2. Субэдэй. Яростное сопротивление

– Ты хитрый, но на охоте так не бывает, – попытался оправдаться Баргуджин, однако в его голосе прозвучала добрая нотка, и все это заметили.

– Э-э, нет! – радостно воскликнул Богдан. – Очень даже бывает. Мне рассказывали, что ты однажды на охоте попал копьём в двух волков. А Нурэй подстрелил двух зайцев одной стрелой. Это ведь правда? – громко воскликнул он.

– Да, было такое, – согласился вождь.

– Значит, ты бросил копьё за себя и за своего друга, так?

– Э-э… – Баргуджин не знал, что ответить. Согласиться, значило, признать правильность слов чужака. Не согласиться он не мог, потому что всё, о чём тот говорил, было правда. Вождю туматов была недоступна формальная логика, но он интуитивно чувствовал, что Билбэт его обманывает. Однако ему, как и остальным туматам, это было приятно. Он не хотел, чтобы Тэлэк пострадал из-за глупой случайности. И тут чужака неожиданно поддержал шаман.

– Два копья – две палки. Духи леса видели это. Билбэт не нарушил законов охоты.

Дзэтай застыл в торжественной позе, как будто ещё продолжал общаться с потусторонними силами, а вождь с облегчением вздохнул, потому что все охотники сразу приняли его сторону и одобрительно загудели, подтверждая, что шесть мишеней – это хорошо, правильно и так можно было сделать.

– Значит, Тэлэк тоже будет охотником? – вдруг прервал их разговоры Богдан, громко обратившись к вождю. Он, как никто другой, понимал, что сейчас важно добиться признания вслух, при всех, чтобы потом не было пути назад.

– Э-э… Ну…

– Две палки – два копья?! – обращаясь к охотникам воскликнул Богдан, как бы говоря им, скажите, вы же слышали, что ваш вождь говорил это. Туматы почувствовали благородный порыв чужака. Они подхватили его слова и несколько раз прокричали:

– Две палки – два копья! Две палки – два копья! Две палки – два копья!

Баргуджину ничего не оставалось, как признать в душе своё поражение. И впервые в жизни он сделал это с искренней радостью.

– Тэлэк из рода Ныргая будет охотником! – вынес он свой вердикт и поднял над головой кулак.

Взрослые мужчины радовались, как дети, хлопали друг друга по плечам, что-то выкрикивали и даже смеялись. И только Тэлэк сидел под деревом и плакал. Но это были слёзы счастья.

Всех юношей собрали у гэра вождя. Охотники помогали шаману готовить их к последней волнующей процедуре – нанесению татуировки. Хотя на самом, деле, это была непростая татуировка. Туматы делали тату в зависимости от события. Обычно они означали победу над врагом, очень удачную охоту, рождение ребёнка или посвящение в охотники. От других племён их отличали именно эти странные знаки, поэтому туматов часто называли «шитые лица». Её наносили иглой и ниткой, испачканной в пепле костра. Получался тонкий пунктирный узор. При посвящении в охотники юношам делали то же самое, только на левой руке – от кисти до шеи.

Когда подошла очередь Богдана, старшие охотники предложили сразу нанести ему знак на лицо, потому что он, по их мнению, заслужил это своим поведением. Вождь посоветовался с шаманом и отказал, потому что все поступки чужака были совершены до того, как он стал охотником. А знак особой заслуги на лице наносился только после этого ритуала. Остальным пришлось согласиться. Однако это оказалось к лучшему. Почти у половины юношей кожа после этого вздулась и покраснела. Их знобило, поднялась температура. Они потели и тяжело дышали.

Богдану тоже было не по себе, но он вместе с Тускулом несколько раз спускался к реке и там вынимал косточки из ран. Затем они промывали их водой и давали немного подсохнуть. Изобилие трав и растений в этой части леса было очень кстати. Повсюду виднелись высокие стебли тысячелистника с чашеобразными веточками. Цветы в этом месте были жёлтые. Чем-то эти растения напоминали маленькие сосны – такие же тонкие стебли без веток, большая крона вверху, только цветов у сосен не было. Ещё Богдан протирал раны соком полыни. Но не самой травы, а её корня. Так учила мама, когда он однажды в детстве порезал ногу на озере.

Шаман, кстати, знал об этих травах. Но у него были ещё свои рецепты, о которых он не хотел рассказывать. Дзэтаю приходилось следить за ранами других. В этом году воспаление было у большого количества юношей. Богдан понимал, что это – результат попавшей в кровь грязи, и втайне, когда рядом не было шамана, помогал ребятам, вынимая кости из-под кожи и выдавливая сукровицу с гноем из ран до появления крови. Он протирал их тем же самым корнем полыни, что и себе, а потом подкладывал листья тысячелистника. Как ни странно, шаман либо не замечал этого, либо был не против. К счастью, в этом году никто не умер. Говорили, что обычно один или два человека умирали, но для туматов это считалось честью.

Глава 3. Страшная новость

Несколько дней прошли в томительном ожидании. Было больно, нудно и скучно. Никто ничего не делал. Когда юноши смогли идти, вождь приказал возвращаться. Пора было готовиться к празднику охоты и поиску жён, как говорили старшие воины. Однако в стойбище их ждали ужасные новости. Произошедшее потрясло даже взрослых туматов своей беспощадной суровостью.

У самых первых гэров стало ясно, что случилось что-то плохое. Где-то вдали слышались причитания женщин. Охотники поспешили туда и увидели страшную картину: на земле лежали два завёрнутых в ткань тела. Старейшины готовили костры. Значит, умерли два человека. Это были две беременные женщины. Обе скоро должны были рожать и ходили перед этим к Гризе, жене шамана. Их родственницы громко плакали, другие стенали, старейшины угрюмо молчали – всё случилось накануне вечером, буквально перед самым возвращением охотников.

Богдану показалось подозрительным, что у беременных была температура, они были горячими, как говорили плачущие родственники, жалуясь шаману и вождю. Ночью несчастные начали общаться с духами, их речь стала бессвязной, они потели, тяжело дышали и смотрели безумными глазами в пустоту. Всё это было похоже на заражение какой-то инфекцией, но больше в племени никто не заболел, хотя вокруг двух беременных постоянно находилось много людей.

– Мы не можем проводить праздник до следующего полнолуния, – сказал вождь, обращаясь к старейшинам.

– Сколько охотников вернулось? – прокряхтел кто-то из седовласых стариков. Он задавал этот вопрос не просто так.

– Все.

– О-о… – с удивлением и тайным пониманием выдохнули старейшины. Для них всё стало ясно. – Духи леса взяли их жизни. Они ушли вместо них, – со знающим видом заключил самый главный из них, Тоэхай.  Вождь повернулся к шаману.

– Надо готовиться к обряду очищения. Иди, собери всё что нужно, и приходи к моему гэру.

– Духи леса не взяли охотников. В этом году никто не умер. Они взяли души женщин и детей, – трагично произнёс Дзэтай. Баргуджин ничего не ответил. Словами здесь было не помочь. Он оставил охотников и родственников горевать у тел, и направился к своему жилищу. Шаман медленно побрёл в сопровождении сына и чужака к спуску. Теперь Дзэтаю предстояло провести два дня в гэрах этих женщин, сжигая в костре горькие травы. Ещё он должен был просить духов леса не забирать жизни других соплеменников.

Это был тяжёлый обряд, который требовал много сил, а их у бедного шамана уже не осталось. Он и так почти не спал несколько ночей во время посвящения.

Они подходили к холомо, когда Дзэтай вдруг остановился и замер. Тускул тоже напрягся, посмотрев в сторону натянутых шкур и торчащих палок. Над отверстием не было дыма, и полог, обычно открытый в такую жару, был наглухо закрыт. Солнце висело в самом центре небосклона. Они поспешили вперёд, и их напряжение передалось Богдану. Даже у него тряслись руки, когда они пытались развязать кожаные ремешки, удерживающие изнутри длинную шкуру. Полог был закреплён очень надёжно.

– Гриза! – громко позвал шаман. Тишина только усилила нервное напряжение, и Дзэтай, споткнувшись о лежавшую у входа палку, упал на колени. Богдан с Тускулом сумели засунуть руки под полог и найти места креплений. Через несколько мгновений шкура отлетела в сторону, и внутрь ворвался яркий солнечный свет. Богдан поймал себя на мысли, что узкая полоска напоминает ему луч прожектора, но испуганный вид Тускула заставил сразу забыть об этом. Шаман продолжал сидеть у входа, что-то бормоча посиневшими губами. Он не решался войти. Тускул, его сын, первым шагнул внутрь.

Гриза лежала у потухшего костра на большой медвежьей шкуре. Видимо, на ней было теплее, чем на других. Она спала, подложив руку под голову. Всего в двух шагах от неё лежали остывшие угли, на которых дрожал потревоженный резким порывом воздуха пепел. Тускул подошёл ближе и опустился на колени. Затем медленно положил руку на плечо и повернул мать к себе. Тело безвольно откинулось назад, на спину, голова запрокинулась, и он увидел матовую маску воскового лица. Тускул отшатнулся, но не встал, продолжая смотреть на закрытые глаза, обострившийся нос и бесцветные губы.

Богдан стоял у входа, когда сзади послышалось тяжёлое дыхание Дзэтая. Тот с трудом шагнул вперёд и схватился за вовремя подставленную руку. Оба подошли к Тускулу и опустились рядом с телом Гризы.

– А-а-ах… – со стоном выдохнул шаман, увидев что-то возле пояса жены. Дрожащей рукой он подтащил к себе развязанный мешочек и достал оттуда щепотку травы. – А-а-ах… – снова простонал он и прижал его к груди. Глаза наполнились слезами, и Дзэтай, не сдержавшись, разрыдался.

Богдан вышел наружу. Вскоре подошёл Тускул. Какое-то время оба молчали, чувствуя, что три смерти в племени внезапно сделали их намного старше.

– Надо сказать вождю, – негромко предложил Богдан, понимая неуместность соболезнований. Он искренне сочувствовал другу, но слова застряли в горле. Лучше было промолчать.

– Да, – еле слышно произнёс Тускул. Потом повернулся к нему и тоже расплакался.

– Ну, ну, прекрати, – с трудом выдавил из себя Богдан. – Слезами горю не поможешь. Ты не виноват. Это – жизнь, ничего не поделаешь, – ему противно было говорить эти слова, от них веяло фальшью и неискренностью, однако он действительно не знал, что делать.

– Мы все умрём, – вдруг выпалил Тускул.

– Что?!. – у Богдана глаза полезли на лоб, а в голове закрутились тысячи мыслей о том, что в племени точно началась эпидемия, Тускул об этом знает и теперь всех убьют.

– Они были тут. Они приходили к ней! – захлёбываясь от слёз, бормотал Тускул. – Трава. Она дала им траву. Я знаю. Это – трава для родов. Они умерли. Она тоже… тоже пила… эту траву, – глухие рыдания сотрясали его сильное тело, и Богдан не мог без боли смотреть на мучения друга. Но, оказалось, это было не всё.

– Ты не виноват, – снова попытался успокоить Тускула он, думая, что тот жалеет мать и умерших женщин.

– Совет выгонит нас. Лесные люди. Мы умрём. Мы не можем жить в лесу. Мы умрём, – повторял он одно и то же, и тут до Богдана дошло, что Тускул боится изгнания. Вот оно что! Его мать была виновата в смерти тех женщин… и в своей тоже!

– Нас всех выгонят? – осторожно спросил он. Тускул кивнул в ответ. Богдан лихорадочно соображал, что делать. Получалось, это касалось и его. Раз он жил с шаманом, значит, они были вместе. Спрашивать об этом Тускула не стоило. Но интуиция подсказывала, что действовать надо было срочно. Вождь ждал Дзэтая для совершения обряда и мог прислать охотников. В это время из гэра послышались странные заунывные звуки. Они сразу ринулись внутрь.

Отец Тускула сидел на том же месте, рядом с трупом жены, и медленно раскачивался из стороны в сторону. Возле него, на куске кожи, лежал маленький мешочек. Из него высыпалась светло-серая пыль, очень похожая на пепел.

– О-ох! – вырвалось у Тускула.

– Что? – видя волнение друга, спросил Богдан. Тот схватился руками за голову и скривил лицо. – Ну что? Скажи, чёрт тебя подери!

– Всё, он ушёл, – простонал Тускул.

– Куда ушёл?

– К духам. Далеко. О-ох! – сына шамана охватило отчаяние. – Что делать? Как сказать вождю?