– Приплыли, – молвил расстроенный Леха. – Полицаи. Ну западло, посидеть не дадут мирно. Еще и обшмонают…
Двое – капитан и сержант – вразвалку, по-хозяйски, подошли к посмурневшей парочке.
– Сидим? – многозначительно спросил капитан. – Документы.
При этом он обратился исключительно к Лехе, проигнорировав помятый образ Антона. Очевидно, даже со спрятанной картинной галереей Леха вызывал у власти исключительно нездоровый интерес.
– А че, командир? – скис Леха, – Сидим тихо, беседуем мирно… Приехамши только. И паспорта имеем… Билеты даже есть.
Антон развернул сбереженный отставным скинхедом пергаментный пакет и удивился: все документы налицо, хотя и отсырели. А вот записной книжки нет. Что-то там должно было быть важное? Денег нет тоже – это понятно. Но книжка? Он мучительно пытался разогнать туман в памяти, но бесполезно. Болотный это был какой-то туман, с привкусом тины…
Тем временем глазки капитана вонзились, наконец, в заплывавший правый край Антонова облика.
– Это кто приложил? – со знанием дела спросил блюститель.
– Да, блин, пострадал человек ни за что, – заторопился Леха. – Местные кидалы его ошарашили, у той ямы ремонтной. А я вот подобрал…
– Кидалы? – глазки капитана со странным выражением перекатились на Леху. – Ошарашили? На вверенной нам территории нет никаких кидал. У нас тихо и спокойно. А вот с вами, граждане, разберемся…
– Да никто его не шарашил! – подпрыгнул, поняв ошибку, Леха. – Это он неудачно с поезда сошел! Платформа низкая…
– Вам и платформы наши не нравятся? – глазки блюстителя стали бесцветными. И он добавил, наконец, сакраментальное: – Пройдемте.
– Вставайте, граждане, вставайте, – решил проявить активность сержант, узрев обозначенную начальником цель. – Там разберемся…
Леха безнадежно махнул рукой и, печально обласкав взором недопитую бутылку пива, стал одеваться. Как видно, по опыту он знал непреклонность нелюбимой полиции в иных ситуациях.
Для Антона в «ментовке» все было внове: и неприметная металлическая дверь, и обшарпанное помещение с затхлым служивым запахом, в которое их привели. Новым было и состояние допрашиваемого, вынужденного отвечать на самые дурацкие, по его мнению, вопросы: «Зачем приехал в Петербург? Родственники? Знакомые? Где планируешь остановиться?». Дурацкие потому, что он сам не знал ответы. Ну, умерла тетка, да и та – неродная. Других близких нет. Завещала ему, в случае чего, ехать в Питер, к родственнику…
Тут-то Антон вспомнил о записной книжке: телефон этого родственника был в ней! А других координат тетка не оставила. На него словно обрушился ледяной душ: вот так влип: в Питере – без денег, без знакомых…
Очень внимательно слушавший эту часть печального повествования Леха поскучнел и отвел глаза в сторону. Сочувствия на его физиономии явно не читалось, и огорчен он был чем-то другим. Впрочем, это быстро выяснилось, когда капитан, равнодушно выслушав Антона, повернулся к бывшему скинхеду.
– Кажется, мы встречались, – с проблеском интереса вопросил он в пространство.
Лехе этот энтузиазм не понравился.
– Не могли мы встречаться, – строптиво боднул он головой воздух. – Тут у вас я не был.
– А в других местах – был, – проницательно констатировал страж порядка. – А с ним-то как вдвоем очутились? – адресовался он Антону.
Здесь и выяснилось, что интерес к своему поездному соседу Леха имел своекорыстный. А именно с его помощью рассчитывал на ночевку в Питере, поскольку, как путано объяснил отставной скинхед, у него были непредвиденные сложности с общежитием, оставшиеся в наследство от прошлой, отлично сданной, между прочим, сессии.
– Пьянки? Бабы? – профессионально уточнил капитан, а ухо у сержанта с любопытством высунулось из-под кепи.
Леха замялся, а потом покаянно сообщил:
– И еще набил морду черным. Они в общагу к нашим девкам сунулись.
– Институт культуры, значит, – со значением произнес капитан, рассматривая потрепанную книжицу, являвшую собой, видимо, студенческий билет. – Это который? На базе начальной школы для трудновоспитуемых? Или вот вчера я был по вызову: культурный лицей имени первого президента РФ. Особо строгий режим, понимаешь, с антиалкогольным уклоном и штатным психиатром… – Затем не менее внимательно изучил содержимое кошелька Лехи. – С Северов, значит? Богатый край…
Последовало значительное молчание. Сержант, почувствовав ответственность момента, независимо уставился в потолок, при этом один его глаз непонятно как бдительно надзирал за поникшей парой допрашиваемых.
– Ну, и что будем делать? – снова вопросил в пространство, на этот раз с глубокой печалью, капитан. – Появление в нетрезвом виде в общественном месте – раз. Наличие криминальных травм – два. Отсутствие определенных целей появления в нашем городе – три…
– Как это? – возмутился Леха. – Я на сессию приехал!
– И в институт сообщим тоже, – невозмутимо согласился капитан. – А пока для прояснения ситуации придется вам у нас переночевать. Утром разберемся. Или через день, как посвободнее будем…
До Антона никак не доходило, чего же хотят стражи. Зато опытный Леха сразу просек, в чем дело, и стал смахивать на упертого партизана во время пыток. Слегка раздосадованный такой непонятливостью, капитан решил просветить гостей северной столицы:
– Возишься тут с вами, а зарплата у нас знаете, какая? Днем и ночью преступников ловим – а за какой хрен, спрашивается? А такие как вы только под ногами путаются, и никакого дохода…
Физиономия Лехи выражала твердую решимость не выдавать местонахождение партизанской базы. И даже редкие волосы на его залысинах были согласны с хозяином, по очереди встав дыбом. При виде такой стойкости приятеля Антон преисполнился гордостью и почувствовал, как его собственные глаза невольно приобретают стальной блеск.
– Ладно, – тяжело вздохнул капитан. – Чувствую, вы не прочь провести пару суток в камере. Но не здесь, а в районном отделе. Там, может, и пятнадцать дадут, районный суд рядом… Или отправят на народные стройки коттеджей для ударников капиталистического труда. Пойду, сообщу старшему, машину вызову.
– Да, – поддакнул сержант, провожая взглядом напарника. – Времени у нас мало, преступников надо ловить…
А когда капитан вышел, сочувственно сказал парням:
– Он у нас строгий. Но по мордам не бьет, только дубинкой. Так что доедете до места нахождения без видимых повреждениев. Согласно протоколов.
В глазах сержанта дремала наивная простота. Институты культуры, равно как и именные лицеи, он явно не заканчивал.
Судя по всему, повреждения Леха органически недолюбливал. И потому, решившись, наконец, спросил:
– Ладно, сколько с нас? У меня всего-то четыре штуки осталось. А еще сессия впереди…
– Три штуки хватит, – мгновенно отреагировал сержант. – Все-таки у нас центр, Московский вокзал, жизнь дорогая. А на такси мы завсегда оставляем, все же люди…
– Три – тысячи – рублей? – раздельно спросил Леха, и во взоре его засверкали фанатические блики. – Пусть тогда по морде лупит! А я потом к прокурору пойду!
Сержант философски вздохнул:
– Прокурор – он где, а мы – завсегда рядом… – и, подойдя к двери, стукнул в нее дубинкой.
Очевидно, это был зловещий знак, поскольку незамедлительно появился капитан. Бросил взгляд на сержанта, тот потупился и всем видом показал, насколько ему стыдно за несознательных граждан.
– Ну, – беспристрастно сказал пространству старший блюститель порядка и похлопал «демократизатором» по натруженной ладони.
А потом с разворота врезал этим инструментом по левому плечу Антона, отключив его руку, торец же пришелся как раз в солнечное сплетение Лехе, отчего тот задохнулся и осел на пол. Сержант с профессиональным удовлетворением взирал на эту воспитательную процедуру.
– В протоколе запишем – сопротивление сотрудникам полиции, – буднично сообщил пространству капитан, садясь за стол, беря ручку и листок бумаги. – В райотделе еще добавят…
Антон ошеломленно массировал онемевшую руку и наблюдал, как на глазах увядает партизанский пыл Лехи. Все же этого пыла еще хватило на то, чтобы Леха, с трудом поднимаясь, прошипел сквозь зубы: «Козлы…». Сообщать это вслух не следовало, потому что сержант мгновенно остервенел, и теперь уже его дубинка свистнула в воздухе, обрушившись Лехе на голову, а затем стала вольно гулять по всему телу, негуманно отдавая предпочтение почкам.
В глазах у Антона полыхнул багровый туман, и он, не соображая, что делает, ринулся на сержанта, пытаясь вырвать дубинку.