Наш человек за границей. Путешествия крупного коммерсанта с Никольской улицы по Европе, Азии и Америке, описанные им самим

В университете издается ежедневно своя газета, редактирует ее студент, который нам был представлен и преподнес свою газету.

Рекреационный зал обширен и красив: в нем помещается большой орган и множество рядов кресел.

Столовая очень большая, высокая и светлая, в нее вмещается одновременно 1200 человек. Здесь нас студенты угостили очень приличным завтраком. Сервировка и стол безукоризненны и недороги – каждое блюдо стоит от 2 до 10 центов (цент – 2 копейки).

При университете имеются две кирки, куда ежедневно, утром, являются все студенты; они отдают общий поклон президенту университета и его товарищу и затем, после краткой молитвы, идут слушать лекции.

Музей небольшой, но очень богат редкими и дорогими коллекциями допотопных животных, рыб, птиц, минералов и прочего.

Лаборатория помещается в большом светлом здании, обставленном новейшими машинами и препаратами.

Далее осмотрели роскошное здание, недавно построенное и пожертвованное миллиардером Карнеги. В нем помещаются: громадный бассейн для плавания, фехтовальный зал, гимнастический зал, большое и длинное помещение для плавания на лодках, баня, души и прочее.

Гидами нашими были студенты, которые в заключение пригласили нас на студенческий праздник, состоявшийся в тот же день на ипподроме, где боевым номером была игра студентов в футбол. В антрактах смешила многочисленную публику, сидевшую на трибунах, кучка ряженых студентов. Праздник прошел весело и оживленно.

Хартфорд – столичный город штата Коннектикут; жителей имеет 80 тысяч. В нем мы осмотрели тюрьму, находящуюся на окраине города, в красивой и здоровой местности. Подъезжая к тюрьме, я обратил внимание на отсутствие часовых или какой-либо иной стражи; не оказалось ее и внутри тюрьмы. В последнюю мы вошли через парадный подъезд.

В приемной нас встретил американец и спросил нас о цели нашего визита. Мы ответили, что желаем подробно осмотреть тюрьму. Об этом он тотчас же доложил начальнику тюрьмы, который немедленно разрешил нам ее осмотр.

Нас попросили подождать несколько минут, пока арестантов разведут по работам. В это время надавили кнопку – и во всех пяти этажах тюрьмы моментально щелкнули железные двери одиночных камер, откуда быстро вышли арестанты и выстроились попарно на галереях. Затем начался выход 1-го этажа, потом 2-го, 3-го и так далее. Когда прошел последний, 5-й этаж, нас пригласили за решетку, где мы оставили свои палки и с помощником начальника тюрьмы начали ее осмотр с одиночных камер. Последние довольно просторны и светлы; в каждой из них стоит кровать с матрацем, подушкой и одеялом, стол, стул и клозет. В них арестантам разрешается курить табак и читать книги; то и другое выдается им в изобилии тюремной администрацией; безусловно запрещается арестантам разговаривать и перестукиваться. Если из них кому что нужно, он должен поднять руки кверху, к нему подходит надзиратель и выслушивает его.

Во время нашего осмотра в тюрьме находилось арестантов 630 человек, но в ней могут поместиться 1700 человек.

Снаружи тюрьма охраняется тремя «мистерами», находящимися на трех башнях, снаружи их не видно.

Внутри тюрьма охраняется десятью человеками, одетыми в штатское платье, без оружия; меня это крайне удивляло.

Затем мы осмотрели больницу, аптеку, столовую, кухню, хлебопекарню, кладовые, прачечную и прочее; повсюду чистота, и во всем образцовый порядок.

Далее нам показали особое отделение – для приговоренных к смертной казни. Это две большие камеры за массивными железными решетками; рядом с ними помещается большая и высокая комната, посредине ее стоит виселица. Здесь вешает преступника не палач, которого тут нет, а сам начальник тюрьмы; это исключительно его «привилегия», никто другой делать этого не имеет права.

Начальник здешней тюрьмы – красивый господин лет сорока, с добродушной физиономией и атлетического сложения, – когда мы ему представились, сказал нам по поводу этой «привилегии», что после каждой смертной казни, которая бывает в год одна и не более двух, его трясет лихорадка и он три дня ничего не ест.

Затем нам показали женское отделение тюрьмы, в котором находилось только 17 арестанток. Они в это время были заняты починкой белья.

Женские одиночные камеры обставлены даже с некоторым комфортом: в коридорах стоят корзины с живыми цветами, камеры светлые и чистые, убраны портьерами, занавесками, на стенах висят карточки и картины; в общем, очень уютно. Отсюда мы прошли через двор в фабричные двухэтажные корпуса, в которых арестанты вырабатывают с помощью новейших электрических машин белье, платье, обувь и прочее. Изделия их хороши и недороги, и поэтому тюремные фабрики всегда имеют много заказов. Здесь нам показали электрическую кройку белья: положили полотно в 150 полотнищ – и машина их кроила и резала сразу так же легко, как лист писчей бумаги.

При поступлении арестанта в тюрьму его тотчас же начинают обучать фабричному производству. Все они без исключения должны работать и при этом делятся на три разряда: первый – ведущие себя хорошо, одеты в синий костюм, второй – среднего поведения и вновь поступившие, [одеты] в серый костюм и третий – совершившие в тюрьме какой-либо проступок, одеты в полосатый костюм.

Для первого разряда бывает сокращение срока заключения, а последний разряд лишается некоторых прав – курения табака, чтения книг, свидания с родными и прочего.

Все арестанты работают бесплатно, но при выходе из тюрьмы им выдается небольшая сумма денег и полный комплект нового белья, платья, обувь и шляпа.

По окончании осмотра тюрьмы мы были приглашены в кабинет к начальнику тюрьмы, который нас встретил очень любезно, предложил нам сигары. Мы его благодарили, и в заключение я сказал ему, что всем виденным я очень доволен, особенно мне понравились удивительная дисциплина и во всем образцовый порядок. На это он мне ответил улыбаясь: «Если вам нравится, оставайтесь здесь». Я поблагодарил его за столь лестное предложение, но воспользоваться им не мог, так как это в мою программу не входило.

Все американские тюрьмы поставлены на коммерческую ногу и приносят хорошую пользу как правительству, так и арестантам; последние выходят отсюда наученные какому-либо фабричному производству или ремеслу, вполне исправленные и способные к честному труду. По выходе из тюрьмы они немедленно находят себе занятия и их охотно берут на фабрики, но и там за ними продолжает следить их тюремное начальство, и поэтому в Америке рецидивов почти не бывает.

Филадельфия – главный город штата Пенсильвания, в нем считается жителей полтора миллиона. Это старый фабричный город, довольно грязный; в нем особенно интересны его маленькие домики-особняки, которых здесь насчитывают более 200 тысяч. Это не что иное, как бесконечные ряды клеток, разделенные брандмауэрами, в них живут семьи фабричных и рабочих.

В Филадельфии, в квартире священника, я встретил русского путешественника, молодого человека – барона Остен-Сакена, который на пари в 50 тысяч рублей взялся обойти пешком вокруг света в течение семи лет, выйдя из Петербурга без копейки денег. Существование свое в дороге, по его словам, он поддерживает лекциями, которые читает в больших городах. Последняя лекция его в Филадельфии дала ему 107

доллара. Он к нам вышел без галстука и даже без воротничка. На наши вопросы ответил, что путешествует он уже 17 года и успел за это время пройти Сибирь, Китай и Японию. Из последней прибыл в Америку по бесплатному билету, который, по его словам, получил от микадо, у которого он имел аудиенцию. В доказательство своих слов показал нам свою книгу, в которой мы нашли много фотографических карточек разных высокопоставленных лиц: тут были японские принцы, генералы, наши архиереи – Николай и его викарий; все карточки с факсимиле.

Он нам много сообщил интересного про Китай и Японию, которые ему понравились. Про Америку он говорил другое, называл ее страной воров, шантажа, подкупных судей, эксплуатации рабочих и прочего и в заключение добавил, что его здесь, где-то на дороге, сочли за бродягу и сильно поколотили. Я на это ему ответил, что с его заключением об Америке не согласен, потому что, живя в ней целый месяц, я ничего подобного не видел и не слышал, а, наоборот, наблюдая за американской жизнью, я находил в ней более положительных, нежели отрицательных сторон; я здесь не видел пьяных, нищих, ни от кого не слышал предостережений беречь карманы и тому подобное. На эту тему мы с ним долго и горячо спорили и остались каждый при своем мнении.

Уезжая из Америки, я выношу о ней следующее заключение: это страна здорового практического ума и тяжкого т^уда. В ней жители таких больших городов, как Нью-Йорк, Чикаго, Филадельфия и другие, похожи на грешников, кипящих в котле, без всякой надежды когда-нибудь оттуда выскочить. Все их колоссальные предприятия, фабрики, заводы, большие роскошные магазины, 40-этажные дома, воздушные железные дороги и прочее не облегчают и не удешевляют жизни, а, наоборот, делают ее очень дорогой и поэтому многим не под силу тяжелой.

Мне невольно пришло на мысль сравнить здешнюю жизнь с жизнью в России. Нигде нельзя жить так хорошо и недорого, как в России, и особенно в Москве; прелесть последней еще увеличивается тем, что это единственный во всем мире город по своей красоте и патриархальности.

Столичные города Европы и Америки все похожи один на другой; Москва похожа только сама на себя.

15 октября в 10 часов утра я уехал из Нью-Йорка на французском пароходе La Provence («Прованс») в Гавр. За билет 2-го класса заплатил 124 рубля. На пристани меня провожали священники отцы Букетов, Александров, Корчинский и инженер Константинов. Проводы были очень сердечные.

После великолепной «Мавритании» двухтрубный пароход «Прованс» казался маленьким и грязным, но зато стол на нем был безукоризненно хорош.

Наше маленькое общество «второклассников» состояло из французов и итальянцев, англичан было мало.

18 октября в яме, то есть посредине океана, нас встретила мертвая зыбь, от которой пострадало много пассажиров и почти все пассажирки; я все время чувствовал себя прекрасно.

В три часа дня спустился густой туман, «Прованс» убавил ход, и на нем ежеминутно печально гудела сирена. К вечеру разыгралась большая качка, пошел дождь. Пассажиры в унылом настроении сидели в салоне, сел и я там на диван. Кто-то из пассажиров играл на пианино бравурный марш. В салон вошла молодая красивая дама; в этот момент пароход сделал большой крен – и она полетела прямо на меня. Я ее схватил и усадил рядом с собой на диван. Разумеется – общий хохот. Случай этот развеселил всех находившихся в салоне. Не прошло и двух минут, как вдруг новый крен – ну моей соседки на коленях оказался плешивый испанец!.. Я быстро схватил испанца и водворил его на место (он свалился со стула с противоположной стороны салона). Эта сцена заставила публику хохотать до слез!.. Благодарна была мне и соседка…

20 октября на «Провансе» был интересный «diner d’adieu» («прощальный ужин»), который прошел особенно весело. В конце обеда французы поднесли всем пассажирам сувениры: дамам – булавки, а кавалерам – цепочки с брелоками и в заключение всем дали конфеты с бумажными колпаками. Последние тотчас же очутились на головах у присутствующих: дамы надевали колпаки кавалерам, а кавалеры – дамам. Это привело всех в особо веселое настроение, все хохотали и резвились как дети!..

Ночью мы любовались фосфорическими звездами, которые тысячами выбрасывались пароходными винтами, – зрелище очень красивое.

22 октября в 3 часа ночи меня разбудил необычайный шум и крик многих голосов. Я встал, оделся и вышел на палубу, откуда увидел оригинальную картину. «Прованс» стоит в Гавре, у пристани, атакованный со всех сторон лодками, на которых стоят торговки с длиннейшими бамбуковыми шестами и громко выкрикивают название товаров, лежавших у них в лодках, освещенных фонарями: лимонад, апельсины, яблоки, копченая рыба, хлеб и прочее, которые у них покупали пассажиры 3-го класса. Это делалось таким образом: торговка с лодки поднимала свой длинный шест с привязанной корзинкой кверху, к покупателю, который бросал в корзину монету; торговка быстро опускала шест в воду, вынимала деньги из корзинки, клала туда требуемое и снова поднимала шест кверху, к покупателю. Тут много было комических сцен, так как покупатели с продавщицами говорили на разных языках.

В Гавр мы прибыли ровно через семь суток, откуда я тотчас же по железной дороге отправился в Париж, где меня с большой радостью встретил Н.И. Архангельский. После Нью-Йорка, Чикаго и других американских городов Париж мне показался настоящим раем. Я здесь с удовольствием отдохнул четыре дня и затем поехал в Ниццу.

Английская набережная в Ницце

Насколько хорош Париж, настолько же мерзки французские железные дороги – я ничего не знаю хуже французских вагонов. Это нечто архаическое: они малы, грязны и пыльны до последней степени, качаются и трясутся на ходу, как одержимые пляской святого Вита, и, в заключение всего, в каждом купе, куда всовывают по восьми человек, устроена «инквизиция»: посредине пола, вдоль диванов приколочена железная доска, которая нагревается до белого каления и буквально обжигает пассажирам ноги… так что последние приходится держать согнутыми под диваном в самом неестественном положении.

27 октября я прибыл в Ниццу, которая мне очень нравится. Прежде всего я нашел здесь дивную летнюю погоду; все деревья одеты в изумрудную зелень, а множество больших, роскошных пальм, агав, кактусов и целое море чудных цветов довершают прелесть этого дивного уголка.

Город очень красив и чист; в нем много прекрасных вилл и роскошных магазинов, а его широкая и длинная набережная под названием «Променад дез Англе» – верх изящества и красоты. Я поселился на этой набережной в первоклассном отеле «Люксембург», где меня прекрасно кормили.

Каждый день, утром, я ходил на рынок любоваться рыбой, зеленью, фруктами и цветами; последних здесь великое изобилие, и они крайне дешевы. Я каждый раз покупал себе за 17 франка два больших, роскошных букета чудных роз и других цветов. Мой номер был весь в цветах. Затем я послал отсюда в Россию 20 коробок с цветами, за что с меня взяли, вместе с пересылкой, всего только по 2 франка за коробку.

Здесь я познакомился с настоятелем русской православной церкви заслуженным протоиереем отцом Сергием Гавриловичем Любимовым.

8 ноября я сделал прогулку на автомобиле в обществе нескольких туристов в Канн и Сан-Рафаэль; последний находится от Ниццы в 60 верстах. Дорога туда идет все время берегом моря и чрезвычайно живописна. Обратно мы ехали горами. Эта прекрасная прогулка мне стоила только 20 франков и продолжалась с 9 часов утра до 6 часов вечера.

Ездил на «кэрри» в Монте-Карло. Дорога туда очень красивая, она тянется по берегу моря среди роскошных вилл и дивных садов, где сейчас спеют лимоны, апельсины, померанцы и другие [плоды], воздух напоен их ароматом.

На пути лежат две маленькие бухточки, в которых расположились два крошечных городка, Вилльфранш и Больё. В последнем находится роскошное имение покойного бельгийского короля Леопольда, где он для своей морганатической супруги, баронессы Воган, построил очаровательную белую виллу под названием «Две чайки».

Казино