?

– Конечно. А что за дело?

– Сейчас расскажу. Что куришь? – Олег Петрович взял из рук Вадим Сергеевича пачку. – Впервые вижу такие.

– Это с кнопкой сигареты.

– На кой хер тебе с кнопкой-то сигареты?

– Они дешевле. Шестьдесят рублей.

– Понятно, – Олег Петрович засунул в зубы «Парламент»; молча они вышли к пожарной лестнице. – Здесь постоим. Дело есть, важное. Смотри, что произошло – с одного из конвейеров, не знаю, твоего или другого, сошла партия недоброкачественная. Вовремя спалили – кто-то из уборщиков предложил своим друзьям распить сворованную. Отравились, но там смешно – они врачам сказали, что закусили все просрочкой, так что мы чисты. Пока что.

– А сколько бутылок? – поинтересовался Вадим Сергеевич.

– Большинство никуда не поехало. Так и остались на складе, уже попросил машину, увезти все. Но есть одна коробка. У меня в кабинете спрятана, чтобы кто еще не траванулся. Воры, блять, повсюду. От нее надо избавиться. Вылить куда-нибудь.

– В бумагах она…

– Уехала вместе со всем остальным, – закончил фразу Олег Петрович. – Сделаешь? За это отпущу пораньше сегодня.

– Хорошо, почему бы и нет.

– Отлично, – Олег Петрович бросил по ветру окурок. – Холодно сегодня.

Они вернулись в кабинет. Олег Петрович открыл шкаф и из-под горы вещей достал звенящую коробку. Она оказалась легче, чем Вадим Сергеевич предполагал. Внутри не хватало одной бутылки.

– Мужик ты, Вадим. Спасибо, что ты выручаешь, – сказал на прощание Олег Петрович.

Коллеги с завистью смотрели на Вадима Сергеевича. На его лице светилось счастье, в руках ящик водки и выходной до конца рабочего дня – чем не повод для радости? Сквозь шумы машин не слышны злые упреки и комментарии. Сам же Вадим Сергеевич про себя смеялся над своим руководителем. Его поразило, как же повезло человеку. Взяло бы то, другое создание планеты Земля – а это распространенная практика – то уже было бы тело, замятый скандал, жалкая компенсация. Мышцы напрягались от груза. Была одна мысль, которая оказалась сильнее всех предыдущих. Угловатая и цепкая, невозможно выкинуть из головы. Своровал ли Олег Петрович эту коробку или действительно спрятал, чтобы кто другой не пытался? В уме рабочего с рождения растет зерно сомнения. Константа: тот, кто сильный, тот мудак; кто богаче, тот лжец, мразь и обманщик. Подобных чувств Вадим Сергеевич к Олегу Петровичу никогда не питал. Его всегда удивляли сплетни и оскорбления, звучащие в его адрес за спиной. «Мне он плохого не сделал, – думал Вадим Сергеевич, – тогда он и не плохой». За такую позицию коллеги презрительно смеялись над ним, но потом привыкли и попросту игнорировали его существование. Потому когда Олег Петрович спустился со своего второго этажа и лично попросил о помощи – это стало как знамением, что подозрения излишни. Стал бы злодей доверяться обыкновенному человеку? Мелкой сошке, если быть точнее.