В поисках счастья

…Да, впервые мама так посмотрела на меня именно тогда – с каким-то сожалением, грустью и вопросом. Почему сейчас я так отчётливо это вспомнил? Чего испугался, перед чем спасовал?

Внутренне собравшись, заставил себя улыбнуться, выйдя из ванны энергичным шагом.

– Завтрак на столе.

– Спасибо, я только кофе.

– Ну вот, стараешься, стараешься, встаёшь ни свет, ни заря – и на тебе!

– Не сердись, просто нет аппетита.

– С тобой всё нормально? – влажные губы коснулись лба.

Вечно она со мной, как с ребёнком! – инстинктивно дёрнулся, желая увернуться от «медицинского» поцелуя, да вовремя остановился – обидится.

– Температуры, вроде, нет. Сегодня, кстати, обещали похолодание.

– Кто тебе всё обещает, с кем ты говоришь?

– Кто, кто – телевизор! Тебя сутками дома не бывает, вот я с ним и общаюсь.

Кофе взбодрил. Поблагодарив, вышел в прихожую. Как надоела эта зима – полгода снег! С детства терпеть не мог зимней одежды: рукава пиджака задирались, перекручиваясь в купленной «на вырост» шубе, шарф душил, шапка давила на уши – рыцарь в доспехах! Поморщившись от воспоминаний, надел пальто.

– Может, отгул возьмёшь?

– Не беспокойся, всё нормально, – приобняв жену, почувствовал неприятный холод отчуждения: «Что-то странное со мной… что-то не так».

Мятый уголок простого конверта тянулся к рукам из почтового ящика. Ни марки, ни почтовых штемпелей. Странно. «Камаргину Н. С.». Интересно, от кого? Зажав портфель под мышкой, хотел надорвать, остановленный окликом жены:

– Коля, телефон забыл!

Сунув письмо за пазуху вернулся.

– Зайди, через порог – плохая примета.

– Возвращаться – тоже плохая примета, – войдя в квартиру, посмотрелся в зеркало: – Здравствуй, Коля! – и, чмокнув жену на прощанье, быстро спустился по лестнице, дежурной улыбкой поприветствовав консьержку.

2

– Доброе утро, Николай Сергеевич! В Департамент?

– Куда ещё? Пока там работаем.

– Ну, вы скажете – пока! Или что произошло? – шофёр вопросительно посмотрел на извлечённый конверт.

– Вася, в нашей конторе полгода царит «эпоха застоя»! Но ты вправе гордиться – находясь за рулём, являешься одним из немногих, кто остаётся в движении, поэтому, от греха подальше, смотри на дорогу! Насчёт этого – сейчас узнаем.

– Так я этоть, Николай Сергеевич, я завсегда смотрю, – он вновь скосил взгляд на письмо, – одним глазом на дорогу, другим – на обстоятельства.

Счастливый человек – ни хлопот, ни забот: за машиной следи, правила соблюдай – предел ответственности. А тут! Мало дел, так приходится с идиотом бороться, доказывать, что ты не верблюд… И за какие грехи мне эти казни египетские?

«Какая боль, какая боль! Аргентина – Ямайка: пять – ноль!» – тишину салона нарушил настроенный на номер начальника сигнал сотового. Точно, день не задался с утра! Верно баба Катя говорила: только чёрта помяни – он тут как тут!

– Доброе утро, Валерий Иванович!

– Здравствуйте, Николай Сергеевич, вы уже на работе?

Началось! Проверяет время моего прихода и ухода?

– Еду.

– Замечательно.

Я еду на работу к положенному часу и – замечательно? Что-то новое.

– Не понял?

– Вечером сообщили: в девять утра срочное совещание у мэра – День города на носу. А я некстати приболел. Не сочтите за труд – сразу в администрацию отправляйтесь.

– Хорошо. А что с вами?

– Вроде ничего серьёзного: давление слегка подскочило. Надеюсь, после обеда увидимся.

Что сказать: не торопитесь, Валерий Иванович, лечитесь до полного выздоровления, мы без вас лучше управимся?

– Да, да, конечно, выздоравливайте, – на фоне коротких гудков скорректировал водителя, непроизвольно вернув конверт во внутренний карман пиджака, – в мэрию.

Город набирал утренние обороты. Потоки машин медленно ползли по недостаточно широким улицам, образуя заторы в направлении центра. Видя нетерпение начальника, Василий предложил:

– Так, этоть, Николай Сергеевич, можно, если вы не против, по дворам рвануть!

– Рвани, Шумахер, а то, правда, опоздаем.

Василий появился в его жизни месяца три-четыре назад, после того как предыдущий шофёр – степенный, немногословный Кузьмич, вышел на пенсию. Вроде новый водитель всем был хорош: машину содержал в чистоте, сам был аккуратен и вежлив, зачастую проявляя своеобразную заботу о начальнике: то напоминая о своевременном приёме пищи, то о необходимости застегнуть пальто, прежде чем покинуть машину в морозные дни. Одна беда была у Василия – болтлив до невозможности. И ладно бы – болтлив, свою болтовню он умудрялся переводить в философские рассуждения по поводу и без. «Недуг» этот обрушился на шофера внезапно: несколько лет назад Васю бросила жена. Так, просто. «Надоел» – сказала и ушла, тихо затворив за собой дверь. Со щелчком дверного замка вселилось в Васю женоненавистничество. Возможно, от желания отвлечься от тягостных мыслей, возможно, от перенесённого нервного шока, но с тех пор рот его закрывался, что называется, только во время еды, для тщательного пережёвывания пищи. Темы для разговора находил «на раз» – что видел, о том и говорил, как нанаец, плывущий по реке в выдолбленной из тополя плоскодонке: что видит, о том и поёт. Камаргин вначале раздражался, злился, одёргивая шофёра, но тот, пожав плечами, замолкал, самое большее, на пару минут, неминуемо находя новую тему для философских рассуждений. Через какое-то время Николай Сергеевич привык к постоянной трескотне над ухом и редкие паузы в Васиных монологах стали напрягать больше, чем раньше напрягало их отсутствие.

Шофёру, зная его печальную историю, Камаргин старался помогать чем мог: иногда приносил пригласительные в театр или на концерт, намекая, что там можно встретить приличную одинокую женщину.

– Да что вы, в самом деле, Николай Сергеевич? Какая приличная женщина в театр одна пойдёт? А если она одна – то уж точно её за что-то бросили, значит, этоть, уже неприличная. Все они одним миром мазаны – шалавы, как говорила моя покойная бабушка.

– Ну, уж – и все?

– Да все, все! Вот вам крест! Ну, нет, конечно, Наталья Фёдоровна не такая. Вам с женой повезло, что и говорить.

Не хватало ещё с шофёром свою личную жизнь обсуждать! Пусть лучше о дураках и дорогах рассуждает, Сенека!

Свернув в ближайший переулок, аккуратно маневрируя между сползшими с тротуаров на обочины дворовых проездов машин, Василий привычно загнусавил:

– Ну, это ж надоть – дороги! Да их дорогами назвать нельзя. Кому скажи – засмеют! Знают же, по ним люди будут ездить, а починить – никак! Вот вы, этоть, Николай Сергеевич, сейчас в мэрии будете, спросите там у Иван Иваныча, когда дороги собираются делать? Это ж ездить невозможно, никаких нервов не хватит!