Оценить:
 Рейтинг: 0

Грешным делом

Год написания книги
2024
Теги
<< 1 ... 5 6 7 8 9 10 11 12 13 ... 35 >>
На страницу:
9 из 35
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

– Ни в жисть! – Сделав испуганное лицо, побожился я.

– Издеваешься? Ладно…А я возьму не скажу тебе, когда у нас свадьба с Ленкой.

– Хомяков – нет!! – Соскользнув с кресла, я упал на колени, протянув к нему руки.

Мишка встал и сделал вид, что уходит. Тут я начал хватать Микки за штаны и рукава, чтобы его остановить. При этом я тоже не забывал театрально рыдать, кусая губы и трогая руками горла, будто желая удержать крик, рвущийся из глубины души. Ещё бы! Не пойти на Мишкину свадьбу означало лишить себя деликатесных салатов, заливного из осетрины и, страшно подумать, чёрной икры, которую Мишкиной маме благодарные её пациенты непременно бы для свадьбы достали!

– Пощади! – Рыдал я, хватал я себя за горло обеими руками, будто собираясь задушить себя.

– Бог простит…– Надменно произнёс Микки, осеняя меня крестным знамением. Он уже хотел было предать меня анафеме, стукнув по голове подушкой, за которой даже потянулся, но вдруг, поморщившись, схватился за живот и, пробормотав: «нарезка что -ли несвежая?», выскользнул за дверь.

Я повернулся к столику, где на тарелке из всей нарезки, оставалось лишь несколько колбасных кружочков, и, понюхав один из них, положил себе в рот, со словами:

– Да нет, вроде, свежая!

ГЛАВА ВТОРАЯ

Экскурс.

Как я уже сказал, меня зовут Леня. А фамилия моя Арье. Это по паспорту. Но на самом деле моя фамилия Адье. Просто паспортистка, дура, нарисовала кружок от буквы в другую сторону, превратив меня, таким образом, еврея. Но я не еврей.

Друзья называют меня коротко Лео. Как и остальные, я живу в одном закрытом городе, названия которого я бы не хотел здесь упоминать. Город у нас современный, красивый, молодёжный. Здесь есть два кинотеатра, дворец культуры, три водоёма, где запрещено, но, в принципе, можно купаться, а также лодочная станция и танцверанда.

События, о которых я хочу рассказать, начались весной 1984 -года. Тогда мне было семнадцать. Но сначала я хочу вам показать некоторые наши достопримечательности.

Смотрите, это наша городская танцплощадка. Она расположена в живописном месте, недалеко от городского водоёма «Ангстрем». Ангстрем, вообще – это такая устаревшая внесистемная единица длины, названная в честь шведского физика Андерса Ангстрема. Я думаю, вся беда нашей электронной промышленности в том, что в ней всё устаревшее от названий до самой техники. Но всё равно всё тут у нас связано с физикой и математикой, поэтому встретить такие названия, как «элион», «микрон» или «дейтон» среди наших ведущих предприятий, это нормальное дело. Но надо сказать честно, нам с друзьями физика по барабану. Мы ей не увлекаемся. Мы увлекаемся музыкой, причём классической.

Возможно вы думаете, что классическая музыка, это Бах, Григ, Шопен, Бетховен и Моцарт. Нет, для нас классика это «Дип Пёпл», «Куин», «Лед Зеппелин», «Скорпионз» и «Суит». А, например, «Секс пистолз», «Сид Вишес» или не дай бог «Зе клэш» это уже модерн, то есть совсем не классика.

Что до меня, то я не расстаюсь с любимым «Дип Пёплом» даже на улице. Вот и идя на танцы, я прихватил с собой плёнку «Мэйд ин Джапан». Площадку танцверанды, как в пьесе Шекспира, у нас окружает лес, вроде Бирманского. Просто там наступает он, а здесь наступаешь ты. Туалетов рядом с танцверандой нет. Народу на танцплощадке – яблоку упасть негде. Вот все и ходят в лес по большому и по-маленькому. Шумят наверху листья, будто аплодируя нашей находчивости.

Отлив в лесу с друзьями, мы покупаем билеты и, показав их контролёру, осторожно заходим внутрь. Осторожно, потому что среди танцующих встречаются очень опасные типы. Одни братья Люгеры чего стоят – Боря и Дима. Они спортсмены, занимаются боксом и их лучше обойти стороной. Стоит нечаянно задеть кого-то из них, – и ты вместо танцев уже сползаешь по стене, теряя сознание. Хук у обоих братьев, что и говорить, сумасшедший!

«Хэндз ап, бэби, хэндз ап!», звучит из колонок и подчиняясь команде, вся танцверанда начинает вскидывать руки. Вообще –то, репертуар здесь утверждён городским комитетом комсомола и вносить сюда что –то новое не разрешается. Но мы часто приносим из дома плёнки с записями, и вот уже диск-жокей, коротко стриженый увалень, поддавшись на наши уговоры ставит на магнитофон «Смок он зэ вота» группы Дип Пёпл. Одна из дорожек запорота, в колонке хрип, диск –жокей, ругаясь, уводит запись в моно, а мы всё равно кайфуем, потому что услышать здесь Дип Пёпл всё равно что верующему в басурманском плену услышать евангельское пение.

После танцев мы вместе с друзьями идём домой. Мои друзья в то время – это рыжий здоровяк Витя Эгер, Тарас Зимкин и Серёга Кротов, по прозвищу Сюзи Кротофф. В городском парке на веранде играет джаз банд, которым руководит отец Тараса – Авангард Зимкин.

Подойдя к отцу, так чтобы тот его видел, Тарас поднимает руку в радостном приветствии. Отец благодушно кивает сыну в ответ. Папа у Тараса, Авангард Эфраимович Зимкин, музыкант, но не простой, а руководитель единственного у нас в городе профессионального инструментального коллектива. Мы очень гордимся тем, что у Тараса такой маститый отец. Тарас и сам неплохо играет на разных инструментах. Вечерами мы собираемся у него дома, чтобы в три гитары снять новую песенку, что -нибудь типа «Because your mama don’t like me» Сюзи Кватро. Наигравшись от души, мы садимся и начинаем мечтать.

– Вот бы найти хорошую аппаратуру! – Говорит Эгер.

– И зал, – подхватывает Тарас. –Небольшой зальчик, мест на триста.

– Ещё студию, -киваю я.

– Слушайте, а давай так запишемся! – Предлагает Витя.

– Как это «так»? – Не понимаю я.

– Да просто на магнитофон!

А, ведь, правда! Мы живём в городе, где производится чуть ли не единственный в стране портативный магнитофон. Ну, конечно, ещё портативный магнитофон производят в Воронеже, но мы делаем вид, что наш лучше, хотя название одинаковое – «Электроника».

За тарасиковскую катушечную «Рузу» мы не боимся. Ведь мы живём в городе физиков. Все наши друзья имеют у себя в доме запас транзисторов, резисторов, конденсаторов и иного технического барахла, которое они притащили в качестве сувениров с завода. Даже если у нас не будет чего -то для записи, мы попросим и нам сделают! По дружбе. Или из любви к искусству.

На следующий день мы с энтузиазмом принимаемся записывать наш новый хит, превратив на время комнату Тараса в студию. Аппаратура – магнитофон и микрофон, установлены в коробке из под телевизора для акустики. Нужные провода мы скрутили руками – даже паять ничего не пришлось! На наших акустических гитарах установлены звукосниматели. Настроены они так, что у Вити его акустическая гитара будто с фусом, у Тараса она просто громко играет, а вот мой бас получился ни то, ни сё, а что –то посередине, потому что низов не хватает. Играем мы рок –н-ролл. В ми мажор. Я визжу так, что стрелки индикатора на магнитофоне зашкаливают.

– Класс! – Восхищённо говорит Эгер, когда мы откручиваем плёнку и прослушиваем запись.

И действительно, по странной иронии либо из -за случайности наша детская затея вдруг становится похожей на четвёртую перезапись с альбома какой -то западной рок -группы. Это запись, как и предыдущую мы отдаём Коле Мыхину и Пруне для рекламы. На следующий день я вижу следующую картину: Коля Мыхин вместе с Пруней ходят по городской площади возле фонтана –чаши, где собираются девушки, с магнитофоном и дают всем желающим послушать мой визг.

Одни девушки, услышав моё кошачье визжание, удивлённо приподнимают брови, другие ухмыляются, третьи весело чешут лоб. Коля на это смеётся, как безумный профессор, внезапное открытие которого признало мировое сообщество. Найдя меня, он говорит: «старик, я бы хотел с тобой играть! Ты – гений. Вы меня попробуйте. Я кроме баса, ещё умею на клавишах, но только, правда, аккордеонных». Вот думаю, только аккордеона нам не хватало!

Но на деле я лишь великодушно киваю, не понимая, куда этого Мыхина можно у нас всунуть. Если только за колонкой его положить вместо сабвуфера! В Коле добрый центнер весу. Странно, но после Колиной рекламы, все на площади со мной здороваются и кивают, даже задавака Гоша Рублёв, солист группы «Дельфины» и исполнитель сумасшедшего хита: «Не боль, не радость, топкий омут, ты предоставишь свою душу в ад!…». Гоше не надо визжать, чтобы его заметили. Он обладатель оригинального вокала, от которого девушки визжат сами. Хотя, например, Коля Мыхин считает, что Гриша отстой. А я – что чудо. Кто из нас прав? Не знаю. Каждый выбирает себе кумиров по душе.

Я, к примеру, считаю своими кумирами Иэна Гиллана, Роджера Гловера и Дэвида Ковердэйла. Но я же не сую их всем –нате послушайте! В этот момент я снова слышу где –то невдалеке запись своего визга под музыку и дружной хохот после этого. Меня, если честно, такая слава не очень радует. Ору я на записи действительно так, будто мне в пятую точку вцепился кот. Если говорить по совести, мне вообще -то не слишком нравится, что на записи я так громко визжу. Но ни Эгеру, ни Тарасу, ни Кротоффу, ни тем более Коле Мыхину доказать что -либо невозможно, ведь не зря же у последнего прозвище –бульдозер, то есть, простите, трактор!

– Дурак, счастья своего не понимаешь! – Видя, как я расстроен, бормочет мне на ухо Коля. – Дай мне полчаса и все бабы на площади наши, увидишь!

Здесь ответить мне нечего, и я молчу. Потому что склеить в нашем городе девушку, тем более вчерашнему школьнику не так просто. Раньше, чтобы привлечь к себе внимание слабого пола, лично мне приходилось представляться им то врачом, то строителем, а то инженером или киномехаником. Однако врать в то время я умел так искусно, что порой и сам начинал в это верить! Это был поток слов, настолько искренний, что подобно струи из брандспойта он сметал на своём пути любые сомнения. Наградой за это были страстные поцелуи где –нибудь на лестничной клетке или даже – о, невероятно! – милостивое разрешение потрогать под кофтой, облачённую в лиф тугую девичью грудь.

Всё –таки мы жили в непростое время – наши родители, дети крестьян и рабочих, понятия не имели, что значит по -настоящему учиться! Это неуважительное отношение к учёбе видимо передалось и нам. По крайней мере, если кто –то начинал тебя учить, ты, подражая родителям, ему тут же отвечал: «не учи учёного!», или «бабушку свою поучи!», или: «меня учить, только портить!». И это при том, что в школе нас каждый день предупреждали: "жизнь нужно прожить так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы…"и т.д. Но слова эти, между прочим, принадлежали не кому –то, а Павке Корчагину, который, не забывайте, угробил своё здоровье на строительстве железной дороги.

Увы, я не подходил на роль революционного героя. Глядя на себя в зеркало и видя там брюнета с вьющимися волосами, смуглого, кареглазого с ровной белозубой улыбкой, точь в точь, как киношного Ихтиандра, я думал, что лучше всего мне подходит роль ловца жемчуга. Но не того, за которым надо нырять на дно моря, а литературных перлов, к которым у меня всегда была необъяснимая тяга.

Полагаю, это несоответствие тому, что хотело от меня общество и тому, что я из себя реально представлял, продиктовало мою жизненную линию – я совершенно не желал обожать родину, которая вроде бы всё для меня делала! Нет, не то чтобы я был всегда неблагодарным. Иногда я думал о стране с теплотой – фашистов победили, в космосе первыми были. Но чаще мне категорически здесь всё не нравилось: и дома, и люди, и улицы, и дождливая осень, и бесконечная зима.

Удивительно, что при этом мать моя, у которой тоже были тёмные вьющиеся волосы, весёлые глаза и белозубая улыбка, отлично сюда вписывалась. У неё были поклонники почти всюду, где бы она ни работала, и всё это всегда сопровождалось карьерным ростом и стабильным заработком.

Я же, наоборот, часто чувствовал себя изгоем, хотя никто, в принципе, меня не гнал. Это ощущение, что я всегда не к месту, дополнительно портило мой характер. Мне казалось, что ещё немного и меня раскусят, а затем глядишь и побьют. Гораздо позднее я узнал, что так чувствуют себя те, кого в детстве бросили. Например, отец. Хотя, не ручаюсь. Даже не знаю почему, но я всегда был готов получить оплеуху. И что здесь скрывать, я всегда словно бы нарывался, чтобы мне её дали!

Взять, допустим, нашу школьную группу «Бином», игравшую в школе до нас. Там играли музыку большие, серьёзные ребята. Как –то, классе в шестом, я встретил в коридоре школы десятиклассника Витю Огурькова, который весь обмотанный проводами и с электрогитарой на шее, шёл на репетицию. Догнав этого гиганта, я спросил: «как мне попасть к вам в группу»? Витя, посмотрев на меня с высоты своих двух метров, бросил вдруг на пол моток проволоки, который нёс и, наклонившись ко мне, сыграл на одной струне: «в траве сидел кузнечик». А потом заржал, как сказочный конь во всю силу своих лёгких, и, подобрав моток, отправился дальше.

Много лет спустя я его встретил на улице. Витя с тем же мотком проводов и с кислой миной стоял у электрического столба, ассистируя пожилому рабочему, который менял, стоя в своей люльке, городское освещение. Я поздоровался с Витей. Он машинально ответил. Затем отвёл глаза и тут, вспомнив меня, отвернулся. Я подумал: ага, будешь, знать, как маленьких обижать!

К тому времени я уже играл на бас-гитаре в нашей школьной группе «Сезон».

До сих пор помню этот чудесный сон наяву, в котором директор, мамаша Зимкина, буднично звякая ключами открывает школьную кладовку и выдаёт нам – до сих пор не могу поверить!– бесплатно несметные сокровища, а именно: ритм и бас-гитары, усилители "ВЭФ" и "Уэм", две колонки "тридцать пять аэс", органолу "Йоника" и барабанную установку, где есть малый и бас-барабаны, хайхет и даже крэш-тарелка! С серьёзным лицом, каким мы его никогда не видели, осматриваем я, Тарас, Витя, Сюзи и Микки усилители и колонки, благоговейно гладя их по кожухам и смахивая пыль, где она есть.

Мы радуемся, гладя руками инструменты, будто они волшебные и киваем, заранее соглашаясь на все условия директора. А условия такие: «западную музыку не играть! Никакого рока! Никакого рок-н-ролла! Только песни советских композиторов! Вы их знаете?» «Конечно», подобострастно начинает вдруг кивать Тарас и тут же начинает петь маме, будто в подтверждение этого: «Соловьи поют, заливаются, но не все приметы сбываются…». «Ха-ха, вот и отлично», кивает Людмиласанна. «Значит, договорились. Как будет называться ваша группа»? «Сезон», выдаёт Зимкин, не понимая, что таким названием словно пророчит нам судьбу.

Лишь несколько часов спустя до нас доходит, на каких условиях нам согласились всё это выдать. Играть музыку советских композиторов? Да вы что?! Заносить коровам хвосты на скотном дворе и то было бы интересней!

Ночью я просыпаюсь от кошмара: в моей тарелке с макаронами прячутся советские композиторы. Они имеют вид каких –то неприятных тварей, вроде слизней или опарышей. Присмотревшись, я понимаю, что это вовсе не гусеницы, а куколки пчёл во фраках! Они машут едва отросшими будущими лапками и дирижируют. Ими буквально напичканы макароны. Они ими кишат! Схватив вилку, я начинаю ожесточённо тыкать в макароны, чтобы уничтожить всех этих тварей. Однако они такие маленькие, что в них нельзя попасть вилкой! При этом звучит фоном музыка: «Ленин всегда живой, Ленин всегда с тобой, в горе, в надежде и радости. Ленин в твоей весне, в каждом счастливом дне, Ленин – в тебе и во мне…»!

Во сне я почему –то начинаю отчаянно креститься, вверх, вниз, вправо, влево и вдруг просыпаюсь. На деле всё, кстати, оказалось не таким уж и мрачным. Тарас поговорил с мамой, постепенно уговорил её разбавить советский репертуар западным. Она пошла навстречу, разрешив играть на танцах одну-две песни. Но где одна и две, там и много, это же ясно. Чем всё это закончилось, вы знаете.

Наш город считался, пусть и отдалённым, но районом Москвы, а рядом находилась область. Там жили другие люди, не разделявшиеся наших интересов, культурных предпочтений и других приоритетов, тяжело и много трудившиеся, мало получающих и ненавидевших за это нас, городских.
<< 1 ... 5 6 7 8 9 10 11 12 13 ... 35 >>
На страницу:
9 из 35