КамТугеза

Естественно, списать это на нечистую силу, во время борьбы с церковным мракобесием, было невозможно. Поэтому причину пришлось придумать другую. По мнению комиссии, заключалась она в следующем:

во все времена строители, недовольные условиями труда и оплаты, делали заказчику всякие мелкие и крупные пакости, обнаружить которые можно было только при эксплуатации. Так и в этом случае. В огромную, от подвала до крыши, разветвленную по каждой комнате, встроенную в стены, систему вентиляции, были заложены десятки так называемых дьявольских свирелей. Изготавливали их из листков жести, кирпичей, сложенных под определенным углом или просто из дерева, как обычные свистульки. Вставленные в вентиляционные каналы, они превращали дом в огромный музыкальный орган, живущий сам по себе. Виновников тоже нашли. По мнению комиссии это были плотники, жестянщики, столяры – умельцы на все руки, традиционно жившие в этой округе и обиженные советской властью, которая снесла их лачуги, чтобы очистить место для строительства нового дома.

Хотя, почему эти дьявольские концерты шли только по ночам, ответа не было. После этого расследования комиссия пришла к выводу о нецелесообразности нахождения общежития в этом здании. Да и идея домов?коммун для воспитания нового человека будущего поутихла. Сделали полную реконструкцию, какие?то перегородки сломали, какие?то построили. Весь дом заселили обычными очередниками с соседних учреждений.

И вот что удивительно. Через некоторое время, те жители, которым достались комнаты в стеклянном корпусе, без каких?либо причин начали ощущать себя некой элитой и стали посматривать на своих соседей из другого корпуса свысока. И что более важно: жители основного корпуса как?то легко согласились с таким положением, приняли это как должное. Внешне это почти не проявлялось, но были маленькие детали, которые говорили о таком неравенстве. К примеру, в большом дворе гуляли, играли в футбол дети из обоих корпусов, а в зимнем саду, который сохранился после реконструкции, только дети стеклянного корпуса. Дети из стеклянного корпуса, из так называемого «стакана», учились в спецшколе расположенной прямо в их корпусе, а дети из большого здания в нескольких соседних обычных школах.

К настоящему времени в доме прошло еще несколько реконструкций, которые почти не изменили дом внешне, но заложенное тогда неравенство жителей стало еще более очевидным.

Глава

3

«Стакан» сейчас полностью принадлежал семье Романовых.

Дед Лизы, Юрий Владимирович Романов, в эту минуту сидел на унитазе и разговаривал со Сталиным. Большого чугунного Сталина ему вылили каслинские мастера по сохранившимся формам. В огромной светлой ванной комнате, отделанной белым мрамором из итальянских каменоломен в Карарре, черный Сталин в полный рост и с трубкой в руке, установленный напротив унитаза, смотрелся крайне неуместно. Но именно с ним последнее время Юрий Владимирович общался больше, чем с кем?либо. Вот и сегодня, в день своего восьмидесятилетия, необычно веселый Юрий Владимирович разговаривал с бывшим вождем.

– Ну что, Иосечка, видишь, дожил я и до восьмидесяти. Представляю, как ты сейчас на сковородке у чертей вертишься. И как ревешь от бессилия. Ведь не можешь ты меня достать. Ох, не можешь. Просмотрел, прозевал ты меня, Ося. А так придушил бы меня лично еще в 1948 году, тем самым красным галстуком, что ты мне тогда на шею лично повязал, когда напротив Мавзолея в пионеры принимал. Я ведь тогда от страху, волнения и радости обмочился прямо в штаны, а ты и не заметил.

Романов навсегда запомнил то чувство стыда и страха, когда увидел, как на его синеньких шортиках образовывается темное пятно, как теплая струйка бежит по ноге в сандалии, а потом через дырочки в них стекает на брусчатку Красной площади и пропадает между камнями.

– Теперь я все после тебя зачистил. И совок, дело всей твой жизни, уничтожил. Вот это настоящая месть, Иосик. А ты только и умел на Колыму отправлять и расстреливать. Не было у тебя фантазии.

Хорошее настроение у него было еще и потому, что внимательно оценив в зеркале результаты недавней пластической операции, он остался очень доволен. Прошло больше месяца и следов совсем не осталось. Из зеркала на него смотрел совсем другой человек. Пойти на старости лет под нож хирурга Юрию Владимировичу пришлось из?за очередной молодой невесты. Его невеста, Анфиса Птицина, с которой он планировал сегодня расписаться, была, конечно, не совсем молодой. На днях ей исполнилось сорок пять. Сорок пять лет, проведенных в непрерывной борьбе за место на Олимпе, не прошли бесследно для ее внешности. Но все равно она была почти в два раза моложе жениха, что могло вызвать ненужные разговоры. Потому отметить это событие решили в узком семейном кругу.

Юрий Владимирович, конечно, знал, что внешние данные восьмидесятилетнего старика, даже после нескольких косметических процедур, не могут вдохновить женщину на брак с ним, но обмануть старость ему очень хотелось. К тому же, как очень самовлюбленный человек, он иногда вполне серьезно думал, что еще хорошо выглядит, что очень умен и обладает отменным чувством юмора. Поэтому вполне может нравиться женщинам, даже в этом возрасте.

– Ты, Иосиф Виссарионович, постой здесь в сортире у параши, как тебе и положено, – продолжал Романов, – а я пойду молодую жену ублажать.

Знал бы Юрий Владимирович, как печально для него закончится этот день, постучал бы по дереву, но не боялся сглазить себя молодой жених, да и дерева в ванной не было.

Он еще раз подошел к огромному зеркалу, но неожиданно увидел в нем не свое отражение и не знакомый интерьер своей ванной, а какую?то мрачную комнату с зелеными стенами. В центре комнаты на двух стульях сидели привязанные к спинкам два человека в военной форме. Романов испугался, на лбу мгновенно выступил липкий холодный пот. Он крепко зажмурил глаза, а когда открыл, все вернулось на место. Юрий Владимирович включил холодную воду. Побрызгал ее ладонями себе на лицо и, вытеревшись полотенцем, вышел из ванной.

В отличие от своего будущего мужа, у которого это был четвертый брак, Анфиса выходила замуж впервые. Двадцать лет назад молодая журналистка из районной газеты приехала покорять столицу. Она считала, что очень похожа внешностью и характером на Вивьен Ли в роли Скарлетт О,Хары из «Унесенных ветром». Поэтому это, вместе с хорошими знаниями «науки страсти нежной», должны были по её плану пробить дорогу в высшее общество. Но все пошло не совсем так, как она представляла. Всякое пришлось пройти. Были шикарные Мальдивы, была дешевая Турция и окрики похотливых турок: «Эй, Наташа, иди сюда». Был и голод в съемной хрущевке в Перово. Тогда она ела только лапшу Доширак и в ближайшем магазине обязательно объясняла кассиру: «Рабочие ремонт делают ? никак не нажрутся». Были реки слез и алкоголя, много секса, но не было ни одного предложения выйти замуж. Похотливые чиновники, бизнесмены?импотенты, скупые иностранцы и даже закодированные от водки слесари?сантехники, попробовав её тела и затейливых ласк, всегда исчезали без возврата. Она ходила к колдунам снимать порчу, которую, как считала, на неё наслали завистники. Сутками не вылазила с сайтов знакомств. И ничего. Конечно, всем знакомым она говорила, что замуж не хочет и не собирается, потому что мужики все козлы. Но прошли все сроки, давно ушла молодость и присущий ей оптимизм, а она ни на шаг не продвинулась к своей цели. Не было своего жилья, не было постоянной работы. И поэтому старик Романов, с которым она познакомилась, благодаря своей начальнице, был последним шансом выбиться в другой волшебный мир. Когда единственная подруга спросила, не противно ли ей в постели с дряхлым стариком, она не задумываясь, честно ответила: «Я с дохлым орангутангом готова переспать за такие деньги и за такие перспективы, а старик еще живой и совсем не воняет». Впрочем, то, что ей приходилось делать с Романовым, назвать сексом было трудно. По ночам старичок был безобидный, тихий и что главное, нетребовательный, хотя и не без странностей.

Закончив с утренними водно?гигиеническими процедурами, Юрий Владимирович надел очень светлые джинсы и яркую объемную разноцветную рубашку навыпуск. А чтобы скрыть дряблую шею повязал легкий шелковый шарфик.

На небольшой банкет посвященной их свадьбе из двух сыновей Романова мог прийти только один: Прохор со своей женой Софьей. Настояла на этом Анфиса. Совсем недавно она была у неё секретарем на побегушках. Собственно Софья и познакомила ее со своим свекром Романовым. И теперь Анфисе очень хотелось предстать перед ней в новом качестве его жены, а значит равной ей по статусу.

Когда Романов вышел в столовую Анфиса что?то смотрела в смартфоне. Увидев будущего мужа, она быстро его выключила и убрала. Последнее время от скуки она часто смотрела на «YouTube» ролики разных псевдоученых, экономистов?шарлатанов и пророков?реформаторов. Своих знаний у нее не было, книжки?первоисточники она читать не любила, и поэтому их мантры легко заполнили пустое пространство в ее голове. И теперь при случае Анфиса могла любому собеседнику объяснить «как государство богатеет, и чем живет, и почему не нужно золота ему…»

Оглядев наряд Юрия Владимировича, она решила, что выглядит он как павлин. Но сдержалась и вслух сказала, что он похож на поэта Евгения Евтушенко, передачу про которого она только что смотрела по телевизору. Анфиса считала себя очень расчетливой и практичной. Она понимала, что сегодняшний день это то, к чему она шла всю жизнь, и ошибиться она не имеет права. Поэтому обязана быть обольстительной и внимательной. Каждое слово должно быть выверенным и точным. Анфиса даже отложила давно планируемый разговор о необходимости заморозки семенного материала Юрия Владимировича для суррогатной матери. Это уже после загса: «Будет страховкой, если дедушка умрет от счастья».

– А ведь знаешь, душечка, Женьку известным поэтом я сделал, – обрадовался сравнению Юрий Владимирович. – Нам тогда нужны были карманные бунтари. Без меня бы он в районной газете про доярок с трактористами стишки сочинял. А мы его наверх вытащили, приодели, опубликовали и сначала по братским странам провели: имя сделали, а потом в США отправили. У нас там тогда с американскими левыми были хорошие контакты. В каждом университете свои люди. Все эти Гинзберги, Керуаки. Сплошные наркоманы и гомики. Так мы из Женьки икону и сделали. Мы тогда много икон сделали. На Таганке целый театр с иконостасом. И все на нас работали. Любое наше желание на лету перехватывали. Если бы мы захотели, они бы из Сталина святого сделали, как сейчас из царя Николашки. Ильич прав был, когда сказал, что интеллигенция ? это говно нации.

Романов говорил с большими паузами из?за одышки. Говорить ему было трудно. И хотя всю жизнь посвятил разрушению социализма, он любил вспоминать советский период с гордостью и бахвальством.

– Тогда мы любого человека в любой точке мира могли завербовать. Кого деньгами, кого девочками, кого мальчиками, – продолжал Юрий Владимирович. – Некоторые идейные добровольно работали. В семидесятых мы США могли в бараний рог согнуть ? Вьетнам, арабы, энергетический кризис. Остановить СССР мог только сам СССР, точнее те, кто обязан был его защищать. Рыцари без страха и упрека, – он попробовал рассмеяться, но лишь зашипел и закашлял. И только отдышавшись, закончил: – Другими словами, если бы не я, то кирдык бы настал этой Америке!

Глядя на нелепую одежду мужа, слушая его цинично?хвастливые старческие воспоминания, Анфиса никак не могла сопоставить этого глупого вздорного самовлюбленного старика с тем бескорыстным образом теневого кардинала перестройки, который ей когда?то внушал телевизор. В году 1988 или 89?ом, еще совсем молодой студенткой, она смотрела по телевизору его выступления, и тогда ей и в голову бы не пришло заподозрить его в каких?то мелких личных интересах. И уж ни в каком кошмарном сне ей не могло присниться, что она через четверть века будет с помощью страпона ублажать его дряхлую задницу.

– Так тогда зачем вы его развалили? – спросила Анфиса.

Этого вопроса Романов не любил. Иногда, сидя на унитазе, глядя на Сталина, смотрящего на него с ехидной усмешкой, ему казалось, что во взгляде бывшего вождя он читает именно этот вопрос. Ответить честно он не мог даже самому себе, потому что это означало признать, что главным мотивом всех поступков в его жизни была обычная зависть.

Но это было так. Всю жизнь зависть, как рак сжирала его. Он ощущал ее физически. До кишечных спазмов и тошноты. Зависть рождала ненависть и страх. Всю свою карьеру он боялся, что его арестуют, поставят к стенке и расстреляют. А труп сожгут в Кремлевской кочегарке. Он знал, что там иногда сжигают изменников. И знал, что некоторых сжигают живьем. Сначала нанизывая как купаты на железную трубу, разрывая внутренние органы, а потом, еще живого засовывают в узкую крупповскую печь. И поэтому пил. Пил много. На кухне, в кабинете. Почти всегда один.

Поводом для бешеной зависти могло служить все что угодно и это совершенно не поддавалось логике. Можно понять, когда завидуют прекрасным физическим или умственным способностям, богатству, славе, вниманию женщин, но Романов мог найти для зависти совершенно немыслимые причины. Из?за зависти он испытывал физические боли. Она заполняла голову с таким огромным давлением, что он боялся, что глаза могут выскочить и повиснуть безжизненными шарами вдоль носа, а из глазниц польется, разъедающая все вокруг, зеленая жижа. Какое огромное удовольствие Романов получал, когда видел, как человек совершенно не понимающий за что это ему, отправлялся по его доносу в мордовский лагерь. Его целью была не материальная выгода, но  освобождались места, и его карьера шла в рост.

Скоро его зависть перестала быть персонифицированной и стала глобальной, как оружие массового поражения. Он стал ненавидеть людей за то, что они просто живут. Живут и радуются, несмотря на трудности, бытовую неустроенность. А когда 12 апреля 1961 года он увидел ликующую и гордящуюся своей сопричастностью к происходящему огромную массу людей на Красной площади и открытую улыбку майора Гагарина, с развязавшимся шнурком, у него случился первый удар. Выйдя из больницы через три месяца, он твердо знал цель своей жизни ? уничтожение этой страны.

– Так зачем вы развалили Советский Союз, если он был так хорош? – повторила вопрос Анфиса.

– Чтобы каждая тварь знала свое место, – неожиданно зло ответил Романов.

Внезапно сердце у Юрия Владимировича вдруг быстро забилось, а потом, сделав несколько сильных ударов, остановилось и полетело куда?то вниз. Он стал, как рыба глотать воздух. Стало так страшно, что захотелось вскочить, закричать, позвать на помощь и куда?нибудь спрятаться. Но тело обмякло и не слушалось, а на лбу опять выступили капли пота. Ему показалось, что откуда?то вытянулись жуткие костлявые руки, схватили его и куда?то потащили с огромной скоростью по бесконечным темным туннелям. А потом туннели кончились. И он, уже почти потеряв сознание, опять увидел большую комнату без окон. Теперь очень ярко освещенную, с белым кафелем на стенах и поэтому похожую на операционную. Но люди, собравшиеся в ней, были не в белых халатах, а в военной форме. И вот он уже сидит на стуле, руки связаны за спиной. Он видит свою грудь, живот, ноги в кирзовых сапогах. Рядом сидит молодой солдат и с ужасом смотрит на него. Лицо солдата было очень знакомым. Он понимает, что от него что?то хотят, но не понимает что. А потом он услышал голос и увидел того, кто к нему обращался. Перед ним стоял красивый высокий, мерзко улыбающийся мужчина, в темном костюме и белой рубашке расстегнутой на две верхние пуговицы. В руке у него был пистолет: «Ну что, дорогой, выбирай».

И Юрий Владимирович понял, что от него хотят. Понял, почему с таким ужасом смотрит на него этот солдат. И стало ясно, почему эта видеокамера на  трехногом штативе направлена на него. Тут он очнулся.

Глава

4

– С добрым утром, мам, – крикнула Лиза. Еще не остывшая от утреннего возбуждения, она пришла домой в хорошем расположении духа и, несмотря на бессонную ночь, совершенно не хотела спать. Лиза искала с кем поделиться своим хорошим настроением.

– Могла бы сказать, что ночевать дома не будешь, я же волнуюсь, – не поворачиваясь к дочери, ответила Софья. Она сидела перед большим зеркалом и приводила себя в порядок. С каждым годом это давалось ей все труднее и, зачастую, не приносиложелаемого результата, а только расстраивало.

– Оторвись ты от зеркала, мам. Посмотри какое чудо я принесла!

Софья оглянулась: на полу сидел котенок. Маленький комочек с любопытством и настороженностью смотрел по сторонам.

– А кто им заниматься будет? Убирать за ним? – Софья опять повернулась и продолжила красить брови, сильно втянувшись вперед к зеркалу. – У нас в доме прислуги нет. Твой папа, – Софья сделала паузу и чуть отстранилась, чтобы посмотреть, что у нее получается. – Так вот, твой папа, Прохор Юрьевич, считает, что прислуга нам в доме не нужна, что семья у нас маленькая, и мы вполне можем сами справиться. Хорошо, что я еще приходящую уборщицу выбила, на раз в неделю. Но для котика раз в неделю мало.

– Я сама буду, – обиделась Лиза.

– Ты бы лучше жениха себе хорошего нашла, чем котенка с помойки, – снисходительно посоветовала Софья.

– А что значит хорошего?! – Лиза ненавидела, когда мать начинала с ней говорить таким снисходительным тоном.

– Хорошего ? это значит богатого.

– Ага, – Лиза присела и стала гладить котенка, – чтобы его ублажать. Чем тогда жена отличается от обычной проститутки?

– Тем, что у жены прав больше. А у хорошей жены прав даже больше, чем у мужа.

– Ну, уж нет! С правами или без прав, мне проституткой быть не хочется.

– Понимаешь, Лиза, жизнь женщины так устроена, что ты или проститутка, как тебе нравится повторять, и можешь себе позволить много хорошего и приятного, или ты нищая и работаешь, как проклятая. В современном мире у женщины других вариантов нет.