Мудак и пустота

Мудак и пустота
Игорь Сергеевич Бобровский

Эту короткую историю я написал ночью. Сидя в тишине, я задумался о времени, девушке ставшей женщиной и старой истории любви. Маленькая история о неизвестности, сомнениях и страхе.

Игорь Бобровский

Мудак и пустота

Пётр разглядел одинокий высокий и пустой бокал из-под вина. Задумчиво приподнял его над головой и прищурился, разглядывая сквозь чистое стекло сосуда окружающее пространство. Произнес:

– Я тут подумал. Давай представим, что время вдруг остановилось. Замерли автомобили за той витриной, остановились люди, исчезли шум и вся эта суета, вся та мышиная возня большого города, что обвалакивает нашу повседневность. Мы поднялись над этими креслами и воспарили над бренной Землёй… ну, предположим, что мгновенно оказались в стратосфере. Сбросили вниз нашу одежду и наши болезни, все несбывшиеся мечты, нереализованные планы и беспрестанно откладываемые рутинные обязанности. Сбросили и все прочие, другие гири, что омрачают нашу жизнь. Представь, что по щелчку пальца, мы избавились от груза всех тягот и забот, но, одновременно, не забыли захватить с собой всё самое лучшее, что есть в нас. То есть именно то, что обычно наполняет нас светлой надеждой на хорошее завтра.

– Ну-ну.

– И вот мы, голые и счастливые парим над нашей планетой. Над нашей прекрасной, раскрывающийся с небывалой высоты альма матер, над нашей застывшей Землей. И пусть она даже перестанет, на короткое время, вращаться вокруг Солнца, к чему мелочиться. Вот и я думаю, что ни к чему. Итак, пускай замрёт вся вселенная, а космос не обжигает нас холодом. Мы дышим полной грудью, глядя на замеревшую Луну. Протяни руку и поймай её в ладонь, если хочешь.

– Э-э-э.

– Улыбаясь друг другу мы, конечно же, смеемся. Чистота сердец ангелов не может соперничать с чистотой наших душ. Как будто пробегая по росе голыми ногами, мы двигаясь в бесконечной беседе, как в танце, неуклонно приближаемся к тому, что так просто и незатейливо называется человеческим счастьем. Застывшие лучи солнца на твоём счастливом лице и полная луна на моей протянутой ладони – немые и величавые свидетели нашего блаженства. Фу, посмотри какой чернотой пропитана та гарь, что источает земная поверхность. Стоило нам лишь на секунду повернуть головы назад, как тень недовольства наползла на просветленные лица. Даже здесь, в нашей чудесной высоте замершего космоса, те оставшиеся на поверхности Земли невзгоды отвлекают, угнетают и подавляют, мешая нам в полной мере насладиться моментом негаданного счастья. Мы переглядываемся. Нам не нужны слова, чтобы понимать друг друга. Улыбнувшись, ты протягиваешь к Земле руку и одним движением очищаешь атмосферу от всех видов вредных кислот, пропитывающих воздух нашей родной планеты. Я, смеясь, небрежным взмахом ладони останавливаю таяние континентальных ледников. Наперебой, мешая друг другу, мы гасим все войны и конфликты, легко стирая из реальности всё оружие страшнее палки и лука. Смотрим друг на друга и снова смеёмся, понимая – у нас впереди столько времени, чтобы наслаждаться друг другом, сколько мы сами захотим. А мы хотим. Мы так давно не виделись. Почти десять лет…

Замолкнув и опустив бокал, Пётр с полминуты изучающе вглядывается в лицо собеседника.

– Как думаешь, она поймёт?

Бармен, уверенным движением протирая салфеткой оставленный наконец в покое, измученный Петром бокал:

– Да хрен его знает. Она что, любит романтику и всю эту рафинированную чушь?

– Не знаю, Билли, не знаю. Я не помню, если честно, что она любит. Эй, ты меня внимательно слушал? Мы не виделись с ней чертову кучу лет.

Билли, закончил протирать бокалы и вынул из кармашка рубашки пачку сигарет. Взглядом получил утвердительный ответ и протянул Петру сигарету. Зажёг, закурил сам.

– Старик, ты слишком всё усложняешь. Хочешь, я расскажу тебе, как мы познакомились с Джен? Она была пастушкой у дяди Джека. И вот однажды я, в смурной день это было, на старой кобыле Мэри Джен, да упокоится её душа, подрулил к ним на ферму. Отец её Джероним, старый козёл, издалека увидев меня…

Пётр отчаянно замахал руками, разгоняя смок. Поднял вверх обе руки в знак перемирия и чуть не вскричал:

– Стоп, стоп, Билли, прошу тебя! Я слышал эту историю сто раз и сто первый, сейчас, после этой бессонной ночи, точно не будет нужным!

Билли довольно оскалился, шумно выдыхая дым сигареты прямо в лицо своего единственного посетителя, а по совместительству незадачливого друга. Хитро прищурился, наливая тому последний на сегодня бокал бренди.

– То-то и оно! То-то и оно, дружище.

Не чокаясь, они выпили коричневатую заспиртованную жижу, когда раздобревший под утро и искренне дружелюбный бармен задал Петру последний на сегодня вопрос, прекрасно зная, каков будет ответ:

– Наличными, или как обычно?

Петр поднял на бармена кристально чистые голубые глаза. И через секунду, виновато отводя взгляд в сторону, нехотя и сконфуженно пробурчал:

– Запиши на мой счет, Билли. Ты же знаешь, в издательстве сейчас одни скупердяи.

Билли усмехнулся, накинул белоснежное полотенце себе на плечо и хлопнув дверью на кухню скрылся, оставив приятеля в пустоте прокуренного зала бара.

Пётр недовольно поглядел на полупустой бокал с бренди, лежащий в руке. Хрустальные грани бокала подрагивали, повинуясь движениям руки незадачливого писателя и выпивохи и, вдруг завертевшись, чётко и ясно сложились в маленькое зеркальце. На Петра уставилось пухлое и небритое лицо мужчины чуть за тридцать, со слабым подбородком и капризным ртом с полными губами. Крупный, слегка скошенный вбок нос, очень светлый цвет кожи лица, хотя и несколько потускневший после бессонной и праздной ночи, красивый ровный лоб, светлые волосы с начинающейся залысиной. Голубые глаза смотрели внимательно, а тонкие, почти незаметные брови удивленно приподнимались, подчеркивая едва заметные скулы, выдающие в посетителе человека непрактичного и слабохарактерного, живущего выдуманными мирами.

Застывший было Пётр очнулся, резко отбросил недопитый бокал с бренди к краю стойки, и, круто развернувшись на стуле, позабыв попрощаться с добряком Билли, стремительно выбежал из бара в начинающийся день. Пётр не услышал, как отброшенный им бокал неспешно докатился до края поверхности, на полсекунды завис, как бы колеблясь, словно выбирая свой дальнейший путь, и сорвался, вдребезги разбившись о деревянные доски старого пола.