Лента жизни. Том 3

Тобою степь полным-полна.

Свеченье снега в полуночи,

Когда все звезды чуть видны,

Луна со мной обняться хочет,

Да не достать мне до луны.

Так ты, далекая, как небо,

Манишь меня, зовешь меня,

И я хочу сквозь явь и небыль

Коснуться твоего огня.

1963, ноябрь, Зеньковка.

Следующее стихотворение задумывалось как песня, и песней стало – нашей семейной, сокровенной, мотив к которой сочинила моя жена (та самая математичка). Мы ее певали не раз на домашних праздниках, знают и поют с нами изредка эти немудреные строки и наши дети.

И тогда, почти сорок лет назад, и сейчас мне не хочется ни слова изменить в написанном, как и в нашей совместной жизни не отрекаюсь ни от одного прожитого дня. Хотя было всякое…

Песня

Где ты, мой далекий, мой хороший?

Ночь спустилась тихо на поля.

Снится мне рассветная пороша,

В инее хрустальном тополя.

Звезды проплывают мимо окон,

В комнату роняя бледный свет.

Ты, любимый мой, сейчас далёко,

Мне к тебе пути-дороги нет.

Нет мне в снах покоя и отрады

Оттого, что в них приходишь ты.

Иней опушил деревья сада,

И стоят волшебные кусты.

1963, ноябрь, Зеньковка.

Постепенно лирический поток не то чтобы иссяк, но перешел в другое русло: мы с Ларисой объяснились и, более того, решили связать наши судьбы. В ту пору я написал следующие незавершенные стихи, в которых выступаю в роли некоего всамделишного учителя, хотя на ниве просвещения всю жизнь проработала именно жена, за что и стала под конец своей педагогической карьеры заслуженной учительницей России.

Ночная лампа,

Книжки на столе,

Тетрадки стопкой

Да цветок застывший…

Есть деревенька на земле,

Где я живу

И где тебя не слышно.

Иду ли в школу утром,

В ясный день —

Я вспоминаю голос твой, улыбку.

По грустному лицу

Разлуки бродит тень,

Да снег скрипит

Рассыпчатый и зыбкий…

1963, ноябрь, Зеньковка.

Практика близилась к концу, мои полгода честно были отработаны, в чем убедился посетивший меня в Зеньковке с проверкой преподаватель кафедры русского языка нашего института милейший и деликатнейший человек Александр Алексеевич Чешев. Он пробыл у меня в гостях сутки, посетил несколько уроков, разобрал по «косточкам» применяемые мною методические и прочие приемы, особо ругать не стал, хотя, наверное, было к чему придраться. Взамен я ему весь вечер, а ночевал он у меня же в комнатке, читал свои новые стихи.

Александр Алексеевич, фронтовик Великой Отечественной, стойко выдержал это и это испытание, благо коротать время нам помогала к тому же бутылочка доброго портвейна под щедрую деревенскую закуску моих хозяев.

Наутро Чешев уехал, а я вновь отправился в школу вместе с детьми наряжать елку. Близился Новый, 1964 год, и школьная елка была отнюдь не рядовым мероприятием для зачета практиканту, а именно тем праздником души, о котором так теперь тоскуется с годами.

Последний день года

За селом утонуло солнце

В снежно-белых сугробах-холмах.

Постучался мороз в оконце.

Огоньки засверкали в домах.