Римская сага. Далёкие степи хунну

Они ещё долго сидели, вспоминая прошлое, и Лаций впервые рассказал Павлу Домициану о своей любви к Эмилии и её поездке в Азию. А тот, в свою очередь, поведал ему о том, как ослеп в возрасте пяти лет и с тех пор скитался по всем провинциям Римской республики вместе с нищими артистами. Там он выучил много языков и песен. Однажды произошло чудо – он встретился со своим братом, и тот оставил его у себя, чтобы развлекать клиентов, которые приходили заказывать обувь. Так слепой певец оказался в Риме. На Суббурской улице.

– Не сдавайся, друг мой. Вместе мы сильнее их. Как скала. Боги помогут нам, поверь мне, – увещевал его Павел Домициан.

– Не знаю… Может, ты и прав. Но если бы они только дали мне знак, – с досадой ответил он.

– Какой знак тебе нужен? Мы сидим на земле, рядом ничего нет, ни людей, ни птиц. Какой знак ты ждёшь? – в голосе слепого певца прозвучала ирония.

– Обычно это знак неба, – ответил Лаций.

– Хорошо, пусть будет знак неба. Смотри на небо и ты увидишь, как Парки грозят тебе своими острыми ножницами.

– Лучше бы бросили их на землю, – недовольно буркнул он и вдруг, фыркнув, грубо выругался.

– Что случилось? – встрепенулся Павел.

– Мне послала знак какая-то птица, – с отвращением сказал Лаций, вытирая шею и плечо. – Фу, вонь какая! Прямо на плечо!

– Друг мой, ты что, не видишь, что боги услышали тебя? Это же знак! Они говорят тебе, что слышат тебя!

– Цэкус, ты совсем с ума сошёл? Не ори так! А то все подумают, что я тоже верю в птичий помёт.

– Лаций, ты казался мне умным… Ты, что, хотел, чтобы тебе с неба упал серебряный сестерций? Или жареный баран? Это же самый настоящий знак! Просто так с неба ничего не падает. Даже птичий помёт! Не мне тебя учить. Ты же сам гадал по ауспициям…

– Что вы не спите? Разорались там. Дайте поспать… – послышалось знакомое ворчание Атиллы. – Первый раз слышу, чтобы Лаций так много говорил.

– А ты почему не спишь? – спросил, в свою очередь, Павел Домициан.

– Саэт плохо. Она ничего не ест. Она беременная.

Теперь Лаций тоже узнал эту новость, но он не заметил, что слепой певец воспринял её, как будто для него ничего нового в этом не было. Его зацепили слова Павла о знамениях, потому что боги часто посылали ему знаки во время походов просто так, без приношения жертвы и ночного слушания тишины. Может быть, это происходило потому, что в походах часто не было времени на долгие обряды… Неужели Домициан был прав? Неужели этот вонючий помёт был знаком?.. Слепой певец в это время обсуждал с Атиллой, как вести себя с беременными, но выглядело это глупо, их разговор был ни о чём, потому что они оба ничего в этом не понимали, и только вздыхали, сетуя на несправедливость жизни.

Лаций, закутавшись в толстую шерстяную накидку, смотрел на небо и думал, что делать дальше. Наверное, Павел был прав: надо было не спорить с Фортуной и идти в другом направлении, делать всё так, как она предложит и не противостоять ей. Может, тогда у него получится вырваться отсюда быстрее? Сколько надо будет строить город этому дикому вождю кочевников? Этого никто не знал. А ведь так могла пройти вся жизнь…

Голова чесалась, не переставая. Да и не только голова – давали знать постоянные спутники походов, вши. В Риме от них спасало шёлковое бельё, в шёлке они не жили. И ещё помогали брадобреи, которые умели вычёсывать их длинными гребешками. Но здесь… Лаций почесал бороду и впервые подумал, что было бы неплохо побрить лицо и голову. Атилла, услышав его просьбу, с удивлением покачал головой и повернулся на другой бок. Проснувшись с первыми лучами солнца, римляне с удивлением смотрели на высокого голубоглазого человека, который казался им знакомым, но его синеватая лысина и бритые впалые щёки мешали им признать в нём Лация. Кочевники тоже радовались его преображению: они смеялись, показывали на него друг другу плётками и даже бросили кусок рваной шкуры, которая оказалась старой шапкой. В отличие от парфян, никто не спросил его, откуда он взял нож или меч, чтобы так гладко побриться. Это только укрепило его в мысли о том, что новые кочевники ещё большие варвары, чем парфяне и новая жизнь будет намного тяжелее, чем прежняя. Полдня Лаций не надевал старую шапку, но когда начался мелкий, промозглый дождь, он с благодарностью натянул её на затылок и дал себе слово больше не хватать Парок за ножницы и не указывать Фортуне, куда его вести.

Длинная вереница римлян и хунну растянулась на несколько миль. Они продолжали идти на восток, но теперь им больше не встречались ни города, ни люди, ни караваны, ни колодцы. С каждым днём становилось всё холодней. Постоянно дующий ветер, казалось, проникал под любую одежду, и даже возле костров грелась только та часть тела, которая была повёрнута к огню. По утрам часто шёл дождь, пальцы коченели и не слушались, и римляне старались использовать для защиты от дождя всё, что могли найти – от толстых кусков коры до остатков шкур тех животных, которых убивали для еды хунну. В один из таких дней произошло событие, которое изменило судьбу Лация и помогло выжить в нелёгких условиях общения с кочевниками.

ГЛАВА II. НА ВОЛОСОК ОТ СМЕРТИ

Унылое солнце, пройдя полпути, спряталось за тучи и больше не показывалось. Они остановились на привал возле лесистой горы, и Лаций заметил, что хунну сразу стали разбивать свои невысокие островерхие палатки с круглым низом. Это означало, что на сегодня переход закончен и до следующего утра они останутся здесь. Надо было срочно идти за ветками и дровами. Небо хмурилось, и скоро мог начаться холодный дождь. Дойдя до деревьев, Лаций оглянулся и убедился, что за ним никто не следит. Он быстро достал нож и стал срезать широкий лапник. На некоторых ветках были видны знакомые светло-зелёные побеги с мягкими маленькими иголочками. Они были очень похожи на те колючие ветки, которые показала ему тогда в парфянских горах старуха. Благодаря горьким отросткам римляне спасли свои зубы. Сейчас половина из них снова страдали зубной болью. От скудной пищи дёсны кровоточили и ныли днём и ночью. Но раньше эти колючие деревья у них на пути не попадались.

Лаций попробовал зелёные веточки и скривился – знакомый горький привкус свёл зубы. Срывать кончики веток было легко, поэтому он позвал на помощь Атиллу и тех, кто таскал лапник. Скоро они набили рубашки так, что стали выглядеть, как толстые ленивые купцы на базаре. Лаций потянулся за одной из широких веток и не заметил, как наступил на острый сучок и пробил износившийся сапог. Стопу пронзила резкая боль. Теперь туда ещё будет заливаться вода из луж! Это было ужасно, и мысль о гниющей ране и замёрзших ногах оказалась болезненней, чем поцарапанная кожа. Вернувшись обратно, он снял сапог и расстроился ещё больше – старая подошва порвалась по всей длине и теперь с ней ничего нельзя было поделать. Сапог можно было выкинуть. Его недовольное сопенье услышал Павел Домициан. Узнав, в чём причина, слепой певец сказал, что его брат иногда крепил к дорогим кальцеям аристократов кедровые дощечки, чтобы они меньше стирались.

– Я знаю, – раздражённо ответил Лаций. – Я сам носил сандалии гоплитов и гастатов. У них у всех деревянная подошва. Но как мне привязать кусок деревяшки к ноге? И где взять эту деревяшку? Я же не Марий… Это твой брат был сапожником, а не я! – он отбросил сапог в сторону и встал. – Надо найти кусок толстой шкуры. Иначе завтра вечером у меня не будет ноги.

Павел Домициан в это время с отвращением выплюнул зелёный волокнистый жмых и вытер рот рукой.

– Кожа есть только у варваров. Больше взять негде, – кисло добавил он и передёрнулся от горького вкуса слюны.

– Хуже не будет. Пойду к ним, – решительно произнёс Лаций и, засунув в рот несколько мягких зелёных веточек, стал быстро спускаться вниз.

– Ты сошёл с ума? Тебя убьют! Лаций! Твой ум повредился. Это всё злые Фурии, я знаю… – но слова Павла Домициана были уже бесполезны. Лаций его не слышал. Он знал, что во время остановки кочевники обычно не очень внимательны и бросают лошадей рядом с повозками. Они всегда спешат установить свои островерхие палатки и только потом начинают разводить костры.

Но пока римляне собирали ветки и хворост, на стоянке кочевников что-то изменилось. Лацию бросилось в глаза, что лошадей стало гораздо больше и многие из них отличались от однообразных приземистых лошадей сопровождавших их всадников. У всех были подстриженные гривы, и возле самых ушей в волосы были вплетены небольшие яркие украшения в виде ленточек. В хвостах блестели жёлтые ленты. Эти скакуны были длинноногие, и у них над копытами не росли волосы. Возле двух больших палаток суетилось много воинов: одни носили простые плащи и короткие накидки с кожаными панцирями, другие – с широкими накладками на плечах и железными нагрудниками, а затылок у них прикрывал высокий воротник кожаного плаща. На ногах у них были узкие штаны с высокими сапогами и круглыми накладками на коленях. Простые круглые шлемы напоминали старые шлемы гоплитов, которые защищали голову только сверху и выглядели, как перевёрнутые чашки. Шлемы были совсем гладкие и крепились только на одном кожаном ремешке под подбородком. Оружие тоже отличалось – у вновь прибывших были копья, в конце которых виднелись длинные широкие лезвия. Лаций сразу заметил все эти отличия и понял, что к ним кто-то приехал. Значит, кочевники не зря остановились у подножия этой горы.

Из-за суеты и неразберихи, которые царили в лагере хунну, ему удалось спокойно пройти мимо нескольких остроконечных палаток. Неподалёку стояла повозка с мешками. Под колесом он заметил то, что искал – кусок рваной шкуры с обрезанными ремнями. Быстро подхватив его, Лаций развернулся и хотел уже вернуться обратно, но тут его заметил один из стражников. До большой палатки, предназначавшейся, видимо, для приезжих гостей, оставалось не более десяти шагов, и Лаций ещё раз отметил про себя, что охрана была организована плохо и его так долго никто не останавливал. Да и сейчас, он, видимо, просто случайно оказался на пути у одного из кочевников, иначе тот и не обратил бы на него внимания.

– Аан, чи! Чи хааша явах?[1 - Эй, ты! Куда идёшь? (монг.)] – конец длинного лезвия угрожающе блеснул и остановился у груди. Лацию показалось, что этот язык не был похож на язык варваров. Но ответить он всё равно не мог.

– Нога! Порвались кальцеи. Понимаешь? Смотри! – он приподнял голую стопу и показал ему кровь на пальцах. В этот момент шапка соскользнула у него с головы, и стражник вытаращил глаза, увидев его бритую голову. – Надо сделать из кожи. Вот, из этой, – Лаций показал пальцем на вторую ногу в сапоге, затем – на кусок кожи и снова ткнул в голую стопу. – Понимаешь?

Кочевник уже пришёл в себя от такой неожиданной наглости странного раба. Видимо, ему раньше не приходилось сталкиваться с лысыми и бритыми белокожими людьми. Он что-то угрожающе прорычал и стукнул его плоским лезвием по плечу. Лаций успел уклониться, и удар пришёлся лишь по краю руки и слегка задел локоть.

– Убери копьё! – громко произнёс он, чувствуя, что начинает злиться, но сдержаться не смог. Обычно в таких случаях жить любому рабу в лагере хунну оставалось недолго. И ему это было известно лучше, чем другим. Однако он ничего не мог с собой поделать. Судя по движениям стражника, тот собирался ударить его копьём в живот. Это уже было не предупреждение, а нападение. В висках застучало. Внутренний голос ещё пытался остановить его, спрашивая, зачем надо было дразнить глупого варвара и напрасно испытывать судьбу… Но Лаций опустил подбородок на грудь и спокойно ждал удар.

Кочевник сделал шаг и выбросил руку вперёд. Длинное лезвие на конце древка метнулось к животу лысого раба. Но на том месте уже никого не было. Только пустота. Не почувствовав опоры, широкоплечее тело кочевника качнулось вперёд. Он не удержался на ногах и упал на землю, стукнув древком о землю. Непонимание на его лице сменилась злобой и яростью – грязный раб с голым лицом стоял совсем рядом и спокойно смотрел на него сверху вниз! Стражник попытался резким рывком вскочить на ноги, но не смог оторвать руки от земли и снова упал на колени. Теперь его лицо выражало растерянность. Он дёрнул древко на себя, но оно не пошевелилось. Через мгновение всё стало ясно – раб стоял на нём ногами и не давал оторвать от земли! Это был вызов!

Лаций видел, что тяжёлый плащ мешал его противнику свободно передвигаться, поэтому он продолжал стоять на месте, даже когда тот додумался отпустить древко и рванулся к нему с мечом в руках. Злость не лучший помощник в бою, но ослеплённый яростью кочевник, видимо, этого не знал. Он пролетел мимо Лация с вытянутой вперёд рукой и остановился только через несколько шагов, увидев, что впереди никого нет. Развернувшись, он что-то выкрикнул и стал медленно приближаться к нему, по-прежнему держа меч в вытянутой руке. Лаций поднял копьё с остроконечным лезвием, перевернул его тупым концом вперёд и, сделав резкий выпад, ударил кочевника по руке. Меч выпал, варвар от неожиданности вскрикнул и схватился за кисть. В этот момент со стороны большой палатки раздался топот ног, и Лация сбили с ног. Ему были слышны крики и споры столпившихся над ним варваров, но колени на спине крепко прижимали его к земле и не давали встать. Вдруг все затихли и, казалось, даже перестали шевелиться – Лаций не слышал ни топота ног, ни слов. Все молчали. Когда его подняли, со стороны большой палатки подошли два невысоких коренастых воина в цветных халатах и штанах из ткани. Стражник, злобно вытаращив глаза и порываясь ткнуть его мечом, стал что-то говорить им, но один из подошедших поднял руку и тот вынужден был отойти назад. Фигура и лицо этого немолодого воина показались Лацию знакомыми, и он вспомнил, что видел его во дворце Мурмилака. Второй был намного моложе, но чем-то напоминал старшего товарища: такая же вытянутая вверх голова, похожая на луковицу, невысокий лоб и странные глаза с надломленными верхними веками. Волосы одинаково зачёсаны вверх, а у висков собраны назад, за уши. Только борода и усы были меньше и реже, чем у того, что шёл впереди. Они что-то спросили, но никто из стоявших вокруг кочевников не смог им ответить. Тогда они повернулись к Лацию и задали какой-то вопрос. Он ничего не понял. Старший подозвал слугу, кивнул назад, и тот поспешил ко второй палатке. Вскоре он вернулся в сопровождении щуплого невысокого человека без бороды, в длинном толстом халате, под которым угадывалась женская фигура. Лоб до самых бровей был прикрыт шапкой, узкие, вытянутые глаза и маленький нос без переносицы сильно отличались от кочевников, и вообще всё лицо было непохоже на их лица.

– Ты понимаешь меня? – спросил женский голос. Женщина говорила по-гречески, но как-то странно, как ребёнок.

– Да, – кивнул Лаций. Он заметил в узких щёлочках искорку любопытства и теперь уже точно был уверен, что перед ним женщина.

– Ты кто?

– Я – римлянин, а кто ты? Откуда ты? – не сдержался он.

– Ты – луома рен[2 - Римлянин (кит.)], кажется, это ромэикос[3 - Римлянин (греч.)] на твоём языке. Так?

– Да, так.

– Римлянин… Это далеко. А вот это народ унос[4 - Хунну (греч.)], – она сделала жест рукой в сторону воинов. Теперь её лицо стало видно лучше, и Лаций смог увидеть широкие плоские скулы и маленький подбородок. Женщина была совсем юной. Она продолжила: – Я из Джонггуо[5 - Китай (кит.)]. Я не унос. Я – другой народ. Мы – джонггуо де[6 - Китайцы (кит.)]. Э-э… это Кина[7 - Китай (греч.)], я – кинезика[8 - Китаянка (греч.)].

– Кинезика – это Серес? – переспросил он. – Да, да, знаю. Это та страна шёлка… – он не договорил, вспомнив разговоры Красса и Гая Кассия. Далёкий Серес… Он помнил, что эта страна находится за полной золота Индией, откуда в Рим шли караваны с шёлковыми тканями. Лаций с удивлением покачал головой, но их разговор перебил резкий гортанный голос пожилого воина. Судя по тому, как почтительно толпились за ним люди с оружием, этот варвар был здесь главным. Женщина что-то быстро ответила ему и поклонилась.

– Это великий вождь унос Чжи Чжи. Он – шаньюй. Зачем ты здесь? Зачем ты сюда пришёл? – спросила она уже с совсем другой интонацией.

– У меня порвались сапоги, – он показал на босую ногу и подождал, пока она переведёт. – Я пришёл попросить кусок старой шкуры. Сделать подошву. Без подошвы будут раны и нога будет гнить. Я умру. Ты понимаешь?

Пожилой вождь что-то сказал недобрым голосом и дёрнул бородкой вверх.

– А зачем ты ударил воина унос?

– Я не бил его. Я взял кожу, а он кинулся на меня и хотел проткнуть этим копьём.

– Вождь говорит, что ты – раб и не должен был приходить сюда. Ты хотел убить нашего воина, за это ты должен быть наказан, – ещё тише перевела она. Лаций с сожалением вздохнул.

– Скажи ему, что если бы я хотел кого-то убить, то уже убил бы. Этот человек уже был бы мёртвым. А я просто выбил у него меч. Он даже меч держать не умеет! Тут вообще нет воинов. Скажи ему, что я стою возле большой палатки, где живёт важный человек. А караула, охраны вокруг нет. Только один этот стражник! – его несло, как сорвавшегося с привязи молодого жеребца, но накопившееся отчаяние не выдержало напряжения и теперь прорвалось наружу.