К новой философии

Второй процесс осуществляется, когда мы фокусируемся непринуждённо, – это наш собственный волевой акт, в особенности по отношению к силе свободной воли, объединяющей области, принимаемые нами за существенные. Сложность скрывается в части, которая может привести к смешению воображаемых галлюцинаций (восходящая причинность) с нашими собственными идеями или суждениями о воспринимаемом нами (нисходящая причинность). Последнее аналогично объяснению Бинсвангера о том, как наши понятия влияют на видимость изогнутости карандаша в воде, приводящие к ошибочному суждению о нём вместо сознательного принятия лишь свидетельства чувств.[38 - Отличающаяся от понятийного суждения, иллюзия – это подмена ощущения, интегрируемого к восприятию, неинтегрируемым ощущением. Подобным образом, галлюцинация – это подмена восприятия, интегрируемого к понятию, неинтегрируемым восприятием. В умах анти-реалистов, однако, иллюзия и галлюцинация являются подменами восприятий (целостностей) ощущениями (частями). Объяснение причины иллюзии, с моей точки зрения, заключается в том, что контраст вызывает дезинтеграцию или разрушение чувственных данных, интегрированных в восприятие, разделяя их на тех, которые остаются неизменными из-за их близости к некоторым особенностям восприятия, и на изменившихся от контраста. Причина галлюцинации заключается в мисинтеграции чувственных данных через ассоциацию с перцептом, то есть результатом восприятия, предмета, который нигде не существует, кроме головы под галлюцинацией, а беспочвенные представления о данном предмете закореняются верой в него.] Так можно очистить наше восприятие пренебрежением внутреннего возбуждения, вызванного внешне стимулированными мыслями? Я думаю, что это зависит от практики и опыта, как до этого было описано. Чем больше мы узнаём о том, что является существенными характеристиками для нашей фокусировки, а это зависит от того, чем мы по жизни занимаемся, какую профессию выбираем, с какими восприятиями сталкиваемся больше всего, тем лучше укрепляются эссенции в основе нашего мышления. Это значит, что наши понятия меняются в зависимости от практики или опыта, потому что мы можем изменить эссенции, на которых сосредотачиваемся. В детстве мы ещё не знаем, на каких областях ощущений нам следует сосредотачиваться, и поэтому, экспериментируя, мы часто фокусируемся на вещях, которые позже для нас теряют свою важность.

Образование также помогает нам (если оно только не внушает нам какие-то понятия), чтобы формировать более точные понятия, которые обусловливают то, каким образом мы воспринимаем соотносящиеся предметы в дальнейшем. Один из процессов, по которому формируются понятия, происходит через соединения слов (включая имена собственные) с референтами (то, с чем соотносятся знаки) через волю и другие процессы как сознания, так и мозга. Опыт вместе с образованием приводят к влиянию понятий на то, как мы интегрируем чувственные данные в перцепты. Всё дело в том, что мы воспринимаем вещи по-разному, в зависимости от нашего знания о них, и мы можем ошибаться, что, однако, не обязательно влияет на наши интуитивные методы отсылок (смотрите Сол Крипке, Именование и необходимость). Если мы ничего не знаем о вещи, то мы не будем знать, на чём фокусироваться конкретно, а будем пытаться фокусироваться на вещи в целом или на чём-то несущественном. В то время как, когда мы знаем эту вещь, даже со слов другого, в том числе и ошибочных, то и воспринимаем мы её более просто и сосредотачиваемся на возможно более существенных для нас её чертах, чем мы делали ранее, когда её не знали. Когда предмет выглядит для нашего сознания нечётким и расплывчатым, даже хаотичным, находясь у границы нашего восприятия (или же в связи с повреждением мозга), то мы знаем что это за предмет только исходя из предшествующего опыта, который и позволяет нам понять, что нас в таком случае окружает. То же самое случается и с именами собственными, только в этом случае память, с её способностью воображения для заполнения недочётов,[39 - Такое объяснение можно было бы применить и к способу закрепления имён собственных к определённым отсылкам даже в тех случаях, когда семантически имя собственное устарело или потеряло смысл. В таком случае, такое творческое понимание памяти отличается от того, которое употребляет Крипке.] играет большую роль, чем восприятие. Получается, что восприятия и понятия могут динамично взаимодействовать друг с другом на постоянной основе, и, скорее всего, так и должно быть.

То, что наши понятия воздействуют на перцепты, очень важно. Это показывает, что понятия требуются нами для того, чтобы мы стали более качественными наблюдателями (особенно в отношении к искусству). С внутренне стимулированными понятиями, мы способны стать более подготовленными и осведомлёнными в том, что касается нашего взаимодействия с окружающей средой и другими людьми. До известной степени, понятия заранее обусловливают перцепты, если мы допускаем, что наше сознание эволюционирует в плане того, как мы «схватываем» вещи, фокусируясь на них и пользуясь своей волей, чтобы синтезировать или интегрировать мысли и настроить более качественную связь с внешними предметами. Итак, чтобы внешние предметы лучше отражались в нашем сознании, нам следует иметь развитую внутреннюю «среду». Иначе сказать, нам нужно иметь свои собственные понятия, которые бы помогли нам лучше интегрировать ощущения и восприятия.

Любопытное последствие из таких рассуждений в том, что ощущения (О) и восприятия (В), которые мы испытываем, у каждого свои. Сверх того, представления так же варьируются, когда формируются через понятия (П), в зависимости от области знаний. По причине изменчивости О, В и П, мы можем полагать, что все три имеют бесконечное число вариантов.[40 - Эта идея схожа с мультиординальностью Альфреда Коржибски, которая предполагает множественность пониманий одних и тех же слов, исходя из разных контекстов (смотрите, к примеру, Коржибски, 2000, стр. 14–15).] Тогда следующий вопрос будет касаться возможности существования некоторой области, ограниченной всеми людьми, независимо от того, чем они занимаются или как формируют понятия. Возможно, конечно, сказать, что мы все являемся концептуальными существами и поэтому отличаемся, так как все мы познаём и представляем вещи по-разному и соотносим их к разным словам. Однако, мы находим в таком ответе намёк на то, что что-то всё-таки разделяется всеми людьми в этой гносеологической бесконечности, если даже не брать во внимание незначительное понимание нас как одного вида существ. Или, может быть, как раз последний факт поможет нам понять, что у человеческих существ есть общее, используемое для своей цели, для более эффективного формирования понятий и идей. Мы назовём эту общую область категориями (К).

Категории не являются понятиями как таковыми, а доконцептуальными условиями. Категории есть во всех понятиях и ещё за пределами понятий в виде метапонятий. Мы пользуемся категориями, чтобы думать чётче и малословнее, хоть эта цель не всегда нами достигается. Аналогично, мы пользуемся понятиями, чтобы уметь лучше воспринимать. Категории наполняются понятиями как вместилища предметами или русла рек водой. В таком случае, категории можно представить этапом гносеологического развития после П. Все философы, и возможно многие люди, сознательно пользуются категориями мышления. Важная для нас категория, которую Рэнд называла неявным понятием, – это сущее. Она использовала «сущее» в виде предварительного условия для всех (правильно сформированных) понятий. Категории, таким образом, метафизически предрасполагают нас к определённым способам формирования или выделения понятий. Когда мы фокусируемся на нескольких понятиях, которые мы способны вызвать в разуме из памяти, закодированной в нейронах, мы обнаруживаем, что не можем фокусироваться на них всех одновременно, если их слишком много, но только на определённых, так как количество единиц более двух, которые мы способны сознавать по памяти в конкретный момент, ограничено и основано на том, с чем мы имеем дело или о чём думаем. Категории помогают с такими существенными чертами понятий, которые мы выбираем, когда фокусируемся концептуально. В отличие от О и В, или этапов внешне стимулированных или внешне-внутренне – смешанно – стимулированных мыслей, П и К являются чисто внутренними, сознательными стимуляциями нисходящей ли или восходящей причинностей.

В любой серьёзной философии, К играет ключевую роль в структурировании наших понятий и создании предпосылок для познания. У Канта, например, К являются условиями получения и обоснования знаний из опыта (О, к которым В также редуцировано). Чтобы описать К, Кант пользуется множеством абстрактных П, что делает его описания труднодоступными малоподготовленным. Так как есть не одна К, выбранная Кантом, а множество (но далеко не все[41 - Мы знаем, что не все категории представлены Кантом. Есть другие категории, например, в онтологии Николая Гартмана. Каждая наука, в основном, пользуется своими собственными категориями. Хотя кантовские категории выбраны по гносеологическим признакам, они не являются универсально применяемыми, так как потребуются более определённые категории для каждой науки, а также для новых наук, а категорические аппараты меняются в зависимости от изменений в научных теориях. Сказать проще: категории внутренние и уникальные у каждого пользующегося ими человека. Поэтому, гносеология является системой отсчёта, проводимой с помощью категорий.]), мы можем потеряться в его царстве К. Возможно требуется дополнительное упрощение К как через первенство сущего у Рэнд.[42 - Можно было бы здесь упомянуть синтетическое единство апперцепции Канта, но спорно утверждать, что оно может быть выделено как особая категория единства.] Потому что К располагает меньшей численностью единиц, чем у О, В и П, мы можем сразу подумать, почему бы не сократить эту численность до, к примеру, одной К. И путь, выбранный Рэнд, показывает, что это возможно. Однако, также показательно, что могут быть и другие способы упрощения К, основанные на личном опыте мыслителя (индивидуальных реальностей или контекстов) из его или её внутренней среды. Для завершения всей картины по этому гносеологическому рассуждению, чтобы понять К, следует редуцировать К к П, П к В, а В, в свою очередь, к О.

Я принимаю редукцию восприятия к ощущениям с целью понимания первого, но не лишь для разрушения его. Мы не должны разрушать восприятие, не понимая его. Я принимаю такие решения, которые позволяют мне «стоять в основе». Такая позиция, однако, не должна превращаться лишь ещё в один вид дезинтеграции, теряющий целое и затем пренебрегающий целым ради его частей. Мы никогда не должны упускать из виду все гносеологические этапы. Когда мы разберём каждый этап и найдём их корреляты у других философов, тогда и сможем понять как гносеология, по двум причинностям Дэвида Келли, работает в обоих направлениях. Для разбора онтологии потребуется применение выше описанного аппарата терминологии.

06.1. Онтологические и эмоциональные факторы

С точки зрения онтологии, мысли и эмоции существуют в сознании, но сами по себе они не от него и не на одном с ним уровне, потому что сознание как целое не может быть разрушено без потери своей природы и переставания быть собой. По этой причине, мысли и эмоции не являются сознанием, а также сознание ограничено в своём масштабе,[43 - В восьмой главе этой книги, термин «масштаб», по отношению к сознанию, будет иметь более абстрактное значение, ограничивающееся элементами, которые включаются в представления, но не обязательно сознаются или даже соотносятся друг с другом.] как можно догадаться по той причине, что мы не всегда чувствуем сознательно, например, наш мозг или другие части тела, даже если сосредоточимся на них. На самом деле мы не сознаём свои внутренние органы, потому что мы не можем целостно их воспринять, а не лишь потому что нам не хватает там нервных тканей. Иногда мы чувствуем биение нашего сердца или бурчание желудка, но мы действительно не можем чувствовать сердце или желудок, так как они уже являются лишь частями нашего сознания. Этот пример показывает, что онтологические объекты внутри нашего сознания (и, следовательно, внутри тела) не являются сознанием, так как мы не можем их воспринимать или фокусироваться на них.

Есть также пульсы и импульсы в нашем теле, которые мы не обязательно осознаём. Потому что такие (им)пульсы не от сознания так же, как мысли и эмоции, и так как эти (им)пульсы на том же уровне, что и мысли с эмоциями, то я их ассоциирую друг с другом. Потому что я ассоциирую мысли и эмоции с (им)пульсами, в которых существуют наши нервные и кровяные ткани, то следует, что мысли с эмоциями, сами по себе, являются под-подсознательными или даже бессознательными, или же под-подсознанием в целом или бессознательным, потому что кроме них, в принципе, в сознании на низких уровнях больше ничего не наблюдается. Идея о «психическом содержании данных» здесь смешивает масштабы, потому что, хоть такое понятие и соединяет вещи с мозгом и разумом (хотя именно с каким из них?), оно не рассматривает различия между сознанием и частями тела, а также особенностями сознания, такими как те, что существуют на уровне тканей и (им)пульсов.

Если осмотрительность тождественна по значению с мышлением, но является видом мысли, на которой мы фокусируемся, то сосредоточенная мысль может называться осмотрительной. Но несфокусированную мысль мы можем продолжать называть психическим содержанием. И такое понятие мутное, потому что соотносится с несфокусированными мыслями, или оно мутное, потому что несфокусированное само по себе? Если же мы посмотрим на частицы, то обнаружим, что множество из них проходят сквозь и мимо нас, и мы все их, конечно же, не осознаём, но мы также не называем их физическим содержанием нашего сознания или чем-то подобным. Они всё ещё частицы, даже когда не наблюдаются. Значит, должны быть мысли, которых ещё никто не осознаёт.

Сны – это достаточно конкретные сущности, чтобы их можно было сравнить с мыслями, чем с отодвинутым на задний план психическим содержанием. Но даже после того, когда они нам снятся, мы не обязательно запоминаем или осознаём их. Поэтому сны также относятся к таким объектам, которые могут существовать в нас, пока мы их не осознаём, и всё же это не одно психическое содержание, неорганизованное само по себе. Сны, несомненно, могут быть организованы в понятную структуру, если мы сосредоточимся на удержанной памяти. Но тема о том, почему нам не получается удержать память о некоторых снах, здесь не будет рассмотрена, хоть и стоит упомянуть пять состояний или частот мозговых волн – Гамма, Бета, Альфа, Тета и Дельта, – которые проходят во время сна и, возможно, влияют на эту память. В сновидении, нисходящая и восходящая причинности соприкасаются, но в неясном, или бессознательном, сне мысли, неподхваченные сознанием, проявляются сами по себе в наплыве памяти и воображения, и поэтому мы помним их по восходящему направлению причинности.

Из нейрологических исследований эмоций (Пурвес и др., 2004, гл. 28; сравните Лакофф, 1990, стр. 38–39), отклонение положения мышц лица от естественного (нейтрального или невыразительного) требует большего притока крови. То же самое происходит с нашими телами. Когда мы упражняемся или трём кожу, мы возбуждаем мышцы, наш пульс учащается, и область кожного возбуждения в большинстве случаев краснеет от повышенного притока крови. Но в отличие от «эмоций», усмотренных нейрологами, такой феномен лучше всего определяется возбуждением, вызванным в мышцах и других тканях увеличенным пульсом крови, а не другими эмоциями, как счастье, ненависть и другие. Кроме этого, выражение ненависти или страха, соотносящееся с определённым положением бровей, щёк и других черт лица, нуждается в большем кровотоке, чем выражение счастья или наслаждения (улыбание). Поэтому отрицательные «эмоции» на лице ведут к большему увеличению частоты пульса, чем положительные «эмоции».

Ещё я описываю эмоции соотносящимися с изменениями сердечного пульса. Это значит, что возбуждения, например, испытанные в тренажёрном зале, будут тоже эмоциональными, но ясно, что мы не обязательно испытываем их как эмоции, потому что нам не обязательно фокусироваться на них. Если же мы это делаем, то можем выразить такие эмоции, и люди иногда делают это в тренажёрных залах, положительно ли или отрицательно, но обычно сильно, по понятным причинам.

Я думаю, что все эти исследования и области, на которые мы фокусируемся, основываются на эссенциях, на которых мы были приучены сосредотачиваться с практикой. Например, может быть, индейцы фокусировались только на парусе и поэтому оставляли судно мутным в видении, пренебрегая им из-за сосредоточения на безлюдной части предмета. Если только паруса приковали их внимание, то они не обнаружили в них достаточно опасности или думали о них как о естественных вещах, например китах, выбрызгивающих воду. В данном случае, тогда, их восприятие некоторых существенных мест было мутным, потому что они сосредоточились на неверных ощущениях от корабля. Перемена в формировании понятий явно повлияла на перемену их восприятия. Я не утверждаю, что у них не было восприятия вообще, как указывалось в фильме Покрытое тайной (2004), но я поспорю, что восприятие может быть мутным в мисинтеграции (ошибочной или частичной интеграции), например, под влиянием мешающих понятий, особенно которые неправильно соотносятся.

Когда что-то внезапно происходит в нашей среде, к слову, как в одном из примеров Дэвида Келли из Свидетельства чувств (гл. 5, «Средства восприятия») – пока мы читаем книгу и сосредотачиваемся на ней, и кто-то или что-то начинает царапать о дверь, – то мы фокусируемся на этом новом ощущении[44 - Хоть это и ощущение, оно граничит с восприятием, так как оно столь резко ворвалось в наше сознание снизу, что мы пытаемся найти ещё ощущения, с которыми его можно интегрировать. Однако, если мы находим недостаточно ощущений недостаточно быстро, то наше сознание обращается за помощью к примерно соответствующим понятиям, которые могут показаться такими же резкими и случайными, как и приведённый случай.] несомненно быстро, предполагая, что это может быть собакой, близким человеком или серийным убийцей. Я бы объяснил этот феномен с помощью эмоционального восприятия. Когда что-то так же неожиданно случается, наш сердечный пульс учащается, что означает восходящее направление у эмоций, вызывающее их проникание в сознание тех, которые более склонны так реагировать или бояться. Эмоции заставляют нас сильнее фокусироваться на самых очевидных элементах. Итак, возвращаемся к примеру с кораблём и индейцами. Так как корабль медленно скользнул в поле зрения, индейцы не среагировали сильно и поэтому не нуждались в более ясном восприятии, потому что они фокусировались на чём-то другом в тот момент. Но если корабли резко появились в их поле зрения, то индейцы могли бы среагировать к ним как по отношению к опасности и воспринять их более непосредственно, чем в противном случае, несмотря на отсутствие концептуального влияния на осознание, в котором меньше средоточия, чем в обычном сознательном акте. Более точное восприятие, однако, выводится, когда и эмоции снизу и фокусировка сверху сходятся в важнейших точках соприкосновения.

Важно определять ощущение внутренне представленным в виде мысли, а не психическим содержанием. Определение психического содержания слишком мутное и неоднозначное. Оно двусмысленно, потому что не различает эмоции и мысли, а это различие очень важно в моей философии. Это различие между мистическим и идеалистическим направлениями. Мистическое направление не представлено здесь, однако, потому что, на данный момент, не обозначено проблем с познанием в таких рамках философии, поэтому оно объясняется без эмоций. Если такие проблемы появятся, то понадобится разбираться в эмоциональном восприятии, чтобы избежать дезинтеграции знания, вызываемой скептиками и им подобными. Я осознаю, что скептики отрицают любой вид эмоции самой по себе, но такое поведение объясняется их формой сознания, тем, как оно структурировано посредством нанесения на онтологическую карту. Восходящее и нисходящее направления – ключевая идея, объединяющая это гносеологическое исследование с онтологией.

06.2. Гносеонтологический интерфейс

Уиллард Ван Орман Куайн, один из знаменитых философов современности, выдвинул понятие онтологической неопределённости и придал равное значение разночтимости текстов. При онтологической неопределённости у каждого учёного своя область, ничем не хуже областей других учёных. Но в такой ситуации встаёт вопрос: если онтологий много и все они равнозначны, почему тогда должна быть только одна гносеология, как та, что у Канта? Если гносеологии придавать общенаучное значение, как и философии – метанаучное, то сам принцип неопределённости не будет последовательно применён, и целостность философии будет утрачена, взамен которой встанет гносеологический хаос, который мы наблюдаем сегодня. Но онтологические философии не должны унижаться перед гносеологическими, как и следует понимать самому Куайну. Если мы перевернём эту закономерность, до сих пор царящую в философии, то нам стоит понять многообразие гносеологий, как разночтений текстов и интерпретаций научных теорий и данных, и единство, но сложное и неоднозначное, онтологии как метанауки. Такая метанаука должна отличаться от обычной философии, так как обязана быть объективной и связывать все науки вместе. В неё должны входить все области знания из всевозможных наук, и её целостность не может быть сполна сведена к единой гносеологической трактовке. Гносеология, таким образом, будет ограничена самим разумом философа или учёного, физически неспособного познать все области человеческого знания в единой концепции, но способного описать (не объяснить) все эти области онтологической моделью. Следовательно, если думать об онтологии, мифологизированной в виде системы отсчёта по Куайну, то гносеология станет своего рода универсальным набором истин. Но если мы перевернём такое отношение и сделаем гносеологию лишь системой отсчёта, то не обязательно будет исключать идею о гносеологическом содержании вместе с метафизическими параметрами, определяющими её рамки.

Чтобы иметь точку отсчёта в такой системе координат следует иметь информацию, на которой мы фокусируемся, и сосредоточенность сама по себе подразумевает разновидность информации, особенно метафизической, например самого разума. Онтология, с другой стороны, походит на бесконечность информации и вселенский свод истин, за которые мы полностью не ухватываемся, кроме как через синтез или средоточие, по природе своей гносеологическое. Так знание приходит из онтологии (всей доступной информации) посредством гносеологии. Умея усваивать информацию, наши субъекты автоматически преобразовывают её для своих нужд, начиная из своих точек отсчёта. В самой онтологии, однако, онтологического хаоса нет, ни во внеразумной трактовке Канта, ни в трактовке неопределённости Куайна, которая, кстати, лишь показывает, как все онтологии связаны, а не то, что они каким-либо образом противоречат друг другу. И действительно, как можно догадаться, если онтология более фундаментальной науки, например физики, является обязательной для всех вышестоящих уровней наук, то и вышестоящие науки, но такие, которые входят в наш уровень существования лишь как его части, как биология, тоже будут фундаментальными, но в меньшей или, лучше сказать, иной степени, чем та же физика, потому что, в конце концов, все они являются лишь составными частями нашей более полной картины реальности.

Идея, разрабатываемая мной в этой гносеологии, заключается в том, что ощущения, представленные феноменами у Канта, сами по себе бесконечно разнообразны и имеют бесконечность образов. Категории, с другой стороны, конечны, так как полностью созданы и ограничены в количестве разумом. Они помогают нам распознавать и сортировать эти ощущения, потому что иначе мы не сможем познавать столь насыщенный мир вокруг нас. Итак, если мы сосредотачиваемся на, скажем, психологии, а не биологии или социологии,[45 - Любопытно, что онтологическая упорядоченность у основоположника социологии Огюста Конта и критического онтолога Николая Гартмана сравнимы в общих чертах.] то наша точка отсчёта будет отличаться от этих других в своей принципиальной основе. Значит и наше содержание или изведанная информация отличается от другого, когда наша точка отсчёта отлична. Но все эти точки отсчёта устанавливают содержание информации посредством осмотрительности мысленного расположения к определённым областям знания, как через категории, чтобы извлечь или обосновать знание. Если это действительно так, тогда точки отсчёта ближе соотносятся с гносеологией как некоторой общей системой отсчёта, чем с онтологией, так как последняя область одновременно существует в виде какого-то количества уровней (или наук), независимо от того уровня, на котором мы решаем сосредоточиться. И мы не хотим путать определённое знание со всей доступной информацией.

Повторим, что онтология описывает разнообразие уровней, сосуществующих с точками отсчёта в определённых отношениях друг с другом, таких как физика, биология, психология, сициология, антропология и астрономия, но само понятие «точка отсчёта» не совсем точно здесь подходит, так как уже подразумевает некоторую трактовку знания. Как могут сосуществовать многие точки отсчёта одновременно в одной системе? Это кажется бессмысленным. Гносеология как система отсчёта устанавливает, какую точку отсчёта мы выбираем среди множества конкретных гносеологических представлений, как у психологов, биологов, социологов или антропологов. Онтология же показывает, что гносеология основывается на точках отсчёта, в зависимости от науки, к которой она применяется, так как у каждой науки своё знание и свои методы его получения. Нет единой гносеологии, или теории познания, так как нет одного пути к единому универсальному знанию, как ошибочно думал Кант. Скорее есть одна онтология, и мы замечаем это среди всех учёных и онтологов с разными методами, но едиными целями, пока гносеологии уникальны у каждой субъективной философии, так что их приверженцы могут спорить по этой теме до бесконечности. Нам же важно открыть онтологию, как науку, объективную и универсальную, применимую ко всем, в то время, как гносеология, философски размытая, продолжает заниматься субъективными и частными вопросами для каждого отдельного человека.

06.3. Философия или наука?

Следующим будет обсуждение того, чем является данный критический элемент философии: философией или наукой? Как видно из самой постановки вопроса, здесь учитывается различие философии и науки. В чём же оно заключается? Следующие определения и утверждения стоит воспринять как вопросительные и требующие более специфической и конкретной постановки, а также более детального разъяснения, то, что пока здесь лишь очёркивается или зарождается.

Философия – это субъектная, мировоззренческая составляющая человеческого сознания, а наука – это деятельность, направленная на исследование объективности для производства и воспроизводства объективного знания. Получается, что жизнь – это проявление философии, а работа в научной сфере выражает наше объективное содержание сознания. Как идеология, философия связывается со структурами власти. Когда же смешивают субъектное с объективным, перестают отличать философию от науки, как две различные, но взаимосвязанные части нас самих.

Такое определение связывает определения науки как деятельности и продукта, но не сообщества, так как научное сообщество – это уже не наука сама по себе. Это вид общества, поддержанного авторитетами для определённых целей, а под наукой как таковой не может быть зависимого общества. Это совершенно разные вещи. Наука – это скорее часть сознания как определённого вида деятельности, устремлённого вовне.

Так как по вышесказанному определению философии подключается ещё понятие сознания, то следует коснуться и его. Для начала мы должны так ограничить определение сознания, как это следует сделать, исходя из уже данных определений: сознание – это не то, что мы сознаём в какой-то момент, а то содержание, которое мы можем сознавать на данный момент. То есть тут мы пытаемся выделить подсознание как часть сознания, а не наоборот, как обычно бывает в психологии. Иначе сказать, что в нашем сознании есть составляющие, которые мы можем, в какой-то момент, не сознавать, и таких может быть очень много (например, элементы обыденного сознания). Коррелят этого заключается в том, что философию и науку можно не сознавать, что нефилософы могут стать философами и не-учёные могут стать учёными, если у последних есть какое-то философское предрасположение к этому. Как видно, связь науки и философии такая же неоднозначная и сложная, как и люди сами в себе.

Кант использовал научное мышление, чтобы противостоять философии в его время. Философия – не наука. Кант же проецировал науку на философию (в том числе и религию, субъективизируя её) и с этих пор редуцировал поддающуюся ему часть философии к научному мировоззрению, отражение которого в дальнейшем мы видим в третьем позитивизме Готлоба Фреге, Бертран Рассела, Редольф Карнапа и Людвига Витгенштейна, которые дорожили проведённой работой Канта. Кант был подобен учёному и только думал о математике в научном смысле, насколько она применима к материи.

В отличие от Канта, древнегреческий мыслитель Платон был не учёным, а настоящим философом, как ещё подтверждал его ученик Аристотель. Платон проецировал философию на науку (и мифологию). Математики и научно-мыслящие философы, такие как Георг Кантор, Альфред Норт Уайтхед, Куайн и Курт Гёдель, состоят в группе вместе с Платоном. Платон был философом, который только думал о математике в философском смысле как об объекте, независимом от материи. Здесь стоит подчеркнуть, как философия и наука затем поменялись местами. Если Кант был всё же философом, который проецировал науку на философию (или выводил последнюю из первой), то Альберт Эйнштейн был учёным, который проецировал философию на науку (или выводил последнюю из первой). Соперником же Эйнштейна в физике был Нильс Бор.

Вот способ всех их сопоставить:

1) Кант, Фреге, Рассел, Карнап, Витгенштейн, Бор

2) Платон, Кантор, Уайтхед, Куайн, Гёдель, Эйнштейн

Айн Рэнд, с другой стороны, была философом-самоучкой и хотела соединить философию с наукой без проецирования одной на другую. Нам ещё предстоит увидеть такую науку, которая бы основывалась на фундаментальных выводах философии Рэнд. Осмелюсь написать, что такой вид науки ещё должен вырасти из философии и обрести самостоятельность, чтобы стать полноценной наукой в своём собственном праве.

Глава III: К новой онтологии

07. Эвристическая теория вложенных понятий и Модель

Начнём с Теории Понятий (ТП) Объективизма. По сути, она представляет собой такой круговорот: ощущения составляют восприятия, которые составляют понятия, которые составляют ощущения, и так далее.

Целое неразличённое понятие теории составляет три группы понятий:

1) понятие ощущения (О),

2) понятие восприятия (В),

3) понятие понятия (П)[46 - Понятия также включают в себя представления, идеи и суждения. Иными словами, любые абстракции.].

Получается следующая формула:

понятие (ТП) = понятия (О + В + П)

Эта формула является ключевой ступенью для различения таких чувственных данных, как цвета, из понятий о цвете.

П (TC) = П (О + В + П)

ПC = О + В + П[47 - О, В и П являются свидетельствами, но не доказательствами того, что мы знаем, поэтому в виде обособленной гносеологической теории здесь они выражаться не могут.]

Упрощённая формула теории не меняется. Общая направленность в применении теории (как Объективисты пользуются ею) больше относится к этапу понятий, но необязательное неравновесие различений уже устранено. Итак, неизменность теории можно показать основой нашей формулы ТП, в которой каждый элемент использует ровно треть целого. Стоит подчеркнуть, что интеграция универсально не автоматическая, и поэтому она не может быть форсирована дополнительной функцией, и лучше, чтобы основная формула оставалась оптимально простой.

Основная формула нашей ЭТП[48 - Я использую теорию понятий Рэнд не как теорию или предпосылку, а лишь как вспомогательный, по причине своей простоты, эвристический метод, как параллель, используемую для квази-математического описания онтологической Модели. Таким образом, ЭТП помогает мне субъективировать онтологию Модели, чтобы использовать её не только для понимания своего собственного сознания, но и для понимания других сознаний и того, как происходит рост и развитие знаний. Следует также не забывать, что настоящая теория должна быть сформирована в конце всех исследований, если такая возможна, и что она должна будет также опираться на тот факт, что моё собственное сознание играет важную, хоть и неявную, сравнительную роль в течение исследования других сознаний. Данная эвристика ограничивается лишь показанием того, что гносеология причастна к онтологии и, таким образом, может быть использована в виде моста к дальнейшему исследованию.]: 1 = О + В + К

Единство неизменно, но если сделаем «1» переменной, то сможем позволить расширяться динамической модели всего, как в семнадцати уровнях Модели ниже (смотрите иллюстрацию использованной логики на Рисунке 4). Важно усвоить, что элементы этой Модели могут меняться, исправляться или обновляться, и новые элементы могут быть добавлены.[49 - Все исправления или добавления к Модели основаны на аргументах, принятых консенсусом, которые зависят от увеличения и расширения знания. Также стоит подчеркнуть, что возможно расслоение на позитивные (данные здесь) и негативные (потусторонние) уровни, которые составляют первые 29 элементов Модели, с античастицы до анти-источника, но такие уровни пока не имеют какого-либо содержания и поэтому не рассматриваются в этой работе. Раскрыть негативные уровни анти-Модели с самого начала понадобится лишь в том случае, если подтвердится теория суперсимметрии квантовой физики.]

(0) Струна и Гравитон

(1) Энергия и Частица