Шикана

– А знаешь, я тебе завидую!

– Мне??

– Да!

– И чему же?

– Хотя бы тому, что ты встретил настоящую любовь и прожил в таком счастье столько лет! Не всем так везёт.

– Тем тяжелее было её потерять.

Иван поднялся.

– Машунь, нам пора!

Маша послушно встала и, бросив последний взгляд на альбом, положила его на место.

– Возьми с собой, – заметила её сожаление соседка, – потом принесёшь. Хорошо?

– Хорошо. Спасибо!

В прихожей, у двери, Марина легко дотронулась до руки гостя.

– Надеюсь, я ничего лишнего не сказала? Если да, прошу простить.

– Всё хорошо, – нашёл в себе силы просветлеть лицом Иван, – всё хорошо.

4

Он терпеть не мог этот вычурный и громоздкий камин. Каждый раз, заходя в гостиную, невольно делал шаг назад, чтобы не пройти близко от его разверстой ненасытной пасти с чёрными зубами угольков.

К несчастью, перепланировка была невозможна. Это был очень старый особняк, где ка-минная стена являлась одной из несущих – дешевле было купить новый дом. А ещё он ненавидел зеркала. Отражение словно издевалось над ним: крючковатый нос, слишком длинный для лица подбородок, немного выпученные, почти без ресниц, глаза, а ещё этот ужасный шрам, делящий правую щеку ровно напополам – от мочки уха до нижней губы.

Зато огонь ему нравился: дарил тепло и свет, которого было вполне достаточно, чтобы дотянуться до графина с «шотландским».

За спиной раздался шорох, и горбоносый невольно сунул руку в потайной карман во внутренней спинке кресла, однако, увидев причину шума расслабился.

Толстый, страшно потеющий мужчина, на «полусогнутых», протиснулся к камину и встал так, чтобы он его видел.

– Привет, Зураб! – заискивающе произнёс гость, – Я приехал сразу, как освободился.

– Привет, Пончик, – шрам на щеке побагровел до синевы, – Знаешь, ты, по-моему, пере-стал различать разницу между своими удовольствиями и делом! Надеюсь, понимаешь, что это не есть здорово?

Толстяк суетливо промокнул лоб платком и угодливо зачастил слегка дрожащим голосом:

– Это не так, у меня на примете уже припасён один экземплярчик, из свеженьких… но надо время! Время! Даже в цирке, на дрессировку, отводится определённое время! А здесь человек! А ты хочешь…

– Это ты хочешь! – горбоносый Зураб угрожающе сузил глаза и хищно ощерился, – Хо-чешь сделать всё быстро и качественно! А?

– Конечно, конечно, – быстро-быстро закивал головой толстяк, – всё будет, как договорились!

– Договорились… а куда бы ты делся, Пончик? Тебе неделя, максимум – две. А потом… или твой экземплярчик, или… но не будем о грустном. Свободен!

– Я не подведу. Ты же знаешь меня, Зураб! Всё будет, как надо. Я позвоню.

Пятясь спиной вперёд и немного приседая от ужаса, гость вывалился из комнаты. Человек со шрамом презрительно скривил губы. Помешав кочергой прогорающие брикеты, он с явной неохотой вытащил из кармана сотовый и набрал номер.

– Жук, она здесь, – теперь манера его общения разительно изменилась: стала мягкой, и даже немного угодливой, – Точно. Срисовали возле подъезда. Ага. Пришлю. Там ещё и две свежие, глянь. Правда, в фас некачественно, но узнать можно.

Далёкий, глуховатый голос предупредил:

– Пока просто приглядывайте. Ребятишек своих держи на дистанции. Приеду и разберусь сам. Ясно?

– Да. Без проблем. Когда будешь?

– После дождичка в четверг, – хмыкнул тот, кого назвали Жуком и отключился.

«Мудак!» – скрежетнул зубами горбоносый и бросил телефон на стоящий возле софы столик.

Огонь потухал… но ненависть только разгоралась.

5

Осень не всем подходит. Но Мария относилась к её абсолютным обожателям. Она при-выкла возвращаться домой пешком, через парк до поворота, а потом радостно сбежать с невысокого холмика вниз – до самого подъезда. Сегодня парк был особенно красив. Разноцветный перелив листьев мягко гармонировал с местами ещё зелёной травой и бусинками дождевых капель, отражающих уступчивое солнце.

Школа выравнивалась. Не то, чтобы стало хорошо, но уж точно терпимо. Золотова и её группка с того дня во дворе обходили новенькую стороной, лишь иногда пошипливая в спину гусынями. Остальным одноклассникам она, скорее, нравилась, хотя лучшей подру-гой, оставалась только Света.

А ещё повезло с учительницей по любимому предмету «Изобразительное искусство». Ксения Павловна была черноглазой, хрупкой, похожей на встрёпанную галку и удивительно доброй.

Маша вспомнила свой первый урок и задание – рисунок на вольную тему. Бревновский клаштер (замок в окрестностях Праги), её любимое с мамой место, особенно весной, когда вокруг старинной стены начинали расцветать могучие каштаны, получился совсем неплохо. Замечтавшись, она даже не услышала команду сдавать работы.

– Семёнова, ты уже где-то училась рисованию? – с искренним изумлением спросила тогда учительница.

– Нет.

– А с частным педагогом?

– Только с мамой.

– А мама? – продолжала допытываться Ксения Павловна – Мама училась где-то?

– Да. В высшей школе прикладного искусства в Праге.

– Ясно, – «галка» смешно по-птичьи кивнула, – У тебя талант, Мария! А талант, помноженный на хорошего педагога…

– Мама умерла…

Зачем Маша это сказала, она и сама не знала. Так вышло. Да ещё и слёзы эти проклятые… чуть не брызнули.