– Ты, голубчик, в нехорошую историю попал. Не понял, что они приходят в разное время и паспорта не отдают? Ты с ними заодно и их покрываешь?
– Ваше…
– Что «ваше»? Только сейчас тебе стало ясно, кто они?
– Да я…
– Ладно, об этом позже поговорим, а теперь говори, кто сейчас в квартире?
– Так только молодой.
– Откуда тебе известно?
– Так тот в шинели ещё с утра куда-то ушёл…
– Ты ж говорил, что лица его не видел?
– Со спины только, а Гришка меня в трактир посылал за пирогами и пивом.
– Понятно. Они просили тебя, чтобы предупреждал, когда кто-то к ним интерес проявит?
– Да.
– Тогда стой здесь, и ни шагу с места. Если узнаю, что ты предупредил, то на каторгу тебя ушлю.
– За что?
– Да хотя бы за убийство.
– Ваше…
– А ты что думал, медаль за безупречную службу от градоначальника получишь?
Иван повернулся и направился в парадную, где остался ждать Бережицкий.
Геннадий Петрович лежал на первой ступеньке лестницы и держался за живот.
– Гришка… сбе… жал… тот… то… же… меня… а… я… а… – и лишился чувств.
7
– Михаил Александрович, – на глазах Ефима выступили слёзы, – ну, не повинен! Никому я не говорил о том, что в квартире никого не будет. И не знаю, откуда эти вот прознали.
– Хорошо, я тебе, допустим, верю, но каким образом бандиты оказались, как говорится, в нужном месте и в нужное время, каким?
– Михаил Александрович, не знаю. В день тот я только с утра отпросился у Андрея Николаевича…
– А господин Горчаков говорит, что ты за день до несчастного случая просил тебя отпустить, – каменное лицо Лунащука ничего не выражало.
– Андрей Николаевич путает…
– Может, ты меня путаешь?
– Как мне вас уверить, что не виновен я ни в чём.
– Вспоминай тогда, любезный, где и когда от тебя могли слышать преступники, что никого дома не будет?
– Если б я… если б я… – Ефим вытер слёзы рукавом, – не знаю я!
Филиппов выслушал Лунащука, тронул указательным и большим пальцами усы.
– На самом деле, я согласен с вами, Михаил Александрович. Ефиму незачем организовывать кражу на квартире Горчакова. Вы говорите, что он служит при Андрее Николаевиче десятый год?
– Да, десятый.
– Ну вот, Ефим своего хозяина хорошо знает и, действительно, если бы имел желание что-то украсть, то Горчаков бы и не заметил пропажи. Зачем ему так рисковать?
– Владимир Гаврилович, вы правы. Но кто-то же имел возможность узнать об отсутствии в квартире не только хозяина, но и слуги?
– Пока мы имеем загадку, тем более о Ефиме Горчаков не стал бы рассказывать в компании.
Дверь в кабинет Филиппова отворилась, и на пороге застыл полицейский надзиратель третьего разряда Бубнов. Всколоченные волосы, дико горящие глаза, прерывистое дыхание – всё говорило о том, что случилось что-то из ряда вон выходящее.
– Вла… Вла… Владимир Гаврилович, – наконец начал более или менее спокойно дышать.
– Сядь, – властно произнёс начальник сыскной полиции и указал рукой на стул, – сядь и глубоко вздохни три раза.
Иван выполнил распоряжение.
– Теперь докладывай.
– Вы придали меня Геннадию Петровичу в помощь расследовать дело о пожаре у господ Елисеевых. Бережицкому удалось узнать, что к несчастному случаю, возможно, причастен сын кухарки Григорий Перинен. Вот его поисками мы и занялись. Рассудили: если он причастен, то живёт где-то неподалёку, потому что Ульяна, его мать, вызвала его запиской и Григорий довольно быстро прибыл.
– Поэтому, – перебил Филиппов, – вы сочли за лучшее нагнать на кухарку страху, чтобы либо она сама направилась к сыну, либо снарядила посыльного. Понятно. Нашли?
– Нашли.
– Посчитали, что Григорий один и не вызвали подмогу из «Летучего отряда» для арестования?
– Не совсем так. Пока Геннадий Петрович стоял на карауле недалеко от двери квартиры, где проживает подозреваемый, я отправился беседовать с дворником. Оказалось, что в квартире проживают двое: Григорий и неизвестный, которого дворник толком не смог рассмотреть.
– Дворнику много заплатили, чтобы он закрыл глаза и не отнёс паспорта в участок?
– Не выяснил.
– Что случилось? Упустили?
– Да, – потупил взор Бубнов, – Григорий, получив записку, видимо, засобирался и сбежал, ранив при этом ножом в грудь Бережицкого…