Предновогодние хлопоты II

– Приданное – это то, что дают родители своей дочери, когда она выходит замуж. Всякое добро необходимое в хозяйстве.

– И деньги тоже дают?

– И деньги, если они есть.

– Значит этой тёте с усиками родители денег дали, если она батюшке хотела много денег дать, – резюмировал Алёша.

Анна Никифоровна, протирая посуду, проговорила:

– Перепутала храм с универсамом. Зачем такой венчание? Ей месяца через четыре рожать – больно живот уже выпирает, поэтому, наверное, так нажимала на батюшку. Испорченная корова. На роже написано, что она из этих, из новых. Она ещё и ругнулась, когда батюшка отошёл от них и своему хахальку – он мелкий такой, стеснительный, Алёшка его «ботаником» назвал, брякнула, дескать, ничего, ничего, в другом храме найдём попа посговорчивей.

– А усики ей тоже родители в приданное дали? – опять спросил Алёша с хитро заблестевшими глазками.

– Добрые – не поскупились. Но, думаю, что за этот подарок, она не очень-то благодарна своим родителям, – не удержался и рассмеялся Калинцев.

– Дед, – Алёша легонько дёрнул его за бороду, – а борода у тебя быстро растёт?

– Не очень.

– А у меня тоже будет борода и усы, когда я вырасту?

– Ну, а куда же ты денешься? Кстати, тебе уже пора знать, как настоящие мужчины бороду отпускают. Ты ещё не знаешь, как нужно отпускать бороду?

– Не-а, – глазки Алёши опять заблестели.

– Ну, так я научу тебя. Это совсем просто и легко. Возьми меня покрепче за бороду.

Внук осторожно собрал в кулачок его бороду.

– Ты крепче возьми, крепче.

Алёша сжал кулачок.

– Отлично. Ну, а теперь отпусти.

Алёша раскрыл кулачок с застывшим в глазах немым вопросом.

– Ну, вот ты и отпустил бороду, – сказал Калинцев с совершенно серьёзным выражением лица.

Несколько секунд Алёша недоуменно смотрел на него, а он еле сдерживал себя, что бы ни расхохотаться, а потом глаза мальчика засияли, он заливисто расхохотался.

– Я понял, понял! Сначала я её держал, а потом отпустил. Круто! Ну, ты, дед, и хохмач, прикольно придумал.

– Ого, – усмехнулся Калинцев, – какие ты уже словечки продвинутые знаешь. А вообще-то нужно говорить «отрастить бороду», а не «отпустить».

Алёша шлёпнул его пальцем по лбу, соскочил с колен и вихрем выскочил из кухни, за ним с лаем бросилась Линда.

Тёща рассмеялась.

– Какие-то дела видать образовались. Такой мальчишка глазастый. Все замечает ну, просто сокол, а не ребёнок. Я, Володя, сегодня с батюшкой поговорила по поводу крестин Алёшеньки. Батюшка сказал, как надумаете, приходите. Ты как, не возражаешь?

– Мама, я только буду рад этому. Крёстных только, где нам взять? У нас же кроме моего двоюродного брата Толика и его жены, в квартире которых мы живём, никого нет. И знаете, мама, предлагать им это, мне кажется ошибочным. Толик-то и рад будет стать крёстным отцом, он правильный, хороший человек, да вот жена его, сама знаешь, не очень к нам благоволит и любит мужем помыкать. Станет думать, что мы к ней подъезжаем, она такая подозрительная и не открытая. К тому же, мама, для крестных это, какие-то траты, а её вечно жаба душит, не хочется её расстраивать.

Пока он говорил, тёща с задумчивым лицом согласно кивала головой

– Правильно. Правильно всё говоришь, Володя. Крёстных не на неделю выбирают – это дело серьёзное, надо, чтобы они детей любили, не очень старые были и жили бы в одном городе с дитём. У меня появилось много новых знакомых в храме, со многими я подружилась, можно среди них выбрать. Нам как-то уже расширяться нужно, вживаться в питерскую жизнь, а то живём в огромном городе, как отшельники. В Сухуми мы уже не вернёмся, придётся в Питере куковать. А я, дорогой мой, совсем уже скоро рядом с мужем лягу в ленинградскую землю. Вот Нина Суходольская, соседка наша многодетная, ты её знаешь, я с ней близко сошлась, хорошая женщина, ей можно предложить стать крёстной. Она точно, в обиду детей не даст, от себя оторвёт кусок, но деток накормит, – сказала она.

Анна Никифоровна замолчала. Сухонькой рукой в старческих пигментных пятнах она скидывала со стола невидимые крошки. Неожиданно лицо её ожило, морщинки на её лице зашевелились, она улыбнулась.

– Сегодня в храме я с Еленой встретилась, с женой этого «нового русского», соседа нашего с третьего этажа, между прочим, не в первый раз уже её в храме вижу.

– Марголина жена?

– Она. Узнала меня, подошла, говорили мы с ней. Такая женщина приятная, ты бы видел, как она на нашего Алёшеньку смотрела! Такими глазами ласковыми и жадными, очень она мне нравится. Порядочная женщина, простая и не задаётся, хотя и богачка. А главное добрая, – людям в помощи не отказывает, Нине она очень помогает. Вещей ей кучу дала, деньгами ссужает, жалеет бедную женщину, вникает, что с такой прорвой детей, ребёнком инвалидом и без мужа трудно ей. Я и подумала: в одном подъезде живём, вот бы нам такую крёстную! А она мне кажется и не отказалась бы.

Тёща помолчала, но быстро добавила:

– А ещё лучше, чтобы они с мужем крёстными стали. Я уж было собралась просить её об этом, но решила с тобой поговорить…

– Да, что вы, мама! – нахмурился Калинцев. – Разве это возможно? Уж больно они важные шишки. Подумай, им это надо? Мужу особенно. Он – крутой бизнесмен, без пяти минут политик, нагружать такого, знаешь…

– Ну и, что? Я так вижу, что человек он неплохой, шишка не шишка, а с работой тебе помог, здоровается всегда, морду не воротит, как некоторые здесь, тьфу, выскочки питерские.

– Ну, не знаю, неудобно как-то. К тому же мы не знаем, он может быть баптистом, евреем или даже закоренелым атеистом, а мы к нему с такими предложениями? Мы же ничего о нём не знаем.

– Сама крест на нём видела летом, когда он в майке ходил.

– Не знаю, подумает опять же, что напрашиваемся. Вы же, мама, понимаете, что мы с ним не ровня и такими просьбами можем ему дискомфорт создать. Он занятой, не бедный человек и, в конце концов, знакомы мы без году неделю, так – соседи по подъезду. У таких людей свой круг общения, свои интересы, кто мы для него?

– Сказано Господом нашим: просите, и дадут, стучите и откроют. Ничего страшного тут нет. Можно и спросить, от нас не убудет. Мы не обидимся, если не согласиться. Главное нам самим от чистого сердца действовать, мы, в конце концов, доброе дело предлагаем, честь людям оказываем нашими сродственниками стать, – ответила Анна Никифоровна, и в глазах её мелькнула искристая хитринка.

– Мам, я подумаю. Не уверен, что Марголину наша идея понравится.

– Ты долго не думай. Не тяни с этим, Володечка. После Рождества надо окрестить ребёнка. Не эти, так другие – без крёстных не останемся. Чувствую я, Володечка, что недолго мне осталось до встречи с супругом моим, поэтому заспешила я с этим, сердце своё успокоить хочу, чтобы у Алёшки попеченье ангельское было.

– Да что ж вы такое говорите, мама? – заёрзал на стуле Калинцев.

Тёща вытерла кухонным полотенцем заслезившиеся глаза.

– Не вечно же мне жить, а мне так хочется Алёшеньку окрестить, пока я жива – это такой праздник будет для меня, душе отрада. Давай-ка я тебя покормлю, Володечка.

– Вы, мама, перестаньте меня пугать, вам нужно жить, вы нам нужны. Есть я не хочу, а вот от чашечки кофе не отказался бы. Есть кофе-то у нас?

– Немного ещё есть. Где тут моя знаменитая турочка? – она, кряхтя, поднялась с табурета.

Через несколько минут по квартире разнёсся аромат свежесвареного кофе. Анна Никифоровна поставила на стол две чашки. Вначале в каждую отлила из турки пенку, затем медленно наполнила чашки до краёв, и высунувшись в дверной проём, грубовато крикнула:

– Людка, иди кофе пить.