Этюды

Этюды
Игорь Николаевич Евтишенков

В сборник включены произведения «Во всём должен быть порядок», «П.О.П.», «Поступок», «Неужели всё?!», «Харон», «Женская сумочка», «Очередь», «Акт коммуникации», «Китайские зарисовки: Жизнь меняется к лучшему», «Неисповедимы пути падения», «Ника», «Восточный дастан», «Ненависть», «Второе „Я“», «Комнаты души», «Как бы я обставил свою комнату», «Убранство разума», «Забытые следы», «Ах, Рогнеда», «Полынь-Трава», «Севастополь. Херсонес», «Память», «Птичка», «Шипы розы».

Этюды

Игорь Николаевич Евтишенков

© Игорь Николаевич Евтишенков, 2022

ISBN 978-5-0056-2627-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ВО ВСЁМ ДОЛЖЕН БЫТЬ ПОРЯДОК

По телевизору начались новости. Всё делят, делят, никак разделить не могут. Не думал, что доживу до такого. А ведь на дворе уже четырнадцатый год. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Снова упал самолёт. Украине мало власти, а Белоруссии – газа. Прибалты готовы стать шведами, лишь бы было что есть. Премьер-министр РФ хочет заплатить за долги Исландии. Целых четыре миллиарда долларов. Даже представить не могу такую кучу денег. Говорят, там плохо, есть нечего. А у нас пока есть. Нас кризис почему-то не коснулся. Мы в него не входили. И не выходили. Что за зверь такой, что его не видно, а только говорят о нём? Да, я сам не воевал. Мал был. Всего пять лет от роду было, когда война началась. Ну и что? Никому зато никогда не жаловался. Тогда вообще никто не жаловался. И о кризисе не говорил. Работали все вместе. И умирали тоже вместе. Эх… Кстати, надо сходить проверить пенсию. Заодно и за телефон заплатить. За прошлый месяц. А-то бумажку поздно принесли в этот раз. Электричество, вот, подняли, надо сидеть, считать, что там теперь с этими переплатами получается.

Руки безвольно повисли вдоль тела. Даже подниматься не хотят. Устали. Глаза наткнулись на старые носки у кровати. Надо бы зашить, а то пятки уже проваливаются в ботинки. Утром ничего не получилось. Слюнявил нитку несколько раз, тянул, но в иголку не попал. Всё мимо. Старость – не радость. Слепота одолевает. У соседки, кажется, была иголка побольше. Надо попросить. Лишь бы только не стала телевизор повторять. От неё всегда голова болит. Ладно, потом зайду. Чай уже остыл. Вялый, как Юрка-друг говорил – ни тёплый, ни холодный. Глоток не в радость. Кружку тоже не вымыл с вечера. Волна заварки вокруг выщербленных краёв осталась. Ладно, потом помою. На кухне и так всё чисто. Всё на своих местах. Пол вымыт, посуда – тоже. Да и много ли той посуды на одного?

Медленно прошёл в комнату, посмотрел с тоской на телефон. Молчит чёрная трубка, молчит. Давно не говорит. Юрке больше не позвонишь. Опередил. Ушёл первым. Дети тоже не звонят. Свои заботы. Что им старость? Только прошлое. А жаль… Купили, вот, мобильный. Дочки скинулись на день рождения, чтобы звонить со своих телефонов. И не звонят. Зачем тогда купили? Чтобы был? Непонятно. А нормальный телефон куда? Полгода уже прошло однако. Надо на первый этаж спуститься. Может, письмо пришло? Хоть от кого-то…

Лифт ехал так долго, что казалось, жизнь закончится раньше, чем откроются его двери. Ну ничего. Главное доехал. Дымом пахнет. Курили. И ещё плевали. Грязно и воняет сильно.

Спустился, заглянул в почтовый ящик. Ничего нет. Даже рекламы. Таисия, новая уборщица из небольшой деревеньки под Донецком, теперь каждое утро выгребает весь мусор из незапертых ящиков. Говорит, ругают за разбросанные бумажки. А сама радостная, у неё семья большая. Живут все в подвале их дома. Без горячей воды и газа, туалета и душа. Тоже, вот, судьба закинула сюда. А там была учительницей…

По ступенькам домой вернуться не получилось. Хотя Юрка говорил, что надо ходить до последнего, пока совсем не упадёшь. Вчера тоже не получилось. И позавчера – тоже. Сегодня напрягся, один этаж ещё одолел, а на втором остановился. Воздуха не хватает, сердце стучит, как молот на наковальне, голова надулась, как мешок. Сдался, вызвал лифт.

Дома – пусто. Только телевизор работает. Хоть он говорит. По интонации слышно – снова политика. Кто-то кого-то успокаивает, что у нас ничего не случится. Значит, обязательно случится. Сел, полистал районную газету. Приглашали в центр для пенсионеров. Может, сходить? Не хочется. Не тянет. Лида смотрит с фотографии, как живая. На даче были. С граблями стоит, радуется. Что-то там мудрила с грядками. Да так и не посадила ничего. Радостно улыбается, весело. Даже завидно. Может, ей там лучше, чем здесь? И не спросишь уже. Никого не спросишь. Моего года уже никого в живых не осталось. Юрка был сорокового. Я – тридцать шестого.

Мысли опять вернулись к дочерям. Поздние они у них с Лидой получились. Слишком поздние. Не получалось сначала, а потом болела она долго по женской линии. Но, бог дал, пусть и поздно, но всё же родились две девочки. Почти под сорок. Тяжело тогда было, тяжело. Даже сейчас вспомнить страшно, как врачи кричали и рожать запрещали. На заводе в парткоме пытались объяснить, что поперёк медицины идти нельзя. Хорошо, что директор оказался сердечный, у него сын погиб, а больше детей не было. Помолчал, помнится, тогда, повздыхал, а потом куда-то позвонил, и им с Лидой с роддомом помогли. Хороший человек был, царство ему небесное.

Сейчас Алёна, младшенькая, живёт далеко, за городом, а Света, старшенькая, рядом, две остановки на метро. У Алёны второй муж попался вроде ничего, работящий, но молчун. И недобрый. Всё время волком смотрит, как будто удара ждёт в спину. Видно, жизнь тоже помотала. Про своих родителей ничего не говорит. А здесь, на всё готовом, жить отказался. Тогда ещё Лида жива была. Сказал, что в двушке две семьи не уживутся. Теперь, вот, мыкаются сами, снимают угол где-то. Не по-людски как-то. А произошло-то всё по глупости. По чистой глупости. Не нравилось им, видите ли, как он со стола крошки сметает в ладошку и съедает, не выбрасывает. Муж её кричал, что везде корочки от хлеба сушатся, как в войну. А они только в хлебнице и лежали. Вещи их трогать тоже нельзя было. А как их не трогать? Жили-то все вместе – они с ребёнком в комнате, а он – на кухне. В сад внука водить не доверял… Чтобы позавтракать, приходилось вставать пораньше, чтобы им не мешать. Один раз даже так осерчал, что наорал на Алёну и сказал, что лучше бы «её отцу» пойти работать, чем зря небо коптить. С молдаванами или таджиками улицы мести – тоже работа. Я пошёл бы, да сил уже нет. Не понимает он, молод ещё, горяч, от жизни всего хочет. Так всегда было. Старики всегда молодым мешали. А съехали они после того, как я случайно к ним в комнату зашёл. По телевизору показали Судостроительный завод, гальванику, где мы с матерью работали, и улицы с рельсами между цехами. Хотел порадоваться вместе. А они в это время переодевались куда-то идти. Ну и что тут такого? Я же двоих дочек вырастил, что ж тут такого страшного, что зашёл без стука? Э-э-х… Но нет, заартачился, завтра, кричит, ноги моей в доме этом не будет. Так и съехали к чёрту на кулички. Алёна всё плакала, но куда же ей деваться? Для неё ребёнку отец нужней, чем дед, это ясно. Так вот один я и остался в своей малогабаритке.

Старшая, Света после развода в бога ударилась. До этого по всей стране за мужем колесила. Говорила, он – прораб от бога. Они, мол, ни в чём не нуждаются. А он шулером оказался. У людей деньги за ремонт брал и исчезал. Поэтому и переезжал с места на место. Ну и она – за ним. Машину ему на себя купила, в кредит. Говорила, что ему, как гражданину Молдавии это делать нельзя. Дура. Ребёнка у них не было. Поначалу меня обвиняла во всём, а потом вообще звонить и приходить перестала. Обсуждать эту тему не хочет. И вообще вспоминать мужа не хочет. А что она хочет? Просил к матери свозить на могилу на Красную Горку, а она забыла. В бога стала верить. На каждом углу крестится. А к матери съездить – всегда занята. Как же её бог на это смотрит? Да уж…

А теперь ещё и Макарыч на прошлой неделе ушёл. Последний после Юрки был, с кем можно было поговорить. Многое помнил. Хороший человек был. Вдумчивый. На десять лет старше. Войну прошёл. Сейчас таких уже нет. Все только о себе говорят. И ещё о деньгах. Больше – ничего. Не дай бог о Советском Союзе вспомнить или о восстановлении Ташкента, где мы с Лидой работали, так вообще затюкают. Для них Родина только там, где платят больше. С кем теперь можно прошлое вспомнить? Да, и не с кем, получается…

Дверь входная вот просела. Щель между косяком и дверью уже приличная. Надо бы поменять, да одному несподручно. Таисия из подвала обещала, но как её, женщину, просить об этом?

Новое утро. С молодой соседкой договорился, что буду ходить на детскую кухню. Она одна, без мужа. А мне в радость, всё равно недалеко. Хорошо стоит, рядом со Сбербанком. Тут же и продуктовый небольшой. Удобно. Дверь только у них тяжеленная. Ну, ничего, народ постоянно входит и выходит. Кто-то да откроет. Так и есть. Внутри всего одна женщина с ребёнком на руках. Хорошо. Назвал номерок, расписался в бумажечке и пошёл к окошку получать. Там вторая женщина, посерьёзнее, стоит на выдаче у компьютера и молчит, как будто не замечает меня.

– Девушка, у меня номерок семнадцатый, – напоминаю ей.

– Дедушка, вам не сказали? Завтра приходить! – как из радиоприёмника выпалила.

– Как это завтра? – я даже опешил. – Что ж, детям сегодня ничего не дают?

– Всё, теперь решили, что через день получать будете! – смотрит на меня, как будто я с неба свалился, и ей теперь в тысячный раз надо объяснять какие-то прописные истины. Кто-то вошёл и стал сзади. Дышит тяжело. По ступенькам поднимался.

– Как же так? Я же ничего не знаю. Почему? – всё ещё растерянно пытаюсь понять, где совершил ошибку, и как теперь объяснять соседке, что им будут давать питание через день.

– Так удобнее. Неужели не понимаете? – уже начиная закипать, отвечает «молочница». – Вам же через день удобнее. Меньше ходить. Удобнее, дедушка! – почти шипит она.

Стою и смотрю на неё. Её это, видимо, сильно раздражает. Мужчина сзади не вытерпел и покашлял.

– Вы позволите? – указал рукой на пакеты с молоком, как бы спрашивая разрешения получить их.

– Да, да конечно, – отвечаю, отодвинувшись в сторону. – Я тут просто понять пытаюсь…

– Да вы не волнуйтесь, это же удобнее, – мужчина пытается снисходительно улыбнуться, чуть повернув подбородок в мою сторону. Старается быть вежливым. – В вашем возрасте это даже лучше.

– Кому лучше? – я никак не могу понять, почему за меня так решили. Мужчина пожимает плечами. Смотрит с сочувствием на молочницу. Та сокрушённо вздыхает. Прямо, театр у них для умалишённых. Нет, ну не может ведь так быть! Наклоняюсь к окошку и спрашиваю: – Простите, а кто так решил, чтобы через день выдавать?

– У меня приказ, вы понимаете?! – взвилась «молочница». – При-каз-з-з! – произнесла она по слогам, выразительно подняв указательный палец вверх.

– Да, да, понимаю. Но я же об этом не знаю, – слышу, как вошёл кто-то ещё. Сейчас будут ругаться.

– Ну так это ваша проблема, уважаемый! – разводит в стороны руки «начальница молочного прилавка». – Читать надо! Читать! Объявление висит уже целую неделю. А вы никто не читаете. Раз не читаете, значит, согласны.

– Простите, но я же не соглашался получать через день, – пытаюсь возразить, чувствуя возрастающее напряжение сбоку. Там уже нетерпеливо переминаются с ноги на ногу двое людей.

– Вы понимаете русский язык или нет? – глаза из орбит выскочили и висят, как на ниточках. Закусила удила, сейчас ржать, как лошадь начнёт. – Я же вам сказала, у меня приказ! Сверху, из поликлиники. От главврача.

– Я понимаю, но почему нас перевели без нашего согласия? Под роспись такие дела даются. А так это прямое нарушение Конституции.

– Что? – от такой наглости «молочница» просто опешила. Люди в очереди начали недовольно сопеть носами. – Вам, что, приказ показать? – сузив глаза, прошипела она, как змея. Смотрю на часы. Ну, что ж, времени достаточно. Можно и почитать.

– Да, покажите, пожалуйста.

«Молочница» исчезла, а очередь заволновалась:

– Дедушка, вы что, не понимаете, что здесь не место выяснять правду? – натянув вежливую улыбку на напудренное лицо, процедила сквозь зубы какая-то дамочка.

– А где же это место? – искренне недоумеваю я.

– Да вы поймите, для вас же всё делается! Чтобы вам удобнее было. Неужели неясно? – мужчина лет тридцати явно кипятился. Что-то в нём было от Алёниного мужа…

– Всё я понимаю, – примирительно отвечаю им. – Но почему без меня решают?

– Так вам же удобнее. Не надо тратить время. Вам только говорят, куда и когда идти, и вы так делаете, – мужчина уже раздражённо болтал кистями рук, и его пальцы странно выскакивали из кулаков в разные стороны. Странные фигуры получались.

– Да это-то мне понятно. Только вы поймите, что за нас за всех так решают. И всем говорят, куда идти. А я хочу только спросить, на каком основании. Кто за меня решает. Вот, что хочу спросить. Не приказ же безликий сам за меня решает, – пытаюсь воззвать к разуму.

– Дайте, дайте ему приказ, чтобы он прочитал и извинился перед вами, женщина, – наклонившись в окошко, крикнул мужчина.

– Вы не кричите! Сегодня в такой ситуации я оказался, а завтра вы где-нибудь в другом месте. Почему я не могу задать такой вопрос?

– Да потому что люди ждут, понимаете? Люди! – не выдержав, дёрнула головой молодая и загорелая женщина. – Для вас, как лучше делают, а вы ничего не читаете, и ещё тут всех задерживаете! Вы просто всем мешаете!