Свисс хаус, или В начале месяца августа

Торстен замолкает. Взяв в руки поднос, Андреас извиняется и говорит, что ему нужно срочно позвонить. Он совсем забыл! Что-то по работе? Да, точнее, нет, это личное, и это очень важно, просто вылетело из головы. Конечно, говорит Торстен, нет проблем! До лифта всего несколько секунд, но все кабины заняты, находятся где-то на верхних этажах. Когда-то в старом журнале Андреас прочитал о том, почему программисты не умеют ездить на лифте: они набирают кнопками номер этажа и не могут найти клавишу ввода. Но в этом здании лифт сделан именно программистами: следует сначала набрать на кнопочной панели номер этажа, в данном случае «12», а затем нажать большую клавишу с решеткой. После этого лифт сам приедет, откроет двери, запустит тебя и выпустит на требуемом уровне.

Крайний правый лифт, наконец, мягко открывает створки дверей, из него выходят трое мужчин и двое женщин. Андреас входит в кабину лифта. В воздухе висит плотное облако перемешавшегося парфюма. В нормальной жизни такой резко бьющий по обонянию запах, если верить телеюмористам, встречается только у мафиози и на погребальных церемониях. Лифт приходит в движение, несколько секунд Андреас безучастно рассматривает развешанные по стенам объявления. Андреас садится за свой рабочий стол, Бруно уже на месте, он едва кивает ему головой. Бруно быстро стучит по клавишам, иногда берется за мышь, делает несколько кликов, потом опять возвращается к новенькой клавиатуре. Солнце за окном горит и отражается медными бликами, тихо шипит система кондиционирования воздуха. Андреас берет смартфон и находит номер фотоагентства, потом еще раз выходит на его сайт со стационарного компьютера.

Рекламный ролик запускается автоматически и рассказывает о замечательных фотографах, которые ради редкого снимка совершают порой дальние путешествия от Патагонии до Гренландии и от Острова Пасхи до Шанхая и Гавайских островов. Все, что есть в мире интересного и необычного, все, о чем вы хотели узнать, но не знали, к кому обратиться, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать: Буэнос-Айрес и Скалистые горы, Тибет и пустыня Такла-Макан, водоплавающие свинки на Багамах и сафари в намибийской пустыне, Столовая гора и Остров Святой Елены с самой опасной в мире воздушной гаванью – весь мир у вас в руках, на сайте, в мобильном приложении и во всех возможных социальных сетях. Андреас нажимает кнопку вызова и прикладывает смартфон к правому уху.

Сначала три гудка, потом музыка, «Девушка с пляжа Ипанема», обязательная и неизбежная мелодия, которая, по счастью, прерывается на примерно пятой секунде. Энергичный женский голос желает хорошего дня и спрашивает на широком цюрихском диалекте, бьющем наотмашь по барабанным перепонкам, чем она может помочь. Андреасу хорошо знаком этот тип: немного более полная, чем надо, в плотно сидящих джинсах, с сиреневыми или розовыми канекалонами в волосах и с бритой бровью. За плечами у нее первый год изучения основ экономики и маркетинга, на телефоне в офисе известного фотоагентства она подрабатывает на сорок процентов, во все остальные дни таскается по клубам Цюриха или Винтертура. Андреас делает глубокий вдох, потом выдох. Нельзя быть таким подлым человеком. Я не знаю ее и, как видно, никогда не узнаю. Почему я срываю на ней свои нервы? Так нельзя. Да, вы могли бы мне помочь!

Я хочу знать, где сейчас находится Анна-Мари Флюкигер. А вы кто? На несколько секунд Андреас задумывается. В каких отношениях мы находимся сейчас? Анна-Мари решила пока «пожить» отдельно, потому что… Эта странная история с нелогичными, как это всегда и бывает в жизни, поворотами, не имеет для обыкновенной офис-менеджера никакого значения. Андреас еще раз делает вдох и выдох. Я ее партнер. Мы не можем сообщить вам никаких дополнительных сведений. Вас как зовут? Паулина. Понимаете ли, Паулина, Анна-Мари находилась в командировке от вашего агентства, и вот уже несколько дней я не получаю от нее никаких вестей, ее профили в социальных сетях давно не обновлялись. Мы не можем вам сообщить никаких дополнительных сведений по соображениям защиты персональных данных. С таким же успехом можно разговаривать с андроидом или компьютерной программой.

По мнению некоторых экспертов, андроиды, обладающие искусственным разумом, способные воспроизводить сами себя и снабженные практически жизнью вечной, они колонизируют ближний, а потом и дальний космос, и, может быть, даже доберутся до Великого Аттрактора в созвездии Наугольник, став в итоге вершиной эволюции. Спасибо вам, Паулина, за вашу помощь, хорошего вам дня. И вам спасибо, ваш звонок был очень важен для нас. Кто бы сомневался! Андреас нажимает на иконку с красной телефонной трубкой и прерывает связь. Очень важен для нас… Некоторое время он сидит, повернувшись к окну, смотрит на беззвучное автомобильное движение внизу на автобане. Бруно уже нет на месте. Его рабочий день завершен, наушники аккуратно положены рядом с клавиатурой, рабочая поверхность стола прибрана, кресло задвинуто под стол.

* * *

Андреас протирает ладонями глаза. Сегодня последний день, потом выходные и национальный праздник, который ему придется провести с матерью, а потом начнется отпуск, заранее запланированный, заказанный и оплаченный. Этот отпуск он проведет один. В дверях появляется Торстен, спрашивает, все ли в порядке? Андреас смотрит на него, подавляя внутреннее раздражение, потому что Торстен прервал его буквально за секунду до какого-то очень важного вывода. Но Торстен не виноват. Он просто хотел справиться о его настроении, потому что задача каждого начальника – следить за состоянием подчиненных. И это правильно. Любой начальник должен видеть в сотруднике еще и живого человека. Торстен говорит дружеским тоном, что сегодня последний день и что Андреас может уже собираться и идти домой, а что касается финальной верификации, то ее он выполнит сам или попросит кого-то еще. В принципе, это очень даже неплохо.

Финальная верификация никогда не входила в перечень любимых операций Андреаса, скорее, наоборот. Все что угодно, но только не верификация. Она требует всегда особых внимания и тщательности. Малейшая погрешность – и можно испортить результат работы целого дня. В компании постоянно всплывает история о том, как один из операторов умудрился запороть объем данных за целый квартал. Было грандиозное разбирательство, и именно после этого инцидента в общую структуру был введен второй страховочный контур. Но может быть, все происходило и не так… или наполовину не так, сказать сложно, а собственно, никого это уже и не волнует. Тем более что Андреас принадлежал к числу тех, за кем еще не числится ни одного серьезного сбоя. Поэтому-то он и считается одним из лучших операторов компании.

И все равно верификация была и остается хождением по канату. Каждый раз перед ее началом он ощущает чувство смутной тревоги в области солнечного сплетения. Наверное, от него он уже не избавится никогда. Единственное, чего он сумел добиться за все эти годы, – поставить страх под контроль, загнать за ограждение с надеждой, что страх никогда больше не вырвется на свободу. Андреас поблагодарил Торстена и сказал, что ровно в четыре часа совершит логаут и официально передаст ему, Торстену, все контрольные функции. Тогда хорошего отпуска, отдыхай и получай удовольствие. Спасибо. Торстен махнул рукой и исчез в пересечении прозрачных плоскостей.

Так вот… Вывод! Какой я хотел сделать вывод? Опять завибрировал телефон. Нет, я помню дорогу. Я ее прекрасно помню. А если смотреть на проблему не фигурально выражаясь и не риторически, то сегодня вечером ко мне придут смотреть квартиру. Потому что одному мне такая большая квартира не нужна. Я всегда думаю, прежде чем принимать важные решения, а еще мне кажется, что порой я размышляю слишком долго, потому что иногда надо просто действовать. Не размышляя. Но у нас у всех такая привычка. И дело не в наших родственниках… Анна-Мари наверняка в полном порядке. Я только что разговаривал с ее агентством. Представь себе, сам догадался позвонить, хотя, опять же, я должен был бы сделать это гораздо раньше. В любом случае они мне ничего не сказали. Ничего подобного, я разговаривал очень настойчиво. Даже слишком. Никакой информации мне не дали. Почему? Защита персональных данных.

Это не отговорка. Это действительно защита персональных данных. Но я уверен, что с Анной-Мари все в порядке и что, наверное, она уже вернулась обратно, но я не знаю, где она сейчас. Нет, ни адреса, ни телефона я не знаю, потому что так решил прокурор. Я же рассказывал. Со всеми подробностями. В этой ситуации… Послушай меня! В этой ситуации я могу только ждать, пока она, Анна-Мари, не посчитает необходимым сама позвонить мне. В крайнем случае я могу зайти к Оливье. Сегодня он должен быть в ресторане. Эту информацию можно прочитать на сайте. А к Эмили я зайду завтра. Точнее, вот что… Не зайду, а заеду. Потому что я хочу взять отцовский «Мерседес-CЛК». Приготовь мне ключи, я знаю, что у тебя есть комплект. Ну, потому что… Потому что давай поговорим обо всем завтра. Тогда пока все, я сегодня раньше с работы ухожу по случаю отпуска. Все, до завтра. Хорошего дня!

Солнце уже висело справа от горы Гуртен. Андреас еще раз зашел в систему и убедился, что процесс верификации был запущен ровно двадцать пять минут назад. Кто взял на себя функции диспетчера? А не все ли равно? Выйдя из системы и выключив компьютер, Андреас провел ладонью по гладкой поверхности стола. Каждый раз, уходя в отпуск, он следил за тем, чтобы рабочий стол в его отсутствие выглядел безукоризненно. Заперев ящики, Андреас положил ключ в один из внешних карманов рюкзака и, закрыв его, удостоверился, что замок-молния дошел до крайнего левого положения. Только теперь можно было быть уверенным, что ключ не выпадет случайно по дороге.

После офисной прохлады горячий воздух улицы показался приятным. Андреас встал в тень под навес. Следующий трамвай подойдет через пять минут. Количество пассажиров на остановке постепенно увеличивалось. Это были люди разного возраста, пола и цвета кожи, одетые очень легко: футболки, майки, шорты, летящие юбки, солнечные очки, шлепанцы, сандалии. У многих в руках смартфоны, и почти у всех лица покрыты мелким бисером пота. Наверху, на эстакаде национальной автотрассы, все также грохотало транзитное движение. С двенадцатого этажа дорога выглядела безупречным инженерным проектом, беззвучно изготовленным при помощи линейки и острого карандаша. Но здесь, по эту сторону герметичных окон, трасса представала тем, чем она и была все это время, то есть источником беспокойного шума, пыли и парниковых газов.

Развернувшись в тени путепровода, причалил к остановке трамвай. Открылись двери, и из салона потянуло холодом: кондиционер работал на полную мощь. Смахнув с бархатного сиденья вечерний выпуск газеты «20 минут», Андреас сел у окна и еще раз проверил социальные сети. Ничего. Трамвай тронулся, за окнами поплыли дома и светофоры, где-то позади в салоне заплакал ребенок. Андреас поднял с пола упавшую газету и перелистал ее, ни во что особенно не вчитываясь. Погромы в Латинской Америке. Информация о ситуации в стране, практически прекратившей свое существование, занимала всю вторую и третью страницу. С Анной-Мари ничего не могло произойти. Не такой она человек. На остановке у Часовой башни Андреас покинул прохладу трамвая, вернувшись в каменный жар города. У сувенирного киоска толпились туристы из азиатских стран, и, кажется, из Восточной Европы.

Туристы ждали полного часа, ведь тогда Башня начнет звонить, а хоровод из бронзовых фигурок, проснувшись к жизни, демонстрировать свою незатейливую программу. Андреас подумал, что сейчас самое время выпить бокал белого вина. Бар «Лоренцини» на этой стороне улицы и «Адрианос» на противоположной стороне, рядом с небольшим киоском, продающим табак и курительные трубки, забиты до отказа. Можно попробовать заглянуть в уютный ресторанчик «Фалькен», расположенный недалеко в переулке по соседству с университетской библиотекой. Но потом Андреас все-таки решил не тратить попусту время и сразу идти к Оливье. Сняв рубашку, Андреас остался в одной майке. Протерев рукавом солнечные очки, он спрятал рубашку в рюкзак и нырнул в тень аркад старого центра.

После великого пожара 1405 года его задумали переделать. Из-за нехватки жилой и прочей площади домовладельцы расширяли свои постройки, пристраивая к фасадам эркеры и балконы, а то и целые комнаты. Дома все ближе оказывались друг к другу, не оставляя горожанам возможности свободного перемещения. Оттого пожар и случился. В итоге было решено город упорядочить и пристройки делать только с первого этажа, оставляя наземный этаж свободным. Так возникли знаменитые бернские аркады, ведущие вдоль улиц, отчего ходить между лавками стало возможно, в буквальном смысле, не замочив ни ног, ни головы. Адвокат и легационный советник фон Гёте писал в октябре 1779 года своей любовнице Шарлотте Штайн: «В бюргерской своей равности город этот с его одинаковыми домами из сероватого мягкого песчаника, эгалитарность каковых и внутренняя чистота согревают душу, есть самое красивое из всего, что мы когда-либо видели, особенно если осознаешь, что это все не пустая декорация или внешняя сторона деспотизма, но строения, которые город Берн сам же и возводит большими и солидными, при том что ни следа роскошества в глаза не бросается, на какой из них не взглянуть».

Андреас помнит, как на лекции по истории в частном колледже им показали небольшой фильм, героями которого были две маленькие фигурки в плащах и старомодных шляпах, с посохами в руках. Герцог Карл Август и Иоганн Вольфганг фон Гёте, преодолев границу разумного, упрямо шагали, сопротивляясь бьющему в лицо снежному урагану и рискуя в любую секунду провалиться в расселину глетчера. Чего они искали в мире, законы которого кажутся для нормального рассудка невероятным гротеском? Стремились ли они доказать что-то самим себе? Удостовериться в реальности собственного существования? Андреас сидел, опустив голову, и вспоминал предыдущую лекцию о знаменитой иерархии потребностей Абрахама Маслоу. Эта лекция навсегда застряла у него в памяти, потому что сидевшая впереди студентка вдруг обернулась и, поймав его взгляд своими живыми глазами, что-то коротко сказала ему. Ее звали Анна-Мари.

* * *

Весь центр города покрыт столиками и зонтами от солнца. Усталые официанты в униформе, в белых рубашках, промокших на спине, и в фартуках, повязанных поверх черных брюк, едва успевали выполнять заказы. На площади перед зданием Федерального дворца били из земли двадцать шесть водяных струй, между которыми с восторженными криками носились дети. Затыкая пятками металлические отверстия, они дожидались очередного водного взрыва. Вырвавшись из-под контроля, вода окатывала с ног до головы не только детей, но и ничего не ожидающих прохожих. Андреас некоторое время смотрел на то, как радуга играла между струями и как быстро высыхали на солнце серые каменные плиты. Затем он пересек трамвайные пути и свернул в один из боковых переулков.

Дома здесь стояли куда плотнее друг к другу, тень была гуще и воздух чуть прохладнее. Одно из зданий оказалось укутано строительной пленкой, по лесам передвигались рабочие. Иногда внутри что-то грохотало, потом начинала визжать «болгарка». Свернув в следующий переулок, Андреас оказался там, куда, как правило, туристы редко попадали. Здесь тихо, вдоль тротуаров, плотно, бампер в бампер, стоят припаркованные машины. Шаги по брусчатке эхом отражаются от стен домов. Миновав книжный магазинчик, лавку оружейного антиквара и небольшой винный подвал, Андреас вышел на площадь неправильной формы. Удивительно, но сегодня он нашел ее с первого раза. В последний раз он был здесь поздней осенью. Шел вечерний дождь. Фонари отражались на мокрых камнях брусчатки размытыми желтыми пятнами. Андреас несколько раз сворачивал не туда, потом останавливался, шел обратно, потом опять поворачивал, но уже в другую сторону, но всякий раз он оказывался не там, где надо, или на том месте, где он уже был буквально несколько минут назад. Но на этот раз все сложилось удачно. Черный негатив воспоминаний превратился в позитив реальности. Старая липа, каменный лев, из пасти которого громко лилась плотная струя воды, кованая вывеска ресторана «Гугисберг» с золотыми буквами и символами (волк, кабан, французский мушкет, лавровый венок) – все было на месте. Последние триста лет тут ничего не менялось.

Первая таверна с набором самых простых блюд и напитков (сыр, хлеб, вино) появилась на этой площади в конце пятнадцатого века. Идея устроить здесь простую забегаловку принадлежала фермерам, угодья которых располагались в полусотне верст к югу и западу, не доезжая до католического Фрибура, у подножия одноименной вершины, название которой означало всего лишь «гора, на которой можно сидеть высоко и смотреть далеко». Некоторые даже говорили, что в хорошую погоду с нее можно видеть Эвиан. С тех пор поговорка «увидеть Эвиан» применялась всякий раз, когда следовало выразить вполне обоснованное сомнение в степени подлинности того или иного высказывания: ага, так мы тебе и поверили, скажи еще, что тебе удалось с вершины Гугисберга Эвиан увидеть! Поговорка эта, правда, употребляется только там и нигде больше, а за пределами этого региона она превращается в непонятный набор слов.

Фермеры у подножия горы Гугисберг оказались и в самом деле дальновидными людьми. Они производили молоко, из него по секретному рецепту делали твердый сыр, который потом продавался во Франкфурт, Страсбург и даже Шербур. Многие просили поделиться таинственной рецептурой, на что из поколения в поколение им давался один и тот же ответ: «Рецепт нашего сыра был и останется тайной». Кто бы мог подумать, что столетия спустя сыроделы Аппенцелля сделают себе из этой поговорки коммерческий лозунг, защищенный авторским правом? И кто бы мог подумать, что спор о том, кто имеет право пользоваться этой поговоркой, дойдет аж до самого Высокого Суда в Лозанне и что суд решит оставить все, как есть, ссылаясь на Бернскую конвенцию, возникшую куда позже самой поговорки, а там уж кто не успел – тот опоздал? И вообще, кто бы мог подумать, что поговорки тоже стоит защищать специальным патентом?

В любом случае фермеры из региона у подножия горы Гугисберг решили однажды отказаться от посредников, создав, как сейчас пишут во всех учебниках по теории и практике маркетинга, свою единую производственно-сбытовую цепочку. Настойчивость и способность видеть не просто целое, но и каждую деталь, не просто панораму, но и то, из каких отдельных черт и фрагментов эта панорама складывается, Анна-Мари наверняка унаследовала именно от своих предков из региона у подножия горы Гугисберг. И кто знает, может быть, Анна-Мари своему двоюродному деду Оливье и своей родной бабке, его сестре Эмили, доверяет в большей степени, чем ему, Андреасу? И, может быть, Оливье знает, что сейчас происходит с Анной-Мари и где она находится? В любом случае имеет смысл поговорить с ним. У Оливье, конечно, был мобильный телефон, кнопочная «Нокия» возрастом в три десятка лет. Но он принадлежал к иному поколению, с такими, как он, лучше разговаривать лично!

* * *

Столики, стоявшие перед рестораном справа и слева на тротуаре, пока пустовали, зонты от солнца сложены, напоминая крылья огромных насекомых, над входом висела гирлянда красных флажков с белыми крестами. Андреас потянул тяжелую дверь из массивного дерева бордового цвета с витражами на растительные темы. Дверь заскрипела, колокольчик под потолком подал надтреснутый голос. Запахло холодным деревом и воском. Андреас закрыл и снова открыл глаза: им требовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к сумраку ресторана. Находясь на одном конце помещения, похожего на школьный пенал, можно было видеть прохожих, беззвучно двигавшихся за окном, выходящим на параллельную улицу. Деревянные балки и потемневшие от времени доски потолка находились на расстоянии вытянутой вверх руки. На стене слева был устроен гардероб с медными крючками и гнездами для тростей и зонтов. Тремя метрами дальше начинались темные массивные столы, изрезанные за прошедшие десятилетия ножами бесчисленных посетителей.

Справа по центру находился бар, за ним – вход на кухню, откуда уже доносился равномерный звон ножей и гулкий грохот передвигаемых из стороны в сторону кастрюль. Стены ресторана плотно увешаны старыми фотографиями в рамках. С них на Андреаса смотрят люди с пожелтевшими лицами, старые дома, выцветшие горные вершины, почтовый автобус, прибывавший на перевал Гримзель. На потолке в кажущемся беспорядке укреплены светильники. Вместо свечей в них вкручены слабые электрические лампочки, давно уже запрещенные современными экологическими стандартами. В самом дальнем углу, под лестницей, которая вела на первый этаж, стояли большие напольные часы. Грузный маятник с отчетливым стуком прилежно отмерял секунды, оставляя на поверхности тишины вмятины, похожие на следы ног невидимого гиганта.

Горячие блюда здесь можно заказать до часу дня и с пяти вечера. На двух или трех столах уже установлены массивные держатели из латуни в стиле «прекрасной эпохи»: обнаженная женская фигура поднимает вверх картонную карточку размером с визитку, на которой вычурными буквами выведено слово «Зарезервирован». С первого этажа послышались массивные шаги, потолок дрогнул, заскрипела лестница. Оливье спускался, держась левой рукой за перила. Правой рукой он прижимал к груди пачку газет. На последней ступеньке Оливье на несколько секунд остановился. Он был одет в белую рубашку, черные брюки и передник официанта. Слева на поясе укреплен кожаный кошелек для банкнот и монет. Немного придя в себя, он уверенным жестом пригласил Андреаса занять место за одним из свободных столов.

Потом, разложив газеты на стойке бара, он сказал что-то громким голосом в сторону кухни. Андреас заметил, что среди газет преобладали солидные толстые издания из Цюриха, Базеля, Санкт-Галена, Фрибура и даже Женевы – вдруг среди гостей окажутся представители города Кальвина? Не дождавшись ответа, Оливье еще раз что-то сказал, немного повысив голос, и на этот раз его призыв не остался без ответа. Из кухни выглянул небольшого роста повар с белом колпаке: черные глаза, подбородок покрыт трехдневной щетиной. Сказав пару слов, повар исчез на кухне, но тут же снова появился с бутылкой белого вина в руках и двумя бокалами. Поставив бутылку и бокалы на стойку бара, повар нагнулся, извлек откуда-то снизу небольшой поднос, в ответ на что Оливье махнул рукой, мол, дальше я сам, потом, расставив бокалы и вино, он взял поднос двумя руками и медленно направился к столу, за которым сидел Андреас.

Оливье очень сильно сдал за последнее время. Раньше у него его отличало круглое лицо успешного владельца ресторана со столетней историей. А теперь щеки опали, волосы выглядели не слишком-то опрятно, старческие пятна на руках отчетливо проступали на фоне вздувшихся вен. Оливье ставит поднос на стол. Бокалы и бутылка с вином легко касаются друг друга с вибрирующим звуком, словно несколько колокольчиков сразу зазвонили в попытке воспроизвести забытую мелодию. Сев напротив Андреаса, спиной к входной двери, Оливье неожиданно быстрыми и точными движениями разлил вино по бокалам. «Фандан» долгое время считался низкосортным вином. Взяв вспотевший, со стекающими вниз каплями прозрачной влаги бокал, Андреас ощутил приятную прохладу. В последние годы качество этой марки выросло значительно.

Даже зарубежные поставщики обратили внимание на этот, как сейчас говорят, бренд. Но валезанцы, ты и сам прекрасно знаешь, такой народ, себе на уме, производят вина ровно столько, сколько надо только им! На экспорт они практически ничего не делают. Но у меня хорошие поставщики! Как у тебя вообще дела? Оливье смотрит на Андреаса не очень уверенно, так, будто он не знает, что произойдет в следующие секунды, словно он боится сделать что-то не так. Как дела? Возраст. И люди меняются. Раньше по вечерам собирались гости, перекидывались старыми добрыми «французскими картами» в «ясс» и дискутировали о мире и боге. Теперь все ушли вот… в телефоны. Не разговаривают, а переписываются. Шлют друг другу кривые рожи! Оливье делает еще глоток. Андреас следует его примеру, ощущая цветочную, пощипывающую язык прохладу. Это хороший год. Оливье показывает рукой на бутылку, потом берет ее и несколько секунд внимательно, словно впервые, изучает этикетку. И подвал этот тоже хороший. Его владелец – мой знакомый. У него есть несколько плантаций. Он очень обижается, когда его вино называют на французский манер – «шассла». Никаких, говорит, компромиссов не потерплю, только «фандан»!

Он ничего не знает! Андреас осознает это неожиданно ясно. Он предпочитает не вмешиваться и не усложнять ситуацию без особой необходимости. А это значит, что почти наверняка Анна-Мари и ему тоже не звонила. Как дела у Эмили? Сейчас жарко и она, наверное, сидит у себя в саду? Ты бы заглянул к ней. Она всегда относилась к тебе с симпатией. Намекает ли тем самым Оливье, что Эмили может что-то знать о судьбе Анны-Мари? Но он не такой человек. Он вежлив, прямолинеен и простодушен, иногда даже слишком, и годы за плечами ничего в его характере кардинальным образом не изменили. Андреаса впервые посещает подозрение, что мудрость, приходящая якобы в старости, является ничем иным, как иллюзией.

Где ты будешь Первого августа? Андреас пожимает плечами. С утра, как обычно, поедем на Блюмлиальп. Говорят, что это не обычное место в горах, не просто луг или фермерское угодье, а таинственное «место силы». Недаром туда постоянно бьют молнии, а вода, которая ручьями стекает в долину, считается целебной. В середине XIX века эту местность открыли для себя англичане, а после визита Королевы Виктории на гору Риги, что над Люцерном, окрестности вплоть до нашего Блюмлиальпа стали как магнитом притягивать туристов со всей Европы от Португалии до Китая. Кто будет речь держать? Курт, кто же еще! Оливье прижал на мгновение ладони к лицу, словно глаза у него были уже не в состоянии выносить даже минимальный сумрачный свет.

Курт старый. Он еще даже старше, чем я! Правление общины он возглавил… Когда? Уже даже не упомнишь, но кажется, это было еще даже до скандала с карточками. Да, скорее всего еще до него. Был и остается убежденным сторонником Партии бюргеров, ремесленников и крестьян, той еще, не нынешней! Теперь такие сохранились только в горах высоко, от нас далеко! Оливье горько усмехнулся, разлил остатки. Что будет с общиной, когда он совсем уже отойдет от дел? Никто ведь его место занять не хочет! И то понятно, работать надо много за бесплатно. И что тогда? Останется только одно, выходить на кантон с ходатайством о слиянии с соседней общиной.

Но только все последние опросы показывали, что народ и слияния тоже не хочет, мол, пусть они и находятся по соседству, но все равно, люди тут и там живут разные, говорят по-разному, делами занимаются разными: у нас коров разводят и сыр делают, у них испокон веков в армии служат, да на фабрику ходят работать, да еще говорят «отрежьте мне колясочку колбасы». Вот что это за язык? И как из таких разных людей сделать одну с нами общину? Колокольчик в прихожей подал голос, ноги затопали по полу, вздрогнувшему, словно от небольшого землетрясения. Маятник отмерял час шестой, гости стояли на пороге. Зайди обязательно в гости к Эмили. Разговора про Анну-Мари так и не получилось, и может быть, это и к лучшему. В восемь вечера Андреас договорился показывать квартиру.

* * *

Солнце зашло за крыши. Площадь с липой и мерно плещущим фонтаном погрузилась в тень. Тяжелый воздух, нагретый брусчаткой и каменными стенами, был плотным, словно вата. Дорога к вокзалу заняла немного времени. Путь обратно почему-то всегда кажется короче. У эскалатора, ведущего вниз, к поездам, человек в радужной вязаной шапочке, сбитой на затылок, играл на ханге. Прямоугольный коврик с пестрыми птичьими узорами он расстелил прямо на асфальте, перед собой поставил раскрытый футляр от инструмента, на синем бархатном дне которого тускло блестели несколько монет разного диаметра. Вокруг толпились прохожие. Кто-то стоял неподвижно, кто-то покачивался в такт прихотливой мелодии, кто-то снимал музыканта на камеру мобильного телефона.

Вечером в пятницу вокзал был как всегда полон: школьники в наушниках, военнослужащие, едущие на выходные с вещевыми мешками в руках и со штурмовыми винтовками, закинутыми за плечи, чиновники с портфелями и, несмотря на жару, в черных костюмах, туристы в тяжелых горных ботинках и с рюкзаками у ног в ожидании своих поездов, очереди к кассам в неизбежных супермаркетах «Мигро» и «Кооп», медленно двигались еще разморенные теплом и влагой прибывшие с моря отпускники (их можно было узнать по регистрационным биркам авиакомпаний, болтающимся на ручках чемоданов), звучали объявления по громкой связи о прибытии и отбытии поездов! Иногда все-таки бывает очень полезно поменять стерильный аквариум офиса на реальную жизнь!

Задержавшись у центрального информационного табло (межрегиональный экспресс должен был отправиться вовремя, без задержек), Андреас зашел в кафетерий и купил себе двойной эспрессо. Голова кружилась, наверное, не стоило в такую жару пить много вина. Отойдя вглубь кафетерия и заняв стоячее место у самого дальнего столика, Андреас отхлебнул нестерпимо горячий кофе. Затем он несколько минут просто, ни о чем не думая, наблюдал за баристой и за его помощником, который вел расчеты у кассы. Покупатели подходили к стойке, перекидывались, вытянув шею и даже иногда приподнимаясь на цыпочки, несколькими словами с продавцами, потом оплачивали желаемое, как правило, при помощи кредитной карты, и, получив заказ, снова исчезали в толпе. Среди людей он заметил много женщин и девушек, красивых и не очень, одетых по-летнему, очень привлекательно, хотя, конечно, не обходилось и без редких представительниц иных культур, плотно закутанных в черные длинные одеяния.

Продавцов за прилавком это особенного не интересовало. У одного была пастушья серьга в ухе, второй, на майке которого был виден профиль Боба Марли, был с гладко выбритым загорелым черепом. Их основная задача состояла в том, чтобы не ошибиться при расчетах. Андреас еще раз отпил уже немного остывший горький эспрессо и спросил себя, когда у него с Анной-Мари в последний раз был секс. Такие вопросы обычно задает врач во время медицинского осмотра. Или следователь. Почти в любом детективном романе автор так намекает читателю, что, на самом-то деле ничего обыкновенного в данной ситуации нет и что простые вопросы очень скоро превратятся в сложные, а потом и вовсе в такие, ответить на которые будет невозможно. Андреас вздохнул, допил остаток кофе, взглянул на часы. Лавируя в толпе, он шел дорогой, которой ходил уже миллион раз. Так когда у них был секс последний раз? А в первый? Андреас дошел до пути номер семь и начал подниматься по пологому пандусу на платформу.

Это произошло у нее на квартире. Из всех учащихся колледжа только Анна-Мари уже имела свою собственную квартиру и то только потому, что родители у нее, как она тогда заявила с видимой гордостью, работали архитекторами, а дом, в котором она живет, был спроектирован и построен лично ими. И вообще, она могла бы жить в замке, если бы захотела. Андреас улыбнулся. Принцесса Рапунцель! Почему-то этот разговор исчез у него из памяти и возник опять только сейчас! Она могла бы жить в замке! Сегодня ничего такого она бы уже не сказала, и если он, Андреас, напомнил бы ей о ее собственных словах, то она, скорее всего, обиделась. Подошел поезд, массивная квадратная дверь отъехала в сторону, внизу, под ноги пассажирам, выдвинулась яркая оранжевая подножка. Приехавшие начали выходить из вагона, из которого тянуло приятной прохладой, ждущие очереди на посадку выстроились в две колонны, образовав живой коридор.

В любом случае это произошло у нее в квартире в сумерках. Андреас на мгновение прикрыл лицо ладонью левой руки, потом прижался разгоряченным лбом к холодному стеклу вагонного окна. За окном пролетали корпуса промышленных компаний, жилые поселки, ровные нитки дорог, мосты, окрашенные зеленым цветом поля. Перед ним в кресле напротив спала, уронив голову набок и прижав к груди рюкзак с корейским флагом, сломленная джетлагом туристка. Что потом? Потом они зажгли свет. Поезд нырнул в туннель, туристка вздрогнула и раскрыла на несколько секунд глаза. Потом… Андреас выпрямился, бархат сиденья под ним неприятно нагрелся.

Поезд был полон, некоторые пассажиры стояли в проходе и даже сидели на ступеньках лестницы, ведущей на нижний ярус вагона. Почему-то в памяти у него остались только разрозненные пятна, похожие на отсветы автомобильных фар: машина проезжает, на стене появляется световое пятно, которое передвигается с пола на потолок по совершенно непредсказуемой траектории, и потом исчезает, оставляя на сетчатке глаза неприятную россыпь искр. И еще он помнит, что в то лето тоже было жарко, и что после захода солнца из леса с той стороны автобана тянуло прохладой, и что Анна-Мари встала с постели, которая тоже была неприятно горячей и липкой от пота, и что она стояла голой в проеме двери, ведущей на балкон, и что с улицы доносился шум автомобильного потока, и желтые световые пятна ложились ей на плечи, соскальзывали по спине и ногам, делая ее тело на несколько секунд отчетливым и ясным. Поезд вылетел из тоннеля, вагон снова погрузился в резкий солнечный свет, от которого не спасала даже опущенная шторка.

* * *

Выйдя из вагона, Андреас специально на несколько секунд остановился. Дождавшись, пока основная масса пассажиров схлынет в подземный переход, по которому можно пройти на соседние пути или же выйти в город к автобусному вокзалу, он сел на станционную скамейку, сплетенную из металлических нитей, поставил рюкзак себе под ноги. Скамейка была горячей. Андреас протер ладонями глаза, сердце стучало слишком быстро, наверное, из-за кофе. Что-то пошло не так! Катастрофически не так и не туда, не в нужном направлении, а куда-то… Мысли путались, складных умозаключений не выходило. Перед его глазами с грохотом пронесся грузовой состав: несколько открытых платформ с рулонами холодного проката.

Почему грузовые поезда носятся с таким шумом, а пассажирские экспрессы двигаются мягко, почти неслышно? Андреас решил не идти пешком и сесть на автобус. До его отбытия, как было указано на электронном табло, оставалось три минуты, еще семь минут автобус находится в пути до нужной остановки, плюс на последние три сотни метров до подъезда потребуются еще минут пять. Итого у него в резерве остаются десять минут. И это хорошо. Андреасу не хотелось бы заставлять гостей ждать под запертой дверью. Автобусом оказался длинный «Вольво», состоящий из двух соединенных «гармошкой» секций. На его бортах красовалась реклама музыкального радио («Больше музыки, больше разнообразия»), по салону была развешена реклама нового внедорожника от «Мерседес»: Роджер Федерер на фоне гор и сияющего солнца выгружает из салона лыжи, рекламный лозунг гласит: «Мы превратим ваш маршрут в рутину».

Андреас говорит себе, что искусство писать художественные тексты всегда было ему недоступным. Оно ведь сродни поэзии, а поэзия, будь то реализованная на письме или, вот как у Анны-Мари, при помощи фотографии, не возникает, к сожалению, по итогам сложения определенного количества слов в некий объем текста с соблюдением формальных правил грамматики, синтаксиса и стилистики. Анна-Мари говорила всегда, что у настоящего художника творческое высказывание рождается сразу, как в том фильме о прибытии инопланетян, из-за которого главная героиня получает себе в подарок сразу всю свою жизнь от начала до конца. Андреас ответил тогда, что такой подарок есть рабство и жестокость, а Анна-Мари утверждала, что речь идет в данном случае о ценности жизни как таковой, потому что, даже будучи заключенной в своей судьбе как доисторическая муха в янтаре, героиня осознает ценность каждого момента, происходящего здесь и сейчас, в ответ на что Андреас ответил, что в качестве художественного высказывания это очень удачно найденная метафора, но в реальности жизнь есть не картина, фильм или текст, а каждодневная работа, как на строительстве пирамид.

Анна-Мари заявила, что Андреас тем самым демонстрирует типичное сознание человека периода позднего капитализма, в ответ на что Андреас сказал, что он просто человек, живущий не в эпохе или еще где-то, а именно что здесь и сейчас! На остановке Андреас вышел один. Автобус вздохнул, закрыл двери и тронулся дальше. На его заднем стекле был нанесен еще один девиз: «Природный газ на пользу природе». В этих словах, по крайней мере, не содержалось ни рифм, ни двойного смысла. Солнце зашло за дальнюю горную гряду, поля, раскаленные за день, подсвечивали синеву наступающего вечера тихим внутренним светом. На парковке для гостей перед домом чужих машин не оказалось, а это значит, что времени еще достаточно. На лестничной клетке царила прохлада, но в квартире за весь прошедший день воздух нагрелся и превратился в тяжелую, вязкую субстанцию.

Андреас открыл сначала дверь на балкон, потом все окна в спальне, раздвинул шторы. Анна-Мари очень любила и эти сосны, которые росли под окнами кухни вокруг старинного особнячка, и липы, высаженные вдоль дома со стороны спальни. На липах жили птицы и белки, сосны шумели под ветром, скрипели и оставались зелеными круглый год. Андреас решил пока не включать свет. До прихода гостей он должен еще непременно что-то сделать, что-то очень важное, но что? Он прошел из кухни в гостиную, оттуда в спальню, и в это время через открытое окно до него долетел шум работающего автомобильного двигателя.

* * *