Луна обнимает за талию

– Костя, почему ты разрешаешь своему сыну так разговаривать со мной? – кричала она.

– Митька, – рассеяно пробормотал Костя.

Дина отметила про себя, что бывший еще не успел переработать информацию про предполагаемый залет дочери. Куда ему еще сына ругать?

– Мама, я принес шаурму. Положу на тумбочку, ладно? Чай сделать? Славунька, ты что-то ела сегодня? – засуетился Митя, и Дина с удовольствием укуталась этой любовной заботой.

А Снежана все не успокаивалась:

– Куда ей еще шаурму? Совсем уже ку-ку? Ведро огурцов принеси. И скажи мамке, пусть уберет свои трусы-парашюты из душевой кабинки. Мне нужно помыться! Я работала весь день. И я просто хочу, сука, помыться!

Терпение Дины в очередной раз не прошло испытание. Она присела, прислонившись к спинке кровати, хотя ей понадобилось много времени и сил на это, а четверо стояли и молча наблюдали.

– Заткнитесь, и умоляю, выключите уже этот свет, – Дина тоже говорила с придыханием, но не по причине низкого сексуального голоса, а из-за сильной одышки. И она даже не удивилась, что никто так и не потянулся к выключателю. – Проваливайте из этой комнаты, из моей квартиры и из моей жизни! Костя, по-хорошему прошу: уведи отсюда свою прошмандовку, иначе я за себя не ручаюсь.

– Сама такая. Я просто просила убрать одежду. Ты специально оставила ее там, чтобы меня позлить. Припадочная. Лечиться надо. – Обиделась Снежана.

– Следи за своим языком! – пригрозил Митя.

Дина поняла, что они начали собачиться по второму кругу, поэтому собрала все свои силы в кулак и заорала:

– Пошли на хрен все отсюда! Пошли вон! Как вы меня все заебали!

Не прошло и пяти секунд, как все выскользнули из комнаты, и наступила желанная тишина. Свет никто так и не выключил. Дина ощутила гнетущую пустоту внутри себя, и мысли уже готовы были броситься с обрыва в бездну отчаяния. Однако нос уловил обворожительный запах жареной курицы и овощей. Дина вцепилась зубами в шаурму, и мир внезапно стал лучше.

***

Дина распахнула глаза. Тишина. Домашние разбежались по делам: Славуня отправилась в школу, все остальные – на работу. Через полуоткрытую штору проливалось сентябрьское солнце, пока еще щедрое на тепло и яркое. Дина вздохнула. И в этом вздохе звучала решительность, мол, сейчас встану и определенно буду полезной миру сегодня. Она резко повернулась на бок и заорала от внезапной мышечной боли:

– Сука! Как же больно!

Дина сначала переложила складку живота, а затем спустила на пол ноги, синюшные и отекшие. Так и сидела, готовясь к следующему шагу, самому сложному – встать. Казалось, на спине лежала бетонная плита, а шея так и вовсе потеряла способность шевелиться и вросла в плечи.

Часы на стене раздражающе тикали, напоминая, что скоро приедет Олеся, и к этому времени было желательно принять душ и чем-нибудь перекусить. Дина уцепилась за тумбочку и рванула себя вверх. В серой пелене, растелившейся перед глазами, замерцали звездочки. Понадобилась добрая минута, чтобы эта пелена рассеялась, а голова перестала кружиться. Ноги, изуродованные липедемой[1 - Аномальное накопление жира, которое обычно происходит в нижних конечностях тела (голени, ступни, икры) симметричным образом.], дрожали. В коленях что-то хрустнуло, когда Дина зашагала к двери.

Мир вокруг был тяжелым; воздух, спертый и сухой, с трудом проникал в легкие. Каждая клеточка собственного тела отчаянно сигнализировала, что движение – это боль. Дина на мгновение решила вернуться в кровать и отдохнуть немного, но перед внутренним взором появился образ Олеси. Подруга не будет церемониться и устроит грандиозный скандал за опоздание. Олеся была главным мотиватором и одновременно раздражающим фактором, но, если бы не она, Дина вообще не выходила бы из квартиры.

Узкий дверной проем спальни, скользкий линолеум в коридоре, хрупкие стенки душа – Дина держала в уме каждую деталь. Малейшая оплошность – и она не сможет самостоятельно встать. Так уже однажды было. Дина лежала на влажном полу ванной комнаты несколько часов, пока Митя не вернулся с работы и не помог подняться.

В ванной пахло сладкими духами, с крючка свисал Снежанин халатик, которым Дина могла разве что ногу укрыть; на полочке под зеркалом громоздились многочисленные средства по уходу за кожей и телом. Дина осторожно заползла в кабинку, уселась на металлическую табуретку и включила душ. Горячая вода, массируя плечи, снимала усталость. Ночной сон никогда не приносил облегчение.

Дурацкое тело, дурацкая жизнь, дурацкая я…

Дина проклинала себя все то время, что вымывала свое громадное толстое тело. Торопиться было нельзя, каждая складка требовала внимания. Небрежность в этом деле впоследствии могла принести кучу проблем.

Одежда, которую Дина надела после душа, была похожа на полотнище ткани с прорезями для рук и ног. Она ныряла в эти темные покрывала, точно могла укрыться ими и защититься от взглядов окружающих.

Завтрак на огромной тарелке: ломти хлеба со стекающим плавленым сыром, куски колбасы и дольки помидора. К этому времени Дина успела сильно проголодаться, поэтому не заморачивалась сервировкой стола. Бросила чайный пакетик в кружку с горячей водой, туда же – несколько таблеток заменителя сахара. Ела, почти не пережевывая и поглядывая в телефон. Сообщения из родительского и домового чатов игнорировала. Такая же судьба ждала и гифку с сияющими цветами от одногрупницы. Что там сегодня? Международный день попугаев? Или неделя раздельного сбора мусора?

Кухня была такой маленькой, что если Дина туда входила, то все остальные вынуждены были топтаться в коридоре. Допотопная мебель, умирающий холодильник и бросающаяся в глаза чистота. Никаких жирных разводов на вытяжке, паутины в углах и пятен на фартуке. Дети могли оставить грязную посуду, но Дина не ложилась спать, пока не разберется со всем этим и не вымоет плиту и раковину.

Телефон звякнул. Олеся предупредила, что через двадцать минут будет возле подъезда. Дина смахнула крошки со стола, сполоснула тарелку и чашку и тяжело вздохнула перед следующим препятствием – преодолением одного лестничного пролета.

Девять ступеней – испытание на выносливость. Девять ступеней – Дина их ненавидела. Девять ступеней – унижение для человека, чей вес неумолимо приближается к двумстам килограммам.

Дина боком, осторожно ступая и цепляясь за перила, преодолела эти ненавистные ступени и выбралась на улицу. Яркая вспышка света внезапно ослепила, и в этом божественном мерцании выделилась фигура Олеси, пока еще размытая из-за паутины солнечных лучей.

Дина всегда смотрела на подругу с предвзятым обожанием, игнорируя ее грубоватый характер и деревянный юмор. Но Олесина внешняя красота и ее жертвенность с избытком покрывали все эти мелочи, так что Дина благодарила бога, судьбу и динозавра, который умер, чтобы стать ископаемым для будущего топлива. Из этого топлива сделали бензин, им заправили автомобиль, доставивший Олесину маму в роддом, где и родилась эта потрясающая женщина.

– Какого хера, Дина? У меня, по-твоему, совсем дел нет? – голос у Олеси хрипловатый с примесями песка и сухого ветра.

– Я опять опоздала на три секунды, – наигранно запричитала Дина и уперлась ладонями в капот глянцевого Mercedes-Benz. – Дай передохнуть! Отлично выглядишь, кстати?

– На твоем фоне выглядят хорошо буквально все люди на планете, – сказала Олеся, улыбаясь своими этими пухлыми губами идеальной формы, точно вылепленными гениальным скульптором. У нее было удивительно гладкое, казалось, отфотошопленное лицо и поразительной густоты русые волосы. В Олесе соединилась непривычная красота, отличающаяся от общепринятых стандартов, и маниакальная ухоженность. – Катись, колобок, в кубышку!

Очередное испытание – взобраться на пассажирское сидение, и комментарии Олеси не помогали: «Твой живот упал на коврик – подбери!», «Дина, блять, опусти уже свою жопу», «Мерс просел, могла бы и не завтракать».

Наконец, они уселись, и автомобиль покатил по главной улице их провинциального городка, сияющего сентябрьским солнцем.

– Ну что ты? Кто обидел мою малышку? – мягко спросила Олеся и привычно-изящным движением откинула волосы назад. – Дай угадаю. Сне-жа-на!

– Да все в порядке. Обычная рабочая обстановка, – отмахнулась Дина.

– Некоторым людям так и хочется похлопать по спине. Лопатой. Раза так четыре, – пробормотала Олеся, останавливаясь на светофоре. – Дина, когда ты их выгонишь? Своего бывшего и его тощую мымру?

– У Снежаны только бабка, бессмертная и выжившая из ума. С ней жить невозможно. А снимать квартиру у них нет возможности.

– Какое тебе дело, где будет жить Костя и его мамзель? – возмутилась Олеся и потянулась к бардачку, но внезапно вспомнила. – А-а-ай! Я уже полгода не курю, но, клянусь, я однажды сорвусь из-за этой Снежаны и твоего слабоумия.

– Олеська, это сложно объяснить, – оправдывалась Дина. – Если Костя будет снимать квартиру, то не сможет оплачивать репетиторов Славуни и нашу коммуналку.

– Пусть проваливает и платит алименты по закону! Хотя о чем это я? Он же официально не работает. Молодец, Костя, хорошо устроился.

Дина уныло покачала головой:

– Мы живем за его счет. Что там Митька грузчиком зарабатывает? Копейки. Семья у нас… Какой-то тихий ужас. И я – бесполезный мешок с жиром. Все за меня платят. Вон ты оплачиваешь встречи с психологом. Хуже уже не будет.

Олеся ухмыльнулась:

– Ты себя недооцениваешь.

Дина прижала сумочку к груди, удивительно маленькую на фоне ее громадного тела:

– Олеська, почему мы живем в разных мирах? Твой мир – яркий и разноцветный, а мой – черно-белый и мрачный?

– Потому что я – хозяйка своей жизни, а ты – вечная жертва. Я бы выгнала на хуй бывшего и его рыжую стерву, взяла бы на себя ответственность и счастливо бы зажила с детьми, – Олеся припарковала машину возле двухэтажного здания песочного цвета.

– Да! Ты бы смогла! – с искренним восхищением кивнула Дина.