Старые долги

Твёрдая и плотно прилегающая чешуя рыб покрыта смертельно ядовитой слизью, и каждый, кто попытается схватить её, сам делается добычей. Единственные, кто может полакомиться этими морскими обитателями – небольшая лесная птица в ярком оперении. Длинный крепкий клюв её снабжён острыми зубами и она без труда выхватывает из воды рыбу. А на берегу, после двух-трёх часов под лучами солнца, ядовитая слизь разлагается и теряет свои смертоносные качества. Да и чешуйки уже не так плотно прилегают друг к другу, так что птичке можно и пообедать. Главное – самой не угодить на обед к кому-нибудь, более крупному и сильному. Скелет одной такой птички-неудачницы тоже лежит на берегу неподалёку, рядом с белеющим хребтом рыбы.

Наверняка и на хищника, убившего птицу, тоже отыщется охотник. Ведь всегда и всюду на вершине пищевой цепочки находится высшее существо – человек, ксиониец, кассилианин, альгатиреец или таирец. То есть – высший разумный. Но здесь, на этой планете, на вершине пищевой цепи оказался не высший разумный, а то, во что он превратился под воздействием неведомых излучений.

Но пока ещё никто из команды Бьёрна Соргансона не встречался с ними. Пока ещё все солдаты, кроме несущих дежурство, мирно спали – кто у костра, махнув рукой на опасности этого мира, кто в «Кондорах». До восхода оставалось не так уж много времени, а день обещал быть тяжёлым. И всем им было сейчас не до опасных насекомых или ядовитых рыб, и даже не до неизвестно во что мутировавших разумных, если те, конечно, вообще могли быть где-то неподалёку.

И никто утром, даже Бьёрн Соргансон, не обратил внимания на то, что кровавые пятна, остававшиеся на траве со вчерашнего дня, таинственным образом исчезли. Не было никакого дождя и роса не выпадала, никто их не затоптал и кровь не впиталась в землю. Просто вся трава вдруг оказалась чистой, будто и не проливалось здесь вчера крови. Каждая травинка снова лаково блестела сочным зелёным светом в лучах восходящего солнца. Как будто ночью кто-то аккуратно облизал влажным языком каждый листочек, каждый стебелёк её; облизал, ничего не повредив и не помяв. Кто-то неведомый, очень аккуратный и очень любящий кровь.

* * *

Когда исследовательский корабль «Мечта» не вернулся в док, в первую очередь об этом стало известно главе Межпланетного Металлургического Концерна Аллану Дитриху. Вскоре ему стало известно и то, что в последний раз «Мечта» выходила на связь после первого гиперпрыжка, когда корабль корректировал курс. Неизвестно, совершил ли он второй гиперпрыжок, но в точке, где корабль должен был появиться для корректировки перед третьим, его не оказалось – в этой точке «Мечта» должна была дозаправляться на Имперской станции, а там о ней никаких сведений не было. Никаких сведений об исследовательском корабле не было и в Академии наук.

От Аллюра-III по маршруту следования «Мечты» был выслан один из двух только что прибывших туда военных кораблей. Но и он не нашёл по пути ничего такого, что могло бы дать ключ к разгадке исчезновения исследовательского корабля. Единственное, что показалось странным в отчёте капитана судна, это то, что в точке первого выхода из гиперпрыжка на орбите оказавшейся неподалёку планеты Инсар-III был замечен тяжёлый ударный десантно-штурмовой бот «Нарвал». Судя по номеру бота, тот был в частном владении и принадлежал главе компании «Металлы Вселенной».

Сама по себе эта новость не была какой-то особенной и не проливала никакого света на исчезновение «Мечты». Но если сложить воедино все имеющиеся данные и дополнить их своей фантазией, можно было прийти ко вполне определённым выводам. Аллан Дитрих сложил и дополнил.

А затем послал сообщение в Имперский штаб.

И через девять часов к Третьей Аллюра был отправлен боевой корабль с десантной группой на борту.

Так что, вполне возможно, что в игру включался и ещё один игрок – не столь мудрый и хитрый, но очень сильный и настойчивый. И каков будет исход партии, не мог теперь уже точно сказать никто.

Горы и пещера

Лестница была узкой и длинной, перекладины её – тонкие железные прутья, за которые очень трудно было ухватиться – слишком холодными, едва ли не ледяными. Это и понятно: лестница держалась на коротких железных штырях, вбитых прямо в стены ведущего вверх узкого колодца.

Расстояние между перекладинами лестницы было для Тсар-Киркс-Тсир слишком велико, нога начала болеть ещё на полпути. Она старалась как можно меньше нагружать её, но это получалось плохо; колено то и дело задевало за холодное железо или за стены колодца, а рюкзак за плечами сильно стеснял движение. И всё это сразу же отдавалось болью в раненом левом бедре.

Вначале боль была тупой, словно от сильного удара. Но постепенно она делалась всё более острой и режущей, уже почти так же больно, будто в ране сейчас снова торчит нож этого широкомордого имперца; ну, может, только чуточку поменьше.

Вот непонятно, если тут есть такой крепкий и надёжный бункер, и если у него такая крепкая и надёжная, хорошо замаскированная входная дверь, и если тут есть даже запасной выход, то какой собачьей матери у этого запасного выхода не предусмотрен вертикальный телепортатор?! Или хотя бы механический подъёмник какой-нибудь. Мало того, что они тащились сюда километра полтора или два по каким-то коридорам и туннелям, так ещё и ползи теперь тут по лестнице этой вонючей, как на дикой планете какой. Дубина собачья, Кирк этот…

Сам-то вскарабкался уже далеко наверх, этой мартышке лазать по таким лестницам, конечно, намного привычнее, чем нормальным кошкам. У них – мартышек – вся эволюция на этом и построена, чтобы забраться повыше и оттуда гадить на тех, кто остался внизу. Все они такие, буквально все; от ихнего дурацкого Императора и до этого вот дурацкого Кирка.

Тсар-Киркс-Тсир судорожно вздохнула, подавив рвавшийся наружу всхлип. Это он специально так, подумала она. Точно, специально. Превосходство своё хочет показать. Он, получается, у нас такой вот крепкий и ловкий, а я здесь – просто так, игрушка какая-то… поломанная… никому не нужная…

Тсар-Киркс-Тсир остановилась, чтобы перевести дух, и посмотрела вниз. Фонарь с надетого на голову обруча уронил луч в глубину колодца, но высветить смог только метров десять неровных каменных стен, всё остальное по-прежнему поглощала тьма – расплывающийся густой мрак, словно и правда колодец с водой на ферме. Если сейчас разжать руки, то можно полететь вниз. И тебя будет колошматить о стены и перекладины лестницы, ломать тебе кости и позвоночник… а потом ты будешь лежать внизу, в темноте и очень-очень долго умирать, потому что разбиться насмерть при падении у тебя не получится – удары о стены и перекладины погасят скорость, переломают тебя всю, но не убьют… и пока ты будешь падать, ты будешь верещать от страха и боли, совсем как кракпан на верёвочке…

Она в детстве любила так играть: берёшь живого кракпана, привязываешь к его ноге длинную тонкую верёвочку, а потом некоторое время держишь его над колодцем, чтобы он всё хорошенечко рассмотрел. И – отпускаешь.

Кракпан первые несколько секунд не понимает, что случилось, а потом начинает орать, смешно так орать: «Па-а-ан! Па-а-ан! Па-а-ан!» А когда повисает на верёвочке, то замолкает. И ты его вытаскиваешь, и снова бросаешь. И он опять орёт – гулко, громко, далеко слыхать, аж на самой ферме, откуда вскоре придёт мама и надаёт по затылку за такие дурацкие игры…

Тсар-Киркс-Тсир тоскливо посмотрела вверх – имперской мартышки было уже не видать. Она осталась одна в этом колодце, никого вокруг, кто смог бы ей помочь. Руками она чувствовала дрожание лестницы, а значит Кирк продолжал подъём… оставив её здесь совсем одну…

– Кирк! – окликнула Тсар-Киркс-Тсир. – Подожди!

Лестница успокоилась на некоторое время, а потом снова задрожала в прежнем монотонном ритме. Он, наверное, услышал, но решил не возвращаться за ней. Правильно, зачем ему возвращаться?! Она для него просто обуза, да и вообще он не хотел никуда идти, это он её, наверное, просто пожалел, поэтому…

– Устала?..

Тсар-Киркс-Тсир подняла голову и посмотрела наверх. Кирк присел и, держась за перекладину правой рукой, протянул ей левую. Тсар-Киркс-Тсир с благодарностью сжала его ладонь и смущённо улыбнулась.

– Да отцепись ты! – проворчал Кирк, отталкивая её руку. – Я что, в кракпана с тобой играю, что ли? Рюкзак свой давай!..

Тсар-Киркс-Тсир сжала от ненависти зубы, отвела взгляд и осторожно поизвивалась всем телом, высвобождаясь из лямок рюкзака и стараясь при этом не сорваться вниз. Кирк принял у неё рюкзак, одним ловким движением забросил его на плечо и уже гораздо спокойнее и даже с некоторым сочувствием в голосе сказал:

– Потерпи ещё немного, Тсарка, тут совсем чуть осталось…

Потерплю, подумала Тсар-Киркс-Тсир. Отчего же не потерпеть?! Столько терпела, пока сюда лезла… ох, как нога болит!.. словно по кости кто-то стальным тросиком елозит… горячим таким, раскалённым даже… Ну, ладно; Кирк говорит, что мало осталось, да и без рюкзака, наверное, легче будет…

Без рюкзака и правда оказалось намного легче. Не то, чтобы нога стала меньше болеть, но теперь рюкзак не задевал за стены колодца и Тсар-Киркс-Тсир смогла повернуться боком, а так ноге было уже легче. За мартышкой, правда, всё равно было не угнаться, Кирк хоть с одним рюкзаком, хоть с двумя – карабкался будь здоров, не угонишься. Не, ну, а чё – природа…

Интересно вот, как он про кракпана в колодце догадался, про игру эту ксионийскую. И откуда он, кстати говоря, вообще о кракпанах знает-то?! Любитель пожрать инопланетных деликатесов, что ли?..

Тсар-Киркс-Тсир показалось, что вокруг стало светлее. Она остановилась и выключила фонарь. Ну, точно, светлее… мгла вокруг сделалась сероватой и откуда-то сверху лился слабый розоватый свет утренней зари. Значит, всё уже, с облегчением подумала девушка. Осталось капельку ещё потерпеть…

Вскоре она уже отчётливо могла различить и стены колодца, и свои перемазанные ржавчиной ладони, и эту проклятую лестницу. Но сил у девушки уже не осталось, ей надо было передохнуть, хоть немного. Она снова остановилась и посмотрела наверх. Буквально в полуметре над головой виднелся край колодца. А в нём уже светлело рассветное небо с медленно растворяющимися в утренней голубизне звёздами.

В отверстии колодца показались голова и плечи Кирка.

– Ты в порядке? – спросил он.

– В порядке, я сейчас… – задыхаясь ответила Тсар-Киркс-Тсир. – Подожди, отдохну немного… нога…

Кирк наклонился ниже и протянул руку. Тсар-Киркс-Тсир почувствовала, что у неё самой руки дрожат так сильно, что она не сможет их сейчас разжать, чтобы ухватиться за Кирка; стоит ей только отпустить лестницу и – всё, кракпан в колодце!.. Но хвататься за Кирка и не потребовалось. Имперская мартышка протянула руку, цапнула её за шиворот и одним сильным рывком выдернула из колодца, словно маленького нашкодившего котёнка, увязшего в радужной глине Линзарийского болота.

– Ты, скотина!.. – только и успела выкрикнуть Тсар-Киркс-Тсир прежде, чем Кирк зажал ей ладонью рот.

– Не ори, – спокойно сказал он. – Услышат.

Сказал, и отвернулся к своему рюкзаку, как ни в чём ни бывало. А её просто отпустил – разжал руки и Тсар-Киркс-Тсир, потеряв равновесие, чуть не грохнулась затылком о камень. Взял вот так, обезьяна вонючая, и отпустил! Помог, называется, наверх выбраться! Дать бы ему ногами в спину, изо всех сил, чтобы он взмахнул руками, покачнулся и – туда, вниз, в обрыв, к своим мартышкам, что там, под горой, лагерем расположились!.. Если бы не надо было маму искать, я б его!..

Тсар-Киркс-Тсир, задыхаясь от ненависти, злобно смотрела на Кирка. Но тому, похоже, на все эти её испепеляющие взгляды было наплевать, он спокойно возился в своём рюкзаке, укладывая и перекладывая какие-то контейнеры, фляги и свёртки. Затем он опустил руку в колодец, что-то там повернул и отверстие наглухо закрылось выдвинувшейся каменной плитой, стало совершенно неразличимым. Теперь и Тсар-Киркс-Тсир не смогла бы точно сказать, откуда они сюда выбрались. А куда, кстати, они выбрались-то?..

Они были на широком – метров десять-двенадцать – скальном уступе, прилепившимся к отвесной, уходящей ввысь круче. С левой стороны уступ метров через двадцать обрывался, а вправо тянулся дальше, поворачивая и пропадая с глаз. Уступ был совершенно мёртвым – ни травинки не пробивалось меж этими камнями, ни цветка.

Тсар-Киркс-Тсир оперлась на локти, села и подтянула ноги. Левое бедро онемело, но жгучая пульсирующая боль всё ещё продолжала терзать её. Кроме того Тсар-Киркс-Тсир показалось что рана под пластиковой повязкой снова кровоточит. Она осторожно помяла пальцами бедро, но на штанине следов крови не проступило. Ну и хорошо, подумала она. Просто я ногу перетрудила. Был длительный подъём, было тяжело, ножке много пришлось работать, вот и… ничего, уже проходит… кажется… ну, скоро начнёт проходить…

– Нашёл! – удовлетворённо сказал Кирк, выуживая из рюкзака плоский пластиковый футляр синего цвета. Футляр был размерами примерно с ладонь, и Кирк спрятал его в нагрудный карман, тщательно застегнув клапан.

– Что это? – без интереса спросила Тсар-Киркс-Тсир.

– Лекарство, – коротко ответил Кирк, поднимаясь на ноги и забрасывая за спину рюкзак. – Как нога?

– Ничего, – пожала плечами Тсар-Киркс-Тсир.

– Идти сможешь?

– А если не смогу, на себе потащишь? – ехидно спросила Тсар-Киркс-Тсир. – Или здесь оставишь? А может, вниз сбросишь? – предположила она, вспомнив свои недавние мысли.