Черный амулет. Историко-романтическое повествование

– Великая Мать, ты могла бы сделать на правой руке те знаки, что украшали камень моего отца? Знаешь ли ты их?

Роксамат улыбнулась.

– Знаю и сделаю, как ты хочешь. Положи руку вот здесь.

Долго делала свое дело Роксамат. Боль не мешала Мидаспу, он увлеченно смотрел, как рождается рисунок на тыльной стороне ладони. Вот знаки верхнего мира – трехрогое убегающее солнце и скачущий конь. Затем на коже появился… человек, метнувший копье. А когда Роксамат заканчивала выкалывать фигурку женщины-прародительницы, Мидасп ощутил, что вспотел от напряжения.

– Молодец, я не слышала твоего голоса все это время, – окончив работу, сказала жрица. – Добрую мысль послали тебе боги. – Она кивнула на татуировку. – Всегда помни об отце. Иди и позови Мастига, сын племени. К вечеру я дам всем краски воинов – будете пользоваться ими перед походами.

За пологом ждал Мидаспа Атавак. Обнял мальчика.

– Патак обещает устроить пир, вы все будете пить франаку* вместе с воинами. Потом, по обычаю, вождь подарит каждому акинак. Вы пройдете военным танцем. А затем дадите клятву роду. Скажу тебе приятное – Парсуг приготовил для тебя подарок – стрелы, я сам видел, как он их мастерил. Мой сын любит тебя!

– А где он сам? Что-то я не заметил его среди воинов?

Атавак развел руками.

– Сказал, что поедет на дальнее пастбище – выбирать нового коня. Его жеребец пал отчего-то этой ночью. Парсуг торопился, чтобы успеть к пиру.

– Если я стану вождем, – покачал головой Мидасп, – подарю Парсугу лучших жеребцов из своего табуна.

– Да хранят тебя боги!

Но не случилось пира. Едва солнце прочно утвердилось на небе, прискакали в становище Патака всадники. Это Сангибан, вождь всех арсиев, прислал своих гонцов. И они привезли гневные слова Сангибана.

Оскорбил Патак великого вождя самовольством своим. Кто, как не вождь племени, должен был объявить войну соседям? Зарвавшихся ардаров умеет одергивать Сангибан – не рукой, не словом, так мечом. И на это хватит сил у него. Таковы были слова Сангибана.

И многие в роду, прослышав про это, наполнились смятением. Ссора вождей – война меж родами. Песни и предания арсиев хранили память о подобных событиях. О том, что не было примирения бескровного, и потом еще долго мстили родичи убитых за гибель близких своих. Обычай кровной мести свят – все сарматы чтут его вторым после почитания матерей.

Все знают, как велика гордость Сангибана; даже стареющий, не хочет он ни в чем уступать никому. Рассказывали, что даже собственного сына как-то не пожалел Сангибан – послал гонцом в кочевья мертвых за волей предка Занака.

Знает и Патак. Только ничуть не боится гнева вождя. Потому и встретил гонцов радушно, угостил щедро.

– Я только позову своих братьев, и наши воины одолеют целое племя, – так сказал Патак. – Только я не хочу проливать кровь арсиев на радость дайвам. Неужто великий вождь преисполнился зависти? Что ж, я поделюсь с ним добычей. Мои люди пригонят ему пленных саургов, а то им тесно в наших загонах. Есть среди них достойные храбрецы, есть даже два оружейника – я поделюсь, и будет пир среди арсиев.

С этими словами, одарив на прощание, Патак отпустил гонцов. Уверен был ардар – Сангибан уймет свой гнев и откликнется на разумное предложение.

Так и случилось

Путь в кочевье Сангибана легче всего проделать мимо маленького поселка, что прилепился на возвышении берега Дану в половине конского бега[7 - Под конским бегом здесь понимается расстояние примерно в 35 км.] от становища рода Орсодака. Живущие в поселке сколотские потомки давно служат арсиям мастерством своих кузнецов и шорников. Степняки не обижают своих данников. Те построили прочный мост в узком течении Дану; по нему арсии всегда могут попасть на другой берег, где начинается кочевье Сангибана. По этому пути предстояло гнать пленников.

Патак отрядил воинов под началом Парсуга. И Мидасп напросился с ним. Нацепил на пояс меч Варкафута – покрасоваться перед великим вождем, пусть знает, какие воины растут среди потомков Орсодака. Саурги, связанные арканами за шеи, шли довольно быстро для измученных пленом людей. На их понурые лица никто не обращал внимания. Но один из пленников – высокий горбоносый юноша – не сводил глаз с Мидаспа, и особенно с меча его. Заметив это, Мидасп подумал, что пленник близко знавал Варкафута, и не ошибся. Спрошенный им крайний из саургов подтвердил: горбоносый – сын Варкафута.

И растерялся отчего-то Мидасп. Подъехал к Парсугу, указал на юношу.

– Давай отпустим его, я убил его отца.

И Парсуг сказал тогда слова, показавшиеся Мидаспу мудрыми:

– Враг, отпущенный тобой на свободу, – враг вдвойне. Он сделает все, чтобы убить тебя. И пока судьба его не только в руках богов, но и в твоих – будь осторожнее. Мы подарим его Сангибану – ему приятен будет раб – сын поверженного вождя, – и Парсуг засмеялся.

Когда показался поселок и послышался собачий лай, Парсуг велел стать на отдых. Воины раскрыли свои переметные сумы, достали лепешки, вареное мясо. Дали еды и пленникам. Но только уселись они на землю, как трое из саургов выхватили спрятанные дотоле на теле ножи, мгновенно освободились от арканов и бросились к реке. Словно силы прибавилось у саургов. Сбили крайних охранников, ранив ближнего. И уже были у самой воды, как одного настигла меткая стрела Парсуга. Зато двоих укрыл Дану волной.

Стали арсии бить из луков под вой остальных саургов, прижатых воинами к земле. Пять стрел утопил и Мидасп, пуская их наугад в темную воду. Один из убежавших не всплыл, зато другой вылез на берег далеко вниз по течению. Ловок был беглец в нырянии, это спасло его. Выскочил на берег и, крича что-то, бросился в необозримые камышовые заросли. Как теперь отыщешь его? Это был сын Варкафута.

Отправили раненого назад с провожатым, злые двинулись дальше арсии. Всех пленников крепко связали, обыскав прежде. Не уйти теперь никому. Одного убитого бросили в воду – пусть порадуются дочери вод.

Перешли по мосту реку. Долго вглядывался Мидасп в прибрежные заросли. Ветер – свободная сила – шевелил камыш, гонял крикливых птиц, вылетавших из своих затаенных гнезд. Нигде не было видно саурга. Может быть, укрывшись в зарослях, провожал он ненавидящим взглядом фигуры врагов? А может, доверившись воде и своему умению пловца, удалялся вниз по реке прочь от погони? Что ж, боги оказались милостивы к саургу.

Теперь есть у Мидаспа кровный враг в степи. Он не простит ничего.

Глава V

За добычей

Уже две весны тому, как стали земли саургов кочевьями арсиев. Побежденные соседи не желали испытывать судьбу – снялись с родных мест и ушли вверх по реке. И следы их потерялись в степи.

Богаты земли саургов. Раздолье охотникам среди изобилия степных зверей и птиц. Бьют сайгаков, лис и зайцев арсии, ставят силки на куропаток и перепелов, собирают птичьи яйца. Берут дань с непуганых табунов короткогривых коней-дикарей. Открылись щедрые кабаньи места – и свирепых вепрей, размером с хорошего жеребенка, добывают арсии.

Былые данники саургов – бородатые земледельцы, что жили по обрывам рек у клочков лесов, сразу поняли, чего от них хотят новые хозяева. Стали слать подарки Патаку и его воинам. А один из старейших поселян – Хавк – даже отдал свою дочь за Апарнадара – брата вождя.

А еще случилось главное, за что Патак вечно будет благодарен богам – жена Агар принесла ему долгожданного сына. За это семь коров принес в жертву Патак владыкам мира – неслыханная щедрость, и рассказывали о ней во всех становищах племени.

Изменился за это время и Мидасп. Повзрослел. Огрубело лицо, голос, руки налились силой. Живые глаза блеском своим выдавали непоседливый нрав. Ходил Мидасп быстро, но мягко; ловко взлетал на коня, легонько коснувшись холки его рукой. Все увидели в нем взрослого мужчину раньше, чем он сам понял это. Еще било из него порой озорство, и с хитрой улыбкой подсовывал Мидасп колючку под потник чьего-нибудь скакуна, но все чаще высказывал он суждения зрелого человека.

Он уже примеривал доспех Варкафута. На то было право у Мидаспа – оружием владел он ловчее своих сверстников. На последних состязаниях опередил в стрельбе из лука даже Парсуга и Гаоса – лучших стрелков рода; и длинный меч вождя саургов уже не тянул его руку вниз.

В конце весны Патак дал Мидаспу удел. Теперь там паслось стадо, принадлежавшее Мидаспу, и табун из сотни лошадей; добрую часть их хозяин сам отловил в степи с табунщиками. А еще Патак взял Мидаспа в свою дружину, сделал десятником, дав под начало сверстников его и друзей.

А когда ловил Мидасп игривые взгляды дочерей рода, смятением и необъяснимым чувством наполнялась душа.

– Покатай меня на своем крепыше! – то ли просила, то ли дразнила Равага и, смеясь, показывала крепкие белые зубы. Как хороша дочь Патака. Однажды увел ее в степь Мидасп, там позвала девушка послушных ей духов, и те околдовали молодого воина. Высокая молодая трава приняла юных. Ласки Раваги поразили Мидаспа, от взгляда темных глаз ушла напускная суровость… Какой-то пастух, проезжая мимо, вспугнул их. Дурной знак – неужели не хватило места человеку в такой огромной степи?

Пастух, видно, рассказал Патаку об увиденном. Ардар позвал Мидаспа.

– У нас красивые девушки! – восклицал он. – Но боги не разрешат испортить родственную кровь. Ты молод, а в других становищах немало красавиц. Я помогу тебе, не унывай.

О ком унывать? О женщинах? Смешные слова говорит Патак. Женщина – та же добыча, захватил, и она твоя. И зачем думать об этом. У настоящих воинов все свершается само собой.

Но ардар знал, где и зачем искать жену Мидаспу. Еще помнит былую обиду Сангибан – вождь арсиев. Негоже злиться так долго. Есть в его роду Мастира. Умна, а главное – наследница великой жрицы Арьяпат, ее правнучка. И судьба девушки уже определена – станет она служить Могучей Ардви. Жрица – это счастье людей, залог их размеренной благодатной жизни. И древний обычай позволяет ей самой привести в род мужа. Пусть им и станет Мидасп. Разве не рад будет вождь такому воину? Жаль, конечно, что Мидасп уйдет в род Сангибана, но ведь сын растет у Патака. Надежда и смысл теперешней жизни вождя. Пусть же никто не перейдет дорогу, стремясь к власти над родом.

Матери Мидаспа так рассказал ардар:

– Хочу, чтобы Мидасп связал оба наших рода. Сангибан стареет и, может быть, захотят боги и фраваши видеть твоего сына во главе племени. Я готовлю ему славную участь.

Замирает от сладких мечтаний душа матери. В мыслях ее встает на совете племени Мидасп, так похожий на своего отца…

Уже лето бушует в степи, а в кочевье Патака до сих пор не прибыло ни единого каравана с Боспора. Дозорные на просторе проглядели глаза, ожидая боспорян на караванных путях. Все напрасно. И скоро дурные вести долетели до ушей вождя – меоты и сираки перестали пропускать караванщиков в аорссские земли. Торжища в Данае оскудели. Стало известно, что грабят сираки всех купцов, идущих со стороны Гирканского моря в Боспор. И поняли степняки: быть скорой войне.