Хазарский оборотень. Роман

– Нет, нет, я ничего. Я так. Наваждение, морок попутал… Вот, говорят, тоже с русалками у реки бывает. Видишь их только ты, а другие – нет!

– Что русалки, – усмехнулся старик, – Девки они и есть девки. Гульба на уме. Ты свое знай – блюди веру в светлых богов да себя не забывай. А то будет как с тем хазарином.

– Это с каким еще хазарином? С тем, про которого на торжище бают? – спросил Онфима Ставр.

– Про него, – вздохнул старик.

– А ты что знаешь про оборотня, Онфим? – Доман пристроился у огня. Он любил слушать перехожих гусельников, былинщиков. Повесть о хазарском оборотне Доману была доподлинно известна, но он не хотел лишать себя удовольствия послушать сказ в очередной раз. Онфим знал об этом и не заставил себя упрашивать. Ловчему было лестно угодить бояричу. Авось зачтется как-нибудь. В жизни не угадать, где солому стелить.

– Был в Полоцке купец, – начал сказ Онфим, – Из далекой южной земли занесло его к нам. С товаром красным прибыл, на крепкой ладье. Торговал на спуске у Верхнего замчища. Княгиня Предслава тогда совсем еще дева была, на выданье. Весь про нее сказ. И про красавца того, про хазарина.

– Так что с ним стало, не тяни, старик. Сказывай, – прошипел Доман.

– Да я только от других слыхивал. Да, торговал хазарин. И не столько товаром своим – тканями заморскими да вином греческим, сколько красотой своей писаной. А он и вправду был пригож. Статен. Любая бы за такого удавилась. Вот и Предслава, княгиня наша теперешняя, прельстилась на посулы хазарина. Решилась бежать с ним на корабле. По Двине сначала. А там к варягам, что в студеном море на скалах живут да морского зверя промышляют.

– Худо ли житье у варягов? – спросил Ставр.

– А про то, милок, ты у Агмунда спроси. Зачастил он на подворье Радомера. Агмунд тебе, Ставрушка, про варягов всю правду и откроет. А от себя скажу, что злые они люди, варяги. Потому как и земля у них злая. Но сказывать ли про хазарина?

– Сказывай, коли начал… – буркнул боярич.

Доман и Ставр слушали рассказ старого ловчего. В ночной тьме далеко кричала одинокая птица. Дурманил аромат сырой хвои. Горький дым ел глаза. Видения представали перед взором. Сон ли, явь ли – не разобрать. Да только видел Ставр, как живых видел, и хазарина, и совсем молодую княгиню Предславу. Вот всходят они, рука об руку, по брошенным сходням на борт высокой ладьи. Поднимается алый парус, взмахивают гребцы веслами. И рулевой хрипло выкрикивает команды наперекор ветру, рвущему корабельные снасти. А родной берег уходит далеко-далеко. И Предслава стоит у борта корабля, бросая последний взгляд на замковую гору, на Полоту, сливающуюся у холма с могучей Двиной.

Но вот ревут за городским частоколом боевые трубы. Червленый плащ мелькает над валом. Бегут к пристани княжьи слуги. А в погоню бросаются челны, полные лучников. Свистят стрелы над кораблем хазарина. Бугрятся мышцы на спинах хазарских рабов. Нет, кораблю не уйти по вверх Двине. Трудно грести под тучей стрел. То один, то другой раб падает, сраженный насмерть. Миг – и хазарское судно остановлено, окружено стаей челнов. Воины полоцкого князя карабкаются на борт ладьи. Рубят канаты. Взметаются арканы, вяжут дружинники купца-хазарина, вызволяют Предславу.

Полоцкий князь скор на расправу. Хазарина бросают в башню, что высится над въездными воротами у Полоты. Волей князя предначертано Предславе жить в тереме, в отдалении от домашних. В позоре и смятении.

Оборвался внезапно рассказ Онфима, затихла стариковская речь.

– Да ты часом не заснул, боярич? – Онфим толкнул кулаком отрока в бок. Доман протер глаза, затряс вихрастой головой.

– Нет, нет, дядька Онфим. Да что там дальше-то было? Что Предслава? Тосковала по своему хазарину?

– Вестимо. Да что девичья тоска? Туман на рассвете. Мгла сошла и ладно. Дело то летом было. А к весне следующего года разродилась дитем Предслава. Точно в срок положенный, как и уготовили ей светлые боги. Мальчонку она родила. Да не стерпела позора княжна. Стыд сжег сердце. Поклонилась отцу-князю, молила убить сына.

– Где ж такое видано?

– Эх, боярич, на княжьей да боярской службе многое не так, как у простых людей. Что тут скажешь… Князь сделал все так, как просила его родная дочь. Младенца утопили в болоте, тут неподалеку, на старой гати, что шла от Воловьего озера.

– А хазарин? За него выкуп дали? Али как? – спросил Ставр.

– Если бы. Хазарина князь повелел отвести на гать и порешить.

– Неужто порешили?

– А как же? Мечом ударили, потом в костер и бросили. Я и ударил. У меня рука тогда крепкая была, не чета теперешней. Взметнулся хазарин к богам вместе с пламенем. Только, сказывали, не все так гладко закончилось. Душа хазарина воспротивилась Сварогу, не приняли ее боги. Грех, знать, велик был. Так и металась она по болотам, пока не вселилась в зверя лесного. С тех пор и мерещится людям у Воловьего озера хазарский оборотень. И изловить его нельзя. Семаргл его охраняет…

Незадолго до рассвета костер догорел. Онфим разбудил парней. Охотники направились прочь из чащи. Когда встало солнце, они были уже недалеко от городских ворот. Уже скрипели цепи подъемного моста, стража отворяла высокие дубовые створы. Над валами, частоколами и башнями града Полоцка занимался новый день 973-го года.

Весть для Радомера

Почитали и боялись полочане Радомера. По знатности и силе, учил некогда Ставра отец, мог Радомер потягаться с князьями. Дом знатного мужа возвышался на высоком берегу Полоты, словно второй детинец. Его видели в Полоцке отовсюду. Из узких окон-бойниц верхних комнат главного терема боярин обозревал дворы горожан, вымощенные дубовыми плахами улочки, ведущие к построенной недавно торговой площади, слободу в Заполотье, въездные ворота да крепкие городские стены с валами да башнями.

Никому не было ведомо, что творится на подворье боярина. Высокая бревенчатая загородь окружала его терема, брёвна с заостренными концами зодчие вбили в вал тесно, без единой щели. Ворота никаким тараном не снести. Да сверху ещё и башенка пристроена, с которой двум лучникам ладно держать оборону: луг перед подворьем открыт, словно на ладони, никуда врагу не спрятаться и незаметно не подобраться.

Волен был боярин жаловать и казнить любого, кто попадал в его кабалу. Всяк по-разному становился обязанным сильному. Кого приводили на аркане из набегов, кто прямо из корчмы попадал, проигравшись в зернь, опившись брагой. Кого не миловала стихия, разоряя хозяйство.

Прошлым летом и Боян привел к боярскому престолу сына Ставра. Лесной пожар поднялся с ветром, пожрал в одночасье вместе с дубравой и подворье Бояна. Дотоле промышлял Боян бортничеством, ловлей зверья, добывал мед, воск, меха и мясо. Но огонь уничтожил угодья. Борти испепелил, пчелиные семьи. Был человек зажиточен и независим, вольным был, а стал без кола и двора, гольем перекатным. Семья без пропитания. Всего достояния – рубаха, чтоб срам прикрыть.

Просил Боян у Радомера крова и жита. Не за себя просил, за Малушу и детей. Боярин отказал, приказав гридням гнать просителя прочь плетями. Но заступилась боярыня Борислава. Помнила, что Малуша выкормила её сынка меньшого Домана. Не дала в обиду несчастную семью кормилицы.

Так стал Ставр рабом боярским. Взяли его в кабалу на пять лет. До выкупа. Но на деле бессрочно. Надежды на то, что станет на ноги Боян, что поправит порушенное огнем хозяйство, не было. Назначил боярин Бояна ловчим. Много ль с охоты прибытка? А в поход с удальцами не пойдешь. Раны старые не пускают.

На родного батюшку Ставр не таил обиды. Священна отцова воля. Рабом так рабом, раз иного выхода нет. Не помирать же в предзимье от стужи и голода матери с сестрой. Но уж больно горька рабская доля. Радомер не давал спуску своим смердам, кабальникам.

Нет, самолично боярин никого не порол и не бил. Он приказывал ровным и тихим голосом, но холодно и пусто глядели оловянные глаза. Без брани и крика мог Радомер отправить холопа в дальние имения. Ключник Валент, темнолицый проницательный грек, умевший читать тайные мысли хозяина, старался: бедолаге, попавшему в боярскую немилость, эконом устраивал не жизнь, но казнь. Порой именно Валент отправлял опального смерда в такое гиблое место, что и костей не сыскать.

Ловкий грек присматривался поначалу к Ставру. Он знал, что парень был молочным братом господского сынка. Но со временем Валент понял, что до раба Ставра нет боярину никакого дела. Наоборот, одобрял Радомер своего ключаря, когда тот назначал Ставру нелегкую работу – в хлеву, на конюшне, на гумне. А то и валить лес отправлял, на разгрузку кораблей (Радомер бойко торговал с новгородскими гостями и с ливами по Двине).

Прошлое житье Ставр вспоминал, набирая солому на гумне. На вчерашнюю охоту с боярским сыном отлучился Ставр самочинно, полагаясь на то, что Доман как-нибудь оправдает его перед ключарем. А тот не назначит тяжкого урока. Но Ставр просчитался. Для Валента слово молодого боярича ничего не значило. Радомер не одобрял дружбу сына со смердом. Потому грек с легкой душой назначил Ставра на чистку двора, служб и заготовку дров.

– Ставр, Ставр, мерзавец, где ты? – кричал, стоя посреди широкого боярского двора эконом Валент.

– Бегу, бегу, мой господин, – не жалея босых ног, Ставр стремглав мчался с гумна, ронял душистую, нового урожая солому.

Валент потрясал кулаком, засучив рукава широкой шелковой мантии. Грек любил щегольнуть. А тут и повод выдался самый подходящий – на подворье Радомера ждали варяга Агмунда. Ставр слышал, что он привез из южных далеких краев, из самой глубины земли, подвластной царю болгар, важные вести.

Все дворовые знали, если на пиру будет что-то не так, грозный боярин турусы разводить не станет, тихо прикажет конюхам шкуру спустить с виновного и весь разговор, но первый кнут будет ему – Валенту. Дворовые не любили грека. Кормил он дворню плохо, зато сам тучнел год от года.

Хоть и не одобрял варварства, языческих обычаев, набожный христианин Валент, но на сей раз устраивал он прием по-старинке. Радомер предупредил грека: не стоит огорчать варяга. Следовало сделать все, как было принято у северных пришельцев. И не жалеть ни браги, ни пива, ни дорогих заморских припасов.

Потому с утра наполняли слуги жбаны. Вместо свечей ярого пчелиного воска в боярских палатах для освещения вставляли по обычаю варягов смоляные факелы. По двору, окружённого кладовыми и каморами, клетями с амбарами сновали слуги. Волокли корзины и кадушки в боярский терем, боясь оступиться на высоком крыльце. Выкатывали бочонки с медовой брагой. Не было только греческого вина. Радомер знал, что Агмунд пренебрегал чрезмерной роскошью. В большом зале челядинцы рассыпали вороха соломы, расставляли на покрытых парчой столах серебряные кубки, кувшины.

С утра Ставр поел только просяной каши. Разбрасывая в горнице солому, глянул на большой стол, да не смог оторвать глаз. Манили блюда с медвежьим окороком, с олениной, с зайчатиной. От сытного духа недужилось. Дичь была приправлена мочёной клюквой, морошкой, хреном и еловыми ветками. Столько битой дичи Ставр не видел никогда, как и кованых чаш, которые слуги все несли и несли к боярскому столу.

А Валент покрикивал, подгонял слуг. С кухни присылали пироги с визигой, ветчину, жареных карпов, тетеревов, щучью икру с брусникой, перепелов с пирожками, телячий холодец и гречневые блины. На огне доходила уха, а повар уже начал разделывать дикого кабана, зажаренного на вертеле целиком. Глядя на обильный стол, Ставр не заметил, как подошёл Валент.

Хлесткая затрещина досталась Ставру от эконома. Несмотря на тучность, Валент неожиданно появлялся то в тереме, то на дворе. Казалось, ему не мешал громадный живот, нависавший над широким сафьяновым поясом. Валент старался, наводил порядок, отрабатывая боярскую ласку и доверие. Ни одна оплошность, ни один проступок не ускользал от приметливого взгляда эконома.

Грек приказал Ставру быть в услужении возле очага, следить за огнём, подносить дрова. Вертел с диким кабаном поворачивал подручный боярского повара. Запах жареной убоины простирался до ворот боярской усадьбы, будоражил псов у загороди. Они заливались отчаянным лаем.

Ключник Валент не забыл также затопить баню для гостей. На всякий случай. Варяг Агмунд и люди были охочи до услад тела. Такие гости будут пировать день и ночь, да ещё день и ночь. И бывало, это хорошо знал Валент, добром их со двора выпроводить не удавалось.

Спускаясь по черной лестнице к дровянику, Ставр видел, как неспешно и важно вышел из терема боярин Радомер. Он стоял на крыльце, прижимая к груди и ласково поглаживая маленького лисёнка. Боярин угождал малой живности, жалел её, подбирая на охоте. Ставр слышал от дворовых, что их владыке явно ведом звериный язык, иначе, отчего бы лесным зверям так к нему льнуть.

У очага повар Ждан прикрикнул на Ставра, чтобы тот помог ему снять с огня вертел с кабаном. Тут же заявился и Валент со своим подручным Дробном – молодым белёсым парнем с простоватым лицом. Дробн часто моргал. Его глуповатые, навыкате, глаза выражали преданность и хитрость, качества, столь необходимые для того, чтобы быть подручным у ключника. Валент принюхался к жареному кабану и велел повару отрезать ему кусок на пробу.

– Несите кабана в большой зал, – приказал Валент Ставру и Дробну, жадно поедая мясо за небольшим столом. Он с наслаждением облизывал жир и мясной сок с унизанных кольцами пальцев.