Времена года. Лето Кетцалькоатля

На вытянутых руках, коленопреклонённый, протягивал Змею обсидиановый кинжал жрец в роскошном головном уборе из длинных, изумрудного цвета, перьев священной птицы кетца?ль…

Около полуночи, ведо?мый в неве?домые дали Змеем в шлеме, тимпанами легионов и собственным взбудораженным воображением, Толик широко открыл глаза, пружинисто поднялся с дивана, уверенно снял с гвоздя дедов «Зауэр» и направился во двор.

Чутко спавший в сенях мамин старший брат, офицер КГБ дядь Лёва тут же привстал на локте, узнал по походке племянника и спросил, куда эт он такой собрался ни свет, ни заря? Толик не проронил ни слова.

Дядька сел на разложенном на полу матрасе, протёр глаза, вперился пристальным чекистским взором в зачарованного племяша.

Когда мальчишка приоткрыл дверь на веранду, и в сени мощным потоком хлынул сбивающий с панталыку гиперчувствительные организмы лунный свет, бдительный офицер вмиг углядел ружьё, стиснутое худыми мальчишечьими пальцами.

Рывком вскочил на ноги, в два прыжка нагнал мальца, железной хваткой вцепился в замок и стволы ружья. Толик поднял на дядьку блаженные непорочные глаза, улыбнулся и – отпустил оружие…

Утром за завтраком только и было разговоров, что про ночные похождения впечатлительного ребёнка.

Укорённая братом в отсутствии элементарного соображения, тётка Любочка молча вынесла и прислонила к нагретой солнцем бревенчатой стене дома обоссанный племянником матрас.

Дед в тот день решил взять Толика с собой на натаску…

Целительный лесной воздух, как известно, лечит даже такую напасть, как лунатизм. Поскольку до открытия охотничьего сезона оставался ещё целый месяц, то пошли они без ружья, спрятанного дедом с глаз долой в сундук, и только с одной из выжло?вок.

Собаки задолго до выхода начали чувствовать, что сегодня будет прогулка и выли от нетерпения так, что бедная бабуля хотела сбежать из дома куда подальше. Да разве от такой тоски неизбывной где спрячешься?!

Старый никогда не брал сразу обеих собак на натаску и нагонку. Говорил, что так нельзя. Не положено.

Оставшаяся в загоне псина металась взад и вперёд, исходила от горя слюной вплоть до образования на брылях обильной пены, но дед плёткой решительно и сурово усмирял бунт.

На памяти Толика несколько раз обделённая прогулкой выжловка подкапывала колья загона, выползала на свободу, нещадно ободрав при этом спину.

А то и ухитрялась, презрев закон тяготения, перепрыгнуть без разбега двухметровый частокол. Догоняла она их на лугу перед лесом, когда возвращаться было уже далеко, да и поздно. Дед, скрепя сердце, позволял непокорной остаться.

Зато сколько неподдельной, всезахватывающей звериной радости было у собак, когда старый наконец спускал их с поводка!

Нет, и никогда не будет ни в балете, ни в фигурном катании таких прыжков и пируэтов, кульбитов и вращений, которые немедленно начинали выписывать на поляне опьянённые свободой гончие. Танго и вальс, кадриль и рок-н-роллл – репертуар хвостатых танцовщиц был поистине неиссякаем!

Дед давал им порезвиться немного, но, подойдя к опушке, командовал властно:

– След! – и собаки тотчас исчезали в лесу.

А буквально через несколько минут уже слышались их звонкие, задорные, помноженные лесным эхом на хор a capella голоса.

– Тяк-тяк-тяк! – выводила Уте?шка, взяв след.

– Тёк-тёк-тёк! – вторила ей Запе?вка чуть запаздывая.

Толик никогда в городе не слышал таких, адресованных к собакам команд, как «ллё!» или «отры?щь!». Ну, «апорт!» – это ещё куда ни шло, но с русскими гончими охотники разговаривали каким-то своим, особым языком, да и воспитывали их совсем по-другому.

Вот, например, дед категорически запрещал собакам даже приближаться к постороннему. Более того, когда такое случалось, и животное начинало с любопытством обнюхивать незнакомца, дед отламывал розгу с ближайшего куста и убедительно просил того ожечь как следует пса за проявление внимания к недостойному настоящего охотника предмету.

Охотничий лексикон настолько пронизал быт старого русского гончатника, что он и в обыденной жизни порицания и поощрения облекал в связанные со своей страстью фразы.

– «Спина, брат, у тебя – как у старого зайца!» – высшая форма похвалы физической форме собеседника.

– «Знатно мы побегали! – сказала вошь, спрыгивая с волчьего загривка» – насмешка над примазавшимся к настоящим работникам лентяю.

– «На всеобщее поругание и презрение!» – видимо, формулировка приговора из дореволюционной судебной практики. Но произносилась она чаще всего, когда очередного подстреленного на ирге дрозда-дерябу выбрасывали в сортирную дыру.

Ещё Толик наконец-то усвоил смысл поговорки «на охоту ехать – собак кормить!»

Дед никогда не кормил гончих перед прогулкой. Да и вообще держал их, честно сказать, на самом, что ни на есть, голодном пайке. Полбуханки сухого хлеба утром, да помои – остатки от людского обеда вечером – вот вам и весь собачий рацион на целые сутки.

Иногда, когда люди съедали всё, что приготовила бабуля, дед спускался в подызбицу, доставал откуда-то из влажной прохладной темноты пару кусков дарёного вяленого мяса. Дух от мяса до сих пор шёл такой, что хоть святых выноси!

Псины хватали куски на лету, и тут же, почти не жуя, проглатывали. А потом долго ещё кружили по загону, недоумевая, куда же это к лешему запропастилась еда?!