Войны распавшейся империи. От Горбачева до Путина

Ситуация начала меняться и в «белых» странах Латинской Америки. Если еще несколько десятков лет назад метисы пытались забыть о своей индейской крови и однозначно ориентировались на систему ценностей бывших метрополий, то сейчас, напротив, принято выпячивать своеобразие коренных народов региона и пытаться сопротивляться американской глобализации. Первой по этому пути пошла Никарагуа. А потом эта тенденция стала распространяться и на другие страны региона. В результате умеренно левые режимы сегодня установились в Бразилии, Аргентине и Чили.

Ситуация складывается парадоксальная: во времена соперничества с СССР США делали все, и не без успеха, чтобы «коммунистическая зараза» не распространилась в Латинской Америке. Казалось бы, после коллапса Советского Союза Белый дом мог вздохнуть спокойно. Но неожиданно рассадник левых идей плавно переместился из «обуржуазившейся» России в Латинскую Америку.

Глава VII. Донбасс и Приднестровье: найди десять отличий

«Пиши правду»

В мае 1991 года я впервые поехал в журналистскую командировку в Молдову. Кишинев казался по-южному беззаботным и приветливым. В утопающих в зелени парках гуляли мамаши с детьми, в ресторанах подавали вкусную балканскую пищу и прекрасное вино. Атмосфера в городе мне показалась просто курортной.

«Тоже мне, нашел курорт! Скоро русских из автобусов начнут выкидывать, а ты тут жизнью наслаждаешься», – огорошила меня кишиневская русскоязычная знакомая. Ее страхи были объяснимы. Народный фронт Молдовы выступал за воссоединение с Румынией. Местная интеллигенция требовала признать идентичность молдавского языка румынскому и придать ему статус единственного официального. Периодически, хотя и редко, на митингах местных националистов можно было услышать лозунги: «Чемодан, вокзал, Россия!», «Русских – за Днестр, евреев – в Днестр».

Правда, лично я за две недели пребывания в Кишиневе не чувствовал даже намека на опасность. Все люди были очень доброжелательны со мной, и никто ни разу не упрекнул меня, что я говорю по-русски.

Побывал я и на ежедневной «тусовке» националистов (они же по совместительству демократы), собиравшихся в центральном кишиневском парке около памятника Штефану Чел Маре (один из самых видных правителей Молдавского княжества). Мне запомнился один из агитаторов – красивый мужчина с роскошными усами. Главный тезис его выступлений был, что «знание молдавского языка – это плата за гостеприимство». Он долго говорил с какой-то молодой женщиной на русском, а потом она, запинаясь, перешла на молдавский. Это была русскоязычная молдаванка. Многие городские молдаване в советское время стеснялись говорить на родном языке.

Здесь я встретил и литовца, который на правах более опытного «специалиста» объяснял молдаванам, как бороться за независимость. Мимо прошел пьяный мужичок, и местные активисты тут же объяснили прибалту: «Это наша боль! В новой независимой Молдове алкоголизм исчезнет!»

Тем не менее и активисты у памятника не производили впечатления злых людей и со мной – русским из Москвы – все были очень доброжелательны. Увы, местные славяне не разделяли мою беззаботность: «Это только начало. Атмосфера сгущается». Однако, как выяснялось, настоящие страсти кипели не в Кишиневе, а приблизительно в двух часах езды от него – в Приднестровье.

Здесь, на левом берегу Днестра, преобладали русские и украинцы. Напуганные «румынизацией» жители Левобережной Молдовы, а также города Бендеры в 1990 году провозгласили Приднестровскую Молдавскую Советскую Социалистическую Республику (ПМССР), естественно, непризнанную официальным Кишиневом. Основной силой сепаратистов стал Объединенный совет трудовых коллективов Тирасполя, не скрывавший своих симпатий к коммунистической идеологии.

Когда я приехал в Тирасполь – столицу самопровозглашенной ПМССР, – обстановка в городе была наэлектризована до предела. Создавалось впечатление, что люди забыли о всех своих домашних делах и живут лишь в нервном ожидании «интервенции» с правого берега. На мою беду все местные безошибочно вычисляли во мне заезжего репортера и с ходу начинали читать мне лекцию о «румынском фашизме» – уклониться от разговора было просто невозможно. При этом почти все мои собеседники жутко обижались, что в Кишиневе их называют сепаратистами. Почему-то это слово они воспринимали не как термин, а как ругательство. Заканчивали приднестровцы беседу со мной всегда одинаково: просьбой (а если точнее, требованием) «писать правду».

На центральной площади города почти непрерывно шли митинги. Тысячи людей выкрикивали: «Приднестровье! Румынский фашизм не пройдет!» Периодически какая-нибудь дородная тетушка выбегала на середину площади и поднимала вверх руки: собравшиеся немедленно замолкали – это был знак, что человек просит слово. Было очевидно, что тираспольчане наслаждались такой «стихийной демократией», ощущали себя «вершителями истории». Атмосфера всеобщего возбуждения настолько захватывала, что даже я, помимо своей воли, начинал сочувствовать митингующим.

Правда, несмотря на искренность людей, было очевидно, что кто-то ими все-таки управляет. Так, на митингах мне приходилось видеть старушек с плакатами: «Дети Приднестровья против румынского фашизма» (плакаты делались централизованно, и иногда в спешке демонстранты брали не то, что им положено).

В Тирасполе я впервые столкнулся с ностальгией по СССР, попыткой «законсервировать уходящую эпоху». Эпитеты «советский» и «социалистический» в названии непризнанной республики были далеко не единственными приметами советского времени в местной жизни. Любовь к уходящей эпохе здесь проявлялась даже в мелочах: молодожены по-прежнему возлагали цветы к памятнику Ленину, а местные ученицы носили классическую советскую школьную форму (с белыми колготками и фартуком). «Это у вас там в Москве кооперативы открывают да Ленина поносят. А у нас как было все по-старому, так и останется!» – со слезами на глазах говорил мне ветеран Великой Отечественной.

Добровольцы

Побывал я и на позициях добровольцев из России. Кстати, именно на войне в Приднестровье впервые появились так называемые казаки. Лично на меня они произвели впечатление чего-то несерьезного и очень напомнили членов какого-нибудь исторического клуба. Эти люди охотно позировали перед журналистами в своих нарядах начала XX века.

Запомнился мне и ныне знаменитый казачий активист (был Верховным атаманом Союза казачьих войск России и Зарубежья до 2005 года) Виктор Ратиев. Сегодня бывший атаман организует отправку казаков на Донбасс, называет российского президента «царем» и обещает лично пороть критикующих Путина казаков.

В Приднестровье карьера Ратиева лишь начиналась, и тогда он буквально навязывался на интервью журналистам. Передвигался атаман по республике в сопровождении своего «пресс-секретаря» – смотревшей на него влюбленными глазами местной девушки, а изъяснялся исключительно матом.

Кстати, все добровольцы жаловались мне на «предательство» как союзных, так и российских властей. «Мы тут жизнью рискуем, защищая славян, а нас там, в России, как прогульщиков с работы выгоняют!» – говорили мне не слишком трезвые казаки.

Был у казаков и еще один повод для недовольства российскими властями: «Мы – главные защитники России, а в Москве не хотят возродить казачьи войска».

«Серый кардинал»

Впоследствии я бывал в Приднестровье неоднократно, и каждый раз меня принимал (впрочем, как и других журналистов) сначала пресс-секретарь президента, а затем и госсекретарь непризнанной республики Валерий Лицкай. В относительно небольшом и очень провинциальном Тирасполе этот невысокий, с солидным брюшком человек выделялся своей вполне столичной интеллигентностью и эрудицией. И это было неудивительно: хотя Валерий и родился в Тирасполе, до начала приднестровского конфликта он работал преподавателем в Кишиневском, а еще раньше Гаванском университетах.

Очень многие журналисты (включая меня) из-за обилия коммунистических символов в ПМССР относились с недоверием к непризнанной республике. Задача Валерия Лицкая была убедить таких скептиков, что весь этот антураж лишь несущественная деталь, а в реальности во главе республики стоят образованные прогрессивные люди, стремящиеся сохранить славянскую идентичность Левобережья.

Валерий Лицкай был настолько обаятелен и красноречив, что журналисты поддавались его аргументам. Тем более было очевидно, что именно этот образованный, тонкий человек является ключевой фигурой в республике, по сути, ее «серым кардиналом».

«Агенты Кремля»

В Кишиневе же на приднестровских сепаратистов смотрели как на марионеток Кремля, послушно выполняющих волю союзного Центра. Здесь любили рассказывать историю, как председатель Верховного Совета СССР Анатолий Лукьянов говорил тогдашнему президенту Молдовы Мирче Снегуру: «Не хотите приднестровской проблемы – подписывайте союзный договор!»

Настоящий восторг в Кишиневе вызвала поддержка августовского путча Объединенным советом трудовых коллективов Тирасполя. Эта организация опубликовала в своей газете «Трудовой Тирасполь» такое заявление: «Мы целиком и полностью поддерживаем решительные меры Государственного Комитета по чрезвычайному положению СССР, исполняющего обязанности президента страны и руководства СССР, направленные на сохранение нашей великой Родины, на стабилизацию общественно-политической обстановки». В Кишиневе утверждали, что точно такое же обращение должно было быть напечатано и в правительственной газете непризнанной республики, но в последний момент руководство ПМССР благоразумно решило выждать паузу.

Естественно, что все эти «звоночки» работали на молдавских сторонников независимости. А вскоре в прессе появились неопровержимые доказательства, что Валерий Лицкай в советское время был штатным сотрудником КГБ и, в частности, выполнял деликатные поручения на Кубе. Интересно, что после этого «разоблачения» лидеры Приднестровья и не пытались отпираться, а в открытую признались мне, что выполняли волю Кремля.

«Да, приднестровская революция направлялась из Центра, но это возможно сделать лишь, если население действительно очень недовольно. В Прибалтике мы тоже хотели пойти этим путем, но там не получилось», – объяснил в доверительном разговоре со мной один из лидеров местных «сепаратистов».

«Кремлевский след» прекрасно объяснял и другие приднестровские странности: так, например, то, что сюда в массовом порядке переехали бывшие бойцы ОМОНа из прибалтийских республик, а министром безопасности стал рижский сотрудник уголовного розыска Владимир Антюфеев (сменивший в Приднестровье имя на Вадим Шевцов), «прославившийся» своей борьбой против «латышских фашистов».

Шевцова в Приднестровье откровенно боялись. Про его жестокость, помноженную на, возможно, вымышленные истории о его «кровавом прошлом», слагали легенды. Но, может, именно этот страшный имидж помог местному чекисту ликвидировать действовавшие в самопровозглашенном государстве молдавские диверсионные группы и, самое главное, справиться с полубандитской вольницей многочисленных местных полевых командиров. Во многом благодаря этому человеку Приднестровье смогло стать хоть и непризнанным, но состоявшимся государственным образованием.

Я несколько раз встречался с Вадимом Шевцовым. И должен признаться, что под его холодным цепким взглядом чувствовал себя не очень уютно. При разговорах о демократии на лице бывшего опера появлялась откровенная усмешка. Свое жизненное кредо он выражал короткой фразой: «Мне за державу обидно!»

Параллели с Донбассом

Когда в Восточной Украине зародилось сепаратистское движение, то у меня появилось устойчивое ощущение дежавю: все это мы уже «проходили» в Приднестровье. Действительно, сходство просто поразительное: бешеный энтузиазм населения, те же обвинения в фашизме правого берега – в одном случае Днепра, в другом Днестра. Приднестровцы говорили, что согласны быть молдаванами, но не румынами; жители Донбасса заявляют, что они украинцы, но не «бандеровцы».

Интересно, что и на Донбассе, и в Приднестровье сепаратистская пропаганда умышленно нагнетала страсти. Так, в дни штурма Славянска украинской армией на улицах города висели такие плакаты: «Если ты не хочешь, чтобы твои жена и дети оказались в фильтрационных лагерях – вступай в ополчение!» В Приднестровье местным жителям умело внушали, что после «неминуемого присоединения Молдовы к Румынии все славяне будут объявлены людьми второго сорта».

Так же как и в Приднестровье, на Донбассе пытаются законсервировать, а по возможности и возродить советское прошлое: это и забота о памятниках Ленину (в противовес разрушающим их «бандеровцам»), и сохранение советских названий улиц, и даже демонстративное введение советской школьной формы.

Однако, конечно же, главное, что оба конфликта управляются Кремлем. По сути, для Москвы Приднестровье было «учебным полигоном» перед Донбассом. Донецкую и Луганскую народные республики создавали «специалисты по непризнанным государствам» из Приднестровья. Так, бывший глава МГБ ПМР Владимир Антюфеев одно время работал заместителем председателя «совета министров ДНР», бывший вице-президент ПМР Александр Караман занимал пост «министра иностранных дел ДНР».

«В Приднестровье выросла плеяда кризис-менеджеров, которые могут работать в условиях внешней угрозы. Они поддерживают идеи «Новороссии», которая тоже борется за право отстоять свою самобытность. Их пригласили – они поехали, здесь ничего странного нет», – откровенничает приднестровский депутат Анатолий Дирун. Обкатку на приднестровской войне прошли и Игорь Стрелков, и бывший премьер ДНР Александр Бородай.

Однако, по сравнению с приднестровском конфликтом, Кремль на Донбассе действует значительно более решительно и открыто и фактически не скрывает своего сочувствия к «повстанцам», тогда как во времена позднего СССР, хотя Кремль и инспирировал приднестровский сепаратизм, действия по сохранению империи были вялыми и непоследовательными.

Изменилось и отношение к «совковости» сепаратистов. В ельцинское время и власти, и уж тем более журналисты демократических изданий в лучшем случае «стыдились» коммунистических симпатий приднестровцев. Сейчас все по-другому: после заявления Владимира Путина о том, что «распад СССР был величайшей трагедией», любовь донбассцев к советскому наследию толкуется официальной пропагандой как уважительное отношение к прошлому.

Иначе ведет себя Москва и по отношению к российским добровольцам. Сегодня воюющие на Донбассе россияне преподносятся пропагандой как герои. Не секрет, что практически в каждом воинском подразделении донбасских сепаратистов есть «комиссары» (офицеры российской армии). С их помощью Москва эффективно контролирует как местных ополченцев, так и прибывших из России.

Не забыл российский президент и казаков. Подписанный им закон о государственной службе казачества легализирует их воинские соединения. Сегодня казаки являются одними из самых преданных сторонников российской власти, а следовательно, Кремль может контролировать их действия на Донбассе.

А в общем, по сути Владимир Путин делает в Донбассе то же, что делали в Приднестровье Михаил Горбачев и Борис Ельцин. Но в отличие от безвольного генсека и сильно пьющего первого российского президента, нынешний лидер страны куда более последователен и решителен.

Глава VIII. Абхазское эхо

Ненависть против ненависти

Вторжение российских войск в Грузию и последующее вскоре после этого признание Кремлем независимости Абхазии и Южной Осетии вызвало бурю возмущения в мировом сообществе. Однако, вне зависимости от того, как относиться к «российскому империализму», очевидно, что восстановление территориальной целостности Грузии в ближайшие годы нереально: взаимные обиды между титульным народом и национальными меньшинствами слишком велики и по-прежнему остаются в памяти народов.

Мое знакомство с повадками грузинских «солдат» во время абхазской войны произошло практически тотчас же, как я пересек российскую границу и оказался в курортном поселке Леселидзе. Подошедший ко мне «воин» едва держался на ногах под воздействием наркотиков. Направив на меня автомат, боец потребовал сигареты, и я протянул ему одну. «Нет, давай пачку!» – с трудом выговорил вояка. В силу молодости у меня отсутствовало чувство самосохранения, и я спокойно объяснил, что я журналист и грабить меня не рекомендуется. Как ни странно, аргумент подействовал, боец потерял ко мне интерес, и дико хохоча, стал расстреливать из автомата дорожный знак с надписью «Леселидзе».

Вторгшиеся в 1992 году в Абхазию грузинские войска по существу представляли полууголовные формирования. Их костяк составляли боевики вооруженного соединения «Мхедриони», возглавляемые вором в законе и по совместительству профессором искусствоведения Джабой Иоселиани. Эти «воины», одетые в самую разнообразную и нелепую одежду (мне приходилось видеть даже боевиков, выряженных в ковбоев), занимались не столько восстановлением территориальной целостности, сколько личным обогащением. «КамАЗы» с награбленным непрерывным потоком шли в сторону Тбилиси.

Расположившись в домах предусмотрительно сбежавших местных жителей, «солдаты» растапливали печки хозяйской мебелью. Степень блаженства была столь велика, что защитники территориальной целостности ленились выходить на улицу и справляли нужду прямо в комнате.