Чужая луна

– Ялта у тебя за спиной. Впереди Алупка, Форос. Ты только не очень спеши. Я тут рядом к дядьке зайду. Он часто в Севастополь по делам ездит. Вдруг ты везучий? Тогда мы с тобой еще сегодня встретимся.

Наиль ловко и быстро, по-обезьяньи, взобрался на каменный вал, тянущийся вдоль дороги, обернулся, взмахнул Юре рукой и тут же исчез. Какое-то время Юра еще слышал шорох осыпающихся под ногами Наиля камней, а потом и он стих. И лишь шум ленивого прибоя и резкие гортанные крики драчливых чаек, снующих вдоль морского обреза, подчеркивали наступившую тишину.

Юра остался один. Он неторопливо и задумчиво вышагивал по пустынной пока дороге. Где-то там, далеко-далеко, были Александро-Михайловка и Кача и, конечно же, добрейший Константин Янович. Если его не коснулся жестокий приговор военного трибунала, о чем Юра даже боялся думать, но если он, к счастью, жив, то, конечно же, казнит себя за то, что слишком уверовал в Юрин талант летчика или за то, что безоглядно полюбил его. Наверное, он пытался отыскать потерпевший аварию «Ньюпор». И если нашел и увидел его сгоревший остов, решил, что Юра погиб.

Юра представил себе траур в доме Лоренцов: заплаканная тетя Оля сидит за обеденным столом, с головой, перевязанной мокрым полотенцем, а Лиза молча ходит из комнаты в комнату, словно что-то сосредоточенно ищет и никак не может найти. В доме стоит густой запах валерьянки…

Впрочем, к чему он бередит свою душу? Может, кто-то из тех мальчишек-татарчат, которые видели его после посадки «Ньюпора», сообщили дяде, что он не только не разбился, но даже совсем не пострадал, и Лоренцы теперь его с нетерпением ждут.

Вышагивая по дороге, Юра иногда оборачивался в надежде разглядеть вдали приближающуюся к нему тачанку или бричку на резиновом ходу – он недавно видел такую в Каче. Они легкие и по любой дороге несутся очень быстро. На такой бричке он бы до Качи еще задолго до захода солнца добрался. Но было все еще очень рано, и дорога оставалась пустынной.

Увлеченный своими фантазиями, Юра не сразу услышал, как за его спиной раздались какой-то скрип и топот. Обернувшись, он увидел совсем близко от себя телегу с запряженной в нее тощей лошадкой и двух седоков. В одном из них он узнал Наиля, он широко улыбался. На облучке с вожжами в руках восседал пожилой татарин. Возле Юры они остановились.

– Тебе повезло, Юрка, – спрыгнув с телеги, весело сказал Наиль. – Это мой дядя. Его зовут Ахмет. Он как раз собирался ехать в Севастополь, я его чуть-чуть поторопил.

После чего Наиль стал о чем-то долго и настойчиво говорить с дядей. Дядя хмурился, ему не очень нравились слова Наиля. Во время всего этого разговора он время от времени оценивающе поглядывал на Юру.

– Дядя не говорит по-русски? – спросил Юра у Наиля.

– Плохо. Но он хороший, – ответил Наиль.

– Я так понял, ему что-то не нравися в вашем разговоре. А говорили вы обо мне.

– Все правильно, – согласился Наиль. – Дядя спрашивает, ты кого-то боишься? Почему ты ушел от партизан?

– Почему он так подумал?

– Он говорит, у тебя полушубок много раз горел, и сам ты пахнешь дымом. Ты жил у партизан? Почему ты убежал от них? Ты – за белых?

– Нет.

– Дядя слышал: партизаны взяли в плен мальчишку, который прилетел туда на аэроплане белых.

– Скажи дяде, это долго объяснять, – попросил Юра. – Скажи, мне неохота ни с кем всречаться. Мне просто надо попасть в Александро-Михайловку. Там мой дом, и меня там очень ждут.

– Я мало-мало понимай, – сказал вдруг Ахмет и стал вновь что-то говорить Наилю.

– Он говорит, что ни ему, ни тебе не нужны неприятности, и поэтому он просит тебя переодеться. Иначе вас остановят уже в Форосе. Теперь везде в Крыму военный режим.

– Во что я переоденусь? Он же видит, у меня с собой ничего нет! – с легким раздражением выпалил Юра.

– Оденешь все мое, а может, и у него что-то найдется.

– А как же ты?

– Мне проще, я дома, – беспечно сказал Наиль и вновь вернулся к прежнему разговору: – Ахмет говорит, если ты сумеешь ему заплатить, он привезет тебя в Александро-Михайловку. Он мог бы и даром, но он взял у знакомых рыбаков рыбу и ему надо ее перепродать. Она свежая и не может лежать долго. А у него четверо детей, и они почему-то каждый день просят есть.

– Понимаю. Думаю, дядя даст ему деньги.

– А мою одежку ты тоже вернешь с дядей.

– Договорились.

– Слушай, – вдруг осенило Наиля. – А может, твой дядя купит рыбу?

– Во всяком случае, если не дядя, то и в Каче, и в Александро-Михайловке купят. Я знаю, там ее охотно покупают. Обещаю, Ахмет останется доволен.

– Ну что ж, переговоры закончены! – улыбнулся Наиль и коротко и деловито приказал: – Переодевайся!

Ахмет порылся в своей телеге и откуда-то из ее глубин извлек цветной ватный халат. Юра снял свой партизанский полушубок, протянул Наилю:

– Возьми. Надеюсь, он мне больше не понадобится.

Ахмет жестами показал, чтобы Юра снял и свою голубую летную форму. Юра отрицательно покачал головой:

– Нет-нет, это не могу. Это же…

– Не горячись. Дядя все понимает. Но из-за этой твоей одежки может возникнуть много вопросов. И будешь долго доказывать какому-нибудь казаку, что ты – не верблюд, – затем Наиль обернулся к дяде, и они коротко о чем-то переговорили.

– Сними хоть куртку. Халат длинный, штаны не так бросятся в глаза.

Юра снял свою голубую куртку с золочеными металлическими крылышками на груди (тоже изобретение Константина Яновича), Ахмет бережно ее сложил и сунул куда-то в глубины своей телеги, после чего протянул Юре халат. Он был безразмерный, Юра утонул в нем едва ли не с головой. Укутавшись, он высунул голову и был похож на птенца, только проклюнувшегося и высовывающего голову из скорлупы, чтобы поскорее увидеть этот новый для него мир.

Ахмет с легкой улыбкой одобрительно поцокал языком. Летный шлем, который Юра не носил, но и не расставался с ним, Ахмет отобрал у Юры и сунул под ящики с рыбой.

Телега тронулась.

Наиль долго смотрел им вслед, затем бросился их догонять.

– Совсем забыл, – запыхавшись, сказал он. – Дядя просил, чтобы ты ни с кем не разговаривал. Дядя скажет, что ты глухонемой.

– Но зачем? – насупился Юра.

– Так будет лучше. Ты слушайся дядю. И не сердись. Дядя знает что говорит, – и Наиль снова остановился. И когда они отъехали уже довольно далеко, он помахал им рукой и затем быстро взобрался на почти отвесную каменную гряду, тянущуюся вдоль дороги. И уже стоя наверху, еще раз взмахнул им рукой и исчез.

Солнце поднялось уже довольно высоко, и дорога стала постепенно оживать. Вскоре их обогнали несколько вооруженных всадников. Чуть позже мимо них промчалась скрипучая тачанка. Потом им навстречу без строя пробрели усталые запыленные солдаты. Похоже, они всю ночь шли без отдыха. Следом за ними еще одна такая группа. И еще…

Ахмет иногда лениво помахивал кнутом, отгоняя от лошади отогревшихся на солнце злых осенних слепней, и что-то тихо пел себе под нос.

Где-то около полудня возле Балаклавы из переулка выехал конный казачий патруль. Один из всадников остановил своего коня на пути их телеги.

– Куда путь держим? – коротко спросил он.

– Базар, – ответил Ахмет.

– Поздновато, дядя. Добрые люди уже с базару вертаются, – усмехнулся он и задержал взгляд на Юре. Спросил: – Сын?

– Син, син! – закивал Ахмет.