Шикана

– А может, ты преувеличиваешь? – осторожно спросила гостья.

– Нет. Преуменьшаю.

Неизвестно, что ещё хотела добавить Светлана, как в комнату заглянул Иван.

– Машуня! Меира! Пора! Собирайся.

Прощались долго. Уходить, если честно, не хотелось. Ни отцу, ни дочери. Но… надо и честь знать!

– Давай, надумаешь в наше ведомство, замолвлю словечко, – крепко пожал ему руку Михаил. И уже у самого выхода, сам не зная об этом, почти дословно повторил фразу тёти Ривы:

– А знаешь, твоей девочке Маша больше подходит, чем Меира.

Иван вздрогнул:

– А это ты к чему?

– Да ляпнул просто, – широко улыбнулся хозяин, – не бери в голову. Смотри, не те-ряйся!

– Постараюсь. А если что, ты ж найдёшь? А то какая ты полиция?

Они рассмеялись.

2

Школа №8 считалась лучшей. Сюда ходили дети не только представителей городского бизнеса, но и представителей власти. Впрочем, в современной реальности, это обозначает и то и другое. Но чёткого разделения не было. В одном классе свободно могли учиться дети так называемой местной элиты и дети обычных работяг, показавшие хорошие вступительные результаты.

Часто, это создавало так называемые мини-кланы. В каждом классе шло негласное деле-ние на «чистых» и «нечистых» или на «белую кость» и «плебеев». Обычно внешне это про-являлось в дорогих шмотках, средствах связи или ювелирке, а внутренне в высокомерном поведении, презрении к «лохам» и необычайном самомнении.

Упомянутые Светой Золотова и Радынина были две некоронованные «королевы» 7—го «А», в который пришла Меира. Они сначала «в упор» не замечали новенькую, но по пере-шёптываниям и изучающим посматриваниям украдкой Маша поняла, что этот «не интерес» наигранный. Что вскоре и подтвердилось.

В один, как принято говорить, «прекрасный тёплый день» на большой перемене «королевы», как бы случайно, столкнулись с новенькой и соизволили обратить на неё внимание.

– Так ты реально из Праги, да? – немного в нос протянула блондинистая Золотова, – А что к нам? Европа не нравится?

– Нет. В Европе красиво, – вежливо ответила Маша, – просто так получилось. Поэтому и уехали.

Вторая, потемнее, с коротким носиком и резко очерченными ноздрями, Радынина, пре-зрительно фыркнула:

– Гонит она. Мне мама говорила, что её отец здесь родился, а потом там женился на ев-рейке…

– Так ты, блин, жидовка, что ли? – захохотал подошедший высокий подросток с угреватым лбом и туповатым взглядом.

Собрав всю волю в кулак и не желая ссоры, Маша мысленно двинула его в дебильнова-тую рожу, но внешне очень спокойно произнесла:

– Я русская. И наполовину еврейка.

– А тебе, Ковальский, не фиолетово? Или ты фашист? – хмуро осадила угреватого Света.

– Не, вы слышали, что этот бегемот ляпнул? Совсем оборзела дефективная, – тягуче про-тянула Золотова, обращаясь к Радыниной и Ковальскому.

– А что, правда глаза колет?

– А если я тебе хрящики сломаю?

Подбадриваемый одобрительными кивками «королев», прыщавый недоумок крепко ухватил Светлану за руку и загнул её за спину.

Мягкий шлепок, пронзительный крик (скорее даже визг) и обалдевший от неожиданности Ковальский, по-щенячьи завывая, завертелся попой на кучке подметённых школьным дворником листьев, обеими клешнями держась за колено.

Мария вышла из стойки и сделала шаг в сторону побледневших Золотовой и Радыниной:

– Я терпеливая и первая не начинала. И драться совсем не люблю. А ещё не люблю когда меня называют жидовкой и трогают моих подруг. Ясно?

Она кивнула Сулимовой и повернулась к «элите» спиной.

– Идём!

– Ты что, каратистка? – поморщила нос «компьютерный гений», когда они отошли на приличное расстояние от места стычки.

– А что, не похожа? – Маша улыбалась своей лучшей улыбкой.

– Вообще—то, нет.

– Это папа. Показал пару приёмов. Против хулиганов.

– Зря ты так с ними, – вздохнула Светлана, – теперь не отвяжутся.

– Поживём – увидим. Я не боюсь.

Звонок на урок прозвенел финальным гонгом. Перемена закончилась.

Он давно был готов к этому разговору. Очень хотелось, чтобы именно она проявила инициативу, но… дочь молчала, о чём-то серьёзно по-взрослому размышляя, и Иван не выдержал:

– Ты чего загрустила, Меира? Школа не понравилась?

– Пап, – её голос звучал отстранённо и неуверенно, – скажи, мама ведь хорошая была, да? И тётя Рива. И дядя Соломон с Юзеком… они разве плохие?

– Кто сказал, что плохие? – изумился Иван. – А мама наша, вообще была ангелом! Постой-постой… – начал догадываться он, – всё—таки, школа, да? Тебя кто-то обидел?

– Да нет, ничего. Ты не волнуйся! Просто, почему везде не любят евреев? А, папа?

– Не ответишь на это так сразу, милая, – отец тщательно подбирал правильные слова, – Одно скажу, самые большие сволочи и подлецы – это те, кто делит людей по национально-сти. Но ты явно что-то скрываешь, я чувствую. Может, поделишься?

Избегая его испытывающего взгляда, Мария фальшиво весело отмахнулась:

– Ничего не скрываю. Я так просто. Передачу одну видела. По телеку. О евреях.

– Понятно. Но ты не верь всему, что показывают по телевизору. Всякие люди есть. И там дураков много, – успокоился Иван, – А как тебе Света?