Вначале было слово

Вначале было слово
Игорь Николаевич Евтишенков

Испания, Средние века. Судьба неожиданно сталкивает на пороге церкви двух людей, близких по духу и отношению к жизни, но разных по возрасту. Оба стоят перед выбором, который, как им кажется, посылает им свыше могущественная сила. Католический священник, приняв сан много лет назад, исповедует молодого человека, впервые испытавшего силу настоящего гнева и настоящего откровения, которое послал ему всевышний.

Вначале было слово

Игорь Николаевич Евтишенков

© Игорь Николаевич Евтишенков, 2022

ISBN 978-5-0056-2617-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Старый священник Хосе Мария Матеос давно уже затушил свечи и готовился отойти ко сну, когда в тяжёлые церковные ворота громко постучали. Событие незаурядное для его маленькой церквушки, стоящей на холме вдали от деревни. В большинстве своём, проводящая дни и ночи в труде паства к этому времени уже отошла ко сну, и вряд ли кто-нибудь стал бы тащиться сюда по пустякам.

На улице было сыро. Дождь прошёл совсем недавно. Священник задержался на ступеньках. Несколько луж неприятно преграждали дорогу его прохудившимся сапогам. Пока Хосе Мария искал обходные пути, было тихо, и у него возникла надежда, что за воротами уже никого нет. Однако, подойдя ближе, он услышал неровный перебор топчущихся на месте лошадей. Их было не больше трёх. В этот момент стук повторился. На этот раз даже более настойчиво.

– Кто там? – тихо спросил священнослужитель, почти прислонившись ухом к замочной скважине.

– Луис Монтаньес! – раздался вдруг такой громкий голос, как будто губы говорящего находились напротив замочной скважины. – Я хочу поговорить с падре.

– Уже поздно, сын мой. Ты уверен, что хочешь поговорить сейчас? – святой отец на всякий случай не стал сразу открывать ворота, чтобы потом лишний раз не закрывать их, если удастся переубедить говорящего. Он сильно устал в этот день. Было далеко за полночь, а завтра с утра предстояло сделать много тяжёлой работы.

– Да, уверен! – он говорил слишком громко для простого крестьянина. – Откройте, святой отец! Мне надо с вами поговорить.

– Ну что ж, – прокряхтел Хосе Мария и со скрипом повернул ключ в замке.

– Мне нужен Ваш совет, падре, – святому отцу бросились в глаза дорогие оторочки чёрного бархатного камзола, белоснежные манжеты и такой же тонкий кружевной воротник просящего. Даже в тусклом свете ночного фонаря с закоптелыми пергаментными стенками было видно, что путник носил дорогую одежду. Правая рука в перчатке лежала на эфесе прячущейся в темноте шпаги, но по тускло-жёлтому блеску широкой чашки над рукояткой можно было судить, что она была покрыта золотом. Подняв глаза вверх, падре буквально наткнулся на жёсткий и взгляд двух спокойных и решительных глаз. Узкая бородка вдоль нижней части лица, гладкая кожа, плотно сжатые губы и тонкий, без горбинки нос – всё это сразу бросалось в глаза на фоне широкого белоснежного воротника. Однако именно глаза приковывали основное внимание в этом человеке, заставляя забыть обо всем остальном и думать только о них, стараясь разгадать причину их глубокого спокойствия. Большие черные зрачки усиливали это впечатление, и, казалось, что изнутри эти глаза горят каким-то неведомым огнём, который придавал их хозяину такую уверенность в себе. На вид путнику было чуть больше двадцати двух – двадцати трех лет, но что-то подсказывало падре, что пережил этот человек в жизни намного больше. «Да… не иначе, как любовь», – подумал он. Больше ничего не может привести богатого молодого человека за советом к священнику посреди ночи.

– Ну что ж, входи, дальний странник. Двери храма Господнего открыты для всех, – падре посторонился и впустил молодого человека внутрь. Тот сразу же направился к дверям церкви, не обращая внимания на грязь и лужи. Брызги от его сапог разлетались в разные стороны, поэтому Хосе Мария приотстал, стараясь не попасть в старые лужи и не оказаться обрызганным молодым человеком. Так они вместе прошли через маленький двор и вошли в церковь. Медленно двигаясь вдоль двух рядов узких чёрных лавок, напоминавших в свете старого фонаря длинные гробы, они наконец добрались до алтаря, а оттуда – и до дверей исповедальни. Святой отец закашлялся. У него закружилась голова. На губах выступила пена. По привкусу – опять с кровью. Он знал, что сырая церковь – не лучшее место для ежедневного пребывания бренного человеческого тела, но имел ли он право роптать, когда в мире ещё было так много боли и несправедливости?

Его гость тем временем без колебаний открыл дверь и шагнул внутрь. Святому отцу пришлось сделать то же самое. Внутри их разделяла хлипкая решётчатая перегородка, верхняя часть которой была дополнительно закрыта грубыми досками. Поменять их на занавески, как в севильских церквах, никак не получалось, но падре был доволен и тем, что эти конструкции тоже хорошо служили своему делу: лица говорящего видно не было, а всё остальное приходящих сюда по воскресеньям мирян не очень-то и волновало. Священник сел на скамью, сделанную из такой же грубой доски, как и сама келья, и поощрительно кашлянул. Его сигнал был сразу же услышан.

– Святой отец, я пришёл за советом. Мне надо… – молодой человек, казалось, не знал, как правильнее выразить свою мысль. Почти все прихожане сначала зажимались, как будто им в живот ткнули горячим железом, а потом распускались, как цветы по весне, и постепенно начинали то плакать, то шептать, говоря всё подряд.

– Господь всегда готов выслушать твою боль. Не держи её в себе, сын мой.

– Я хочу отомстить, падре! Я хочу отомстить тем, кто меня унизил!.. – сразу же заговорил он. Сквозь широкие клетки перголы было видно, как сжимались и разжимались его длинные, сильные пальцы, оставляя след на бархате панталон. Святой отец вздохнул, чувствуя, как в предчувствие трудного и однообразно долгого разговора опять заныла поясница. – Но перед этим мне надо…

– Месть есть проявление дьявола в нашей душе. Христос терпел большие мучения. Тебе надо научиться прощать своих врагов, – начал Хосе Мария, засунув кисть между поясницей и стеной.

– Падре, я здесь не за тем, чтобы выплакаться и уйти домой. Я не собираюсь подставлять правую щеку, когда меня ударили по левой, – разговор приобретал совсем не тот оборот, на который рассчитывал святой отец в самом начале. Молодой человек был с характером. Но зачем тогда он пришёл в церковь?

– Э-э… – священник на минуту замешкался. – В чём же твоя боль, сын мой? Поведай мне, а я выслушаю и постараюсь облегчить твои страдания.

– Моя любимая… – юноша осёкся на этом слове, но, сделав глубокий вдох, пересилил себя и продолжил: – Та, что клялась мне в любви, отказала мне в присутствии отца и матери. Она сказал, что вообще меня никогда не знала. И это после того, как мы провели с ней столько времени вместе!

– Она соблазняла тебя?..

– Нет! Мы встречались несколько раз. У нас в городе. Она приезжала со своей матерью и братьями. Они продавали на рынке мясо и шкуры волов. Мы познакомились с ней случайно у городского колодца. Первый раз я не мог долго разговаривать, но узнал, когда она будет там в следующий раз. Через неделю они приехали снова, и я уже переоделся, как кузнец. Мы встречались с ней за городскими воротами. Просто гуляли и разговаривали. Скорее, я её добивался, чем она меня! Нет-нет, она ни разу так и не дала мне повода усомниться в её верности и чистоте! У моего отца достаточно средств, чтобы я мог купить себе любую такую крестьянку. Но Каталина! Она не простая!

– Как её имя сын мой? Прости, я не расслышал, святой отец наклонился к решётке.

– Каталина Лаура де Молина.

– Каталина Лаура де Молина… – еле слышно повторил священник, как бы запоминая это имя. Он знал эту семью. Очень трудолюбивая и многодетная. Они жили в соседней деревушке по другую сторону реки, и добираться к ним через брод и по обходной дороге всегда было для него сущей мукой.

– Что? Что вы говорите, падре?

– Нет, ничего, сын мой. Я внимательно тебя слушаю. Дьявол проявляется в разном обличье. И наша святая цель быть внимательными и находить его в наших мыслях и желаниях.

– Да, дьявол… – так же медленно повторил молодой человек, думая о чём-то своём. – Я дарил ей разные подарки, но она их выкидывала. Все. Говорила, что о ней подумают всякое плохое, что она продалась. Но от денег она никогда не отказывалась. Я с радостью отдавал ей столько, сколько у меня было… тогда. Она читала молитву и благодарила Господа за помощь. Если бы я знал!

– Она с именем Господа на устах брала твои деньги и ничего не давала взамен?

– Да причём тут деньги, падре?! Мне плевать на деньги. Я сказал, что люблю её и хочу увезти с собой. Она согласилась, понимаете? Говорила, что любит меня. Почему же потом она сказала своим родителям, что видит меня в первый раз и любит совсем другого? Какого-то соседа Карлоса, который, якобы, зарабатывает своим трудом, честен, порядочен, хорошо, видите ли, танцует и ещё они знакомы с детства, – молодой человек на выдохе тихо закончил последнее предложение и замолчал. – Но хуже другое. Хуже её коварство. Она всё это сделала специально. В последний день нашей встречи, когда я ей сказал, что собираюсь приехать за ней к её родителям, она долго сопротивлялась, но так и не сказала ни да, ни нет. Только, прощаясь, отдала свой браслет. Вот этот, – с этими словами молодой человек что-то показал сквозь решётку падре, но освещение было столь тусклым, что тот смог рассмотреть только какие-то шарики на ниточке. Потом он продолжил: – но когда я показал ей этот браслет при родителях, она сказала, что потеряла его очень давно, и все в семье это знают. После этого меня просто выставили за дверь, как бродягу! Но я узнал через своих людей, что этот Карлос и вся его семья разорились прошлом году, поэтому отец Каталины отказался выдавать её замуж за этого мужлана. А я! Я-то был всего лишь дойной коровой, которую она использовала, чтобы собрать денег для своего урода!

– Ева первая поддалась на уговоры змея и съела яблока греха. В этом нет ничего нового. Но почему ты так болезненно всё это воспринимаешь, сын мой? Не околдовала ли она тебя? Не использовала ли она каких-нибудь тайных заговоров или гаданий во время ваших встреч? Может, она ведьма?

– Да нет же, святой отец, – с лёгким раздражением возразил молодой человек. – Она вполне нормальная женщина. Правда, очень красивая. Но без всяких этих ваших штучек! С ней было просто очень интересно разговаривать. Она даже умеет читать. Представляете?

– И сколько раз вы встречались?

– Семь, падре! Целых семь раз! Семь недель, каждый раз, как они приезжали в город.

– Всего семь?.. – еле слышно произнёс святой отец. – Иисус провёл в пустыне сорок дней, проверяя себя на искушение. А потом ходил со своими учениками долгие годы, и они все отвернулись от него. Петру он так и сказал: трижды отречёшься от меня…

– Я знаю, святой отец, знаю! Но и о жене он говорил, что она должна верной рабыней быть мужу своему, не так ли?

– Но ведь эта девушка ещё не твоя жена, сын мой? И Господь ещё не скрепил ваши узы клятвой? Поверь, он всё видит и каждому предначертал свою собственную судьбу. И тебя ждёт свой особенный путь…

– Вот поэтому я и пришёл к вам падре, – резко перебил его молодой человек с трепетом голосе. Он явно волновался. Хосе Мария очень хотел бы увидеть, как выглядит волнение на этом сильном и спокойном лице, но доски были непроницаемы для его взгляда. – Если Господь предначертал судьбу каждому из нас, то, значит, Ему всё известно, не так ли?

– Да, сын мой. Но за выбор свой ты всегда в ответе перед ним.

– Тогда любой мой поступок – это судьба, предписанная свыше. И буду ли я счастлив или несчастлив, тоже решено на небесах, не так ли?

– Не совсем так, не совсем. Я вижу, ты умён и знаешь Библию. Судьба твоя предрешена свыше, да. Но не счастье твоё или горе. Господь страдает и радуется вместе с нами. Поэтому он не может в каждой судьбе предвидеть только счастливые события. Любой твой поступок он видит, и частичка его находится в тебе. Это твоя душа. Именно она и не даёт тебе совершать зло и бесчестие, потому что она – частичка Господа нашего. Через неё ты пропускаешь все свои мысли, и он отвечает тебе из глубины её. Вот почему так страшно, когда там находит себе пристанище Сатана. Он не уничтожает Господа, ибо не может этого сделать, но он закрывает Его частичку от тебя. Он, как туманом, заполняет твою душу, не давая возможности найти правильный путь к Господу. Но ведь, даже творя зло, человек чувствует, что Господь есть в душе его, ибо страшится справедливого суда Его и знает, что он наступит.

– Я не боюсь суда, святой отец. Я ничего не боюсь.

– Это свойственно молодости. Но ведь ты же ходишь в церковь, и молишься Господу нашему Иисусу Христу?

– Хожу… – было слышно, что он сказал это с горькой усмешкой.

– Значит, сердцу твоему нужен отклик и сострадание, сын мой.

– Не думаю… – спокойно ответил молодой человек. – Но Господь видит мои поступки и радуется им, если они приносят мне радость. Так, святой отец?