Эти бурные чувства

– Его тело находится в больнице Алых. Они пристрелят меня, если я там появлюсь.

– Придумай что-нибудь. Когда я приказал тебе добыть сведения об Алых, ты, похоже, проник в их логово без проблем.

Рома напрягся. Его отец послал его на территорию Алых только потому, что встреча глав их банд была немыслима. Если бы господин Цай и его отец встретились лично и мирно разошлись, для каждого из них это означало бы потерю лица. А Рома мог обратиться к Алым, не нанеся урона чести Белых цветов. Он был всего лишь наследником, отправленным к врагу с важной миссией.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросил он. – Если у меня была причина зайти в их кабаре, это вовсе не значит, что я могу беспрепятственно шататься по их больнице…

– Найди кого-нибудь, кто проведет тебя туда. До меня дошли слухи, что их наследница вернулась.

Рома ощутил стеснение в груди.

– Папа, не смеши меня.

Господин Монтеков небрежно пожал плечами, но в глазах его мелькнуло что-то такое, что совсем не понравилось Роме.

– Это не такая уж абсурдная мысль, – сказал его отец. – Наверняка ты можешь попросить ее об одном одолжении. Ведь некогда она, как-никак, была твоей зазнобой.

Глава семь

Прошло всего несколько дней, но по городу уже начали ходить слухи. Поначалу они были смутными: толковали, что за массовым помешательством стоят не враги, что оно вызвано не какими-то естественными причинами, а самим дьяволом, который стучит в двери поздними ночами и одним своим взглядом сводит человека с ума. Затем пошли толки о появлении какого-то странного существа. Домохозяйки, развешивающие постиранную одежду у реки, утверждали, что видели щупальца, которые оно поспешно спрятало в воду, когда они пришли в сумерках на берег, чтобы снять ее. Несколько трудяг из тех, кто работал на Алых, рассказывали, что, явившись на свои ночные смены, они в ужасе бежали, услышав рычание и заметив в другом конце переулка какие-то жуткие серебряные глаза. Но самым страшным был рассказ владельца одного из прибрежных борделей, который уверял всех, что видел какую-то тварь, лежавшую, свернувшись, среди мешков с отбросами рядом с его заведением, когда он утром закрывал его. По его словам, эта тварь тяжело дышала, как будто ей было больно или как будто она силилась что-то сделать, и это совершенно точно был какой-то невиданный зверь.

– Его хребет усеян множеством клинков, – услышала Джульетта шепот какого-то маленького мальчика, вместе со своей матерью стоящего перед ней в очереди к окошку закусочной, торгующей навынос. Ребенок, ерзая от нетерпения, передавал своей родительнице то, что услыхал от кого-то из соседских детей. По мере того как увеличивалось количество смертей – а после того малого в кабаре их было немало, – множились и догадки, как будто, толкуя о том, что это может быть, люди могли найти истину. Но чем больше они болтали, тем дальше оказывалась истина.

Джульетта отмахнулась бы от всех этих историй, сочтя их пустыми сплетнями, но овладевший простыми шанхайцами страх был реален, и она рассудила, что вряд ли он разросся бы до таких масштабов, если бы за всеми этими спекуляциями не стояли какие-то факты. Но что же происходит? Ведь чудовищ не существует, что бы ни говорили китайские сказки, которые когда-то считались непреложной истиной. Сейчас новый век, век прогресса, век науки. Значит, это так называемое чудовище было кем-то создано – но кем?

– Замолчи, – сказала мать мальчика, пальцами левой руки нервно перебирая четки, висящие на запястье правой. Это были буддистские четки, используемые при чтении мантр, но какую бы мантру ни читала сейчас эта женщина, она не могла умерить воодушевление ребенка.

– Говорят, что когти у него размером с человеческое предплечье, – продолжал мальчик. – По ночам оно охотится на бандитов и нападает, как только почует гнилой дух их крови.

– От этого умирают не только бандиты, qin’?i de, – тихо сказала мать и сжала его затылок, чтобы держать его рядом в медленно движущейся очереди.

Голос мальчика задрожал.

– Мама, а я не умру?

– Что? Конечно, нет. Не говори глупостей. – Подошла ее очередь и она, глядя в окошко закусочной, сказала: – Две.

Хозяин закусочной протянул ей через окошко бумажный пакет, и она вместе с сыном поспешила прочь. Джульетта посмотрела им вслед, думая о том страхе, который вдруг прозвучал в голосе мальчика. Хотя ему было не больше пяти лет, он тоже боялся умереть, ибо никто не застрахован от безумия.

– Вам за счет заведения, барышня.

Джульетта подняла глаза и увидела протянутый ей через окошко бумажный пакет.

– Только лучшее для принцессы Шанхая, – сказал старик, владеющий закусочной, поставив локти на прилавок.

Джульетта постаралась улыбнуться самой ослепительной из своих улыбок.

– Благодарю вас, – сказала она, беря пакет. Эти два слова дадут хозяину закусочной повод для хвастовства, когда завтра он встретится со своими приятелями, чтобы поиграть в маджонг.

Джульетта повернулась, отошла от очереди, сунула руку в пакет и, оторвав кусочек булочки, положила его в рот. Улыбка сползла с ее лица. Час был уже поздний, и скоро надо будет вернуться домой, где ее уже ждут, но она все равно мешкала среди магазинчиков в людном районе Чэнхуанмяо – одинокая, медленно бредущая девушка в здешней суете. Ей редко выпадала возможность побродить в подобном месте, но сегодня был как раз такой случай. Господин Цай отправил ее, чтобы получить отчет от оптовой базы, с которой они сбывали опиум, что оказалось совсем не так интересно, как она ожидала. Там просто плохо пахло, а когда она наконец разыскала владельца базы и он принес ей бумаги, затребованные ее отцом, вид у него был полусонный. Он даже не поздоровался с ней и не стал проверять, имеет ли она право требовать такие конфиденциальные сведения о поставках. Непонятно, как такому типу вообще могли поручить управлять пятью десятками рабочих.

– Извините, извините, – бормотала она, проталкиваясь сквозь особенно плотную толпу, собравшуюся у мастерской, где рисовали карандашные портреты. Хотя розовое небо уже начинало темнеть, в Чэнхуанмяо все еще было полно народу – тут гуляли влюбленные парочки, дедушки и бабушки покупали шанхайские паровые булочки сяо лунь бао для своих внучат, бродили любопытствующие иностранцы. Вообще-то само название «Чэнхуанмяо» относилось к здешнему храму, но для жителей Шанхая оно обозначало также все расположенные окрест людные рынки и крытые аркады. Почти век назад штаб британской армии обосновался в здешних садах Юй Юань, мимо которых сейчас проходила Джульетта. С тех пор, хотя военные и покинули эти места, их полюбили иностранцы, и теперь тут то и дело мелькали их лица, выражающие удивление и беззаботность.

– Это конец, конец! Покупайте лекарство, покупайте лекарство! Единственное лекарство!

А порой тут хватало и своих собственных, доморощенных чудаков.

Джульетта поморщилась и пригнула голову, чтобы посмотреть на старика, вопящего во все горло на мосту Цзюцюй. Хотя она и старалась не привлекать к себе внимания, при виде нее старик встрепенулся и бросился ей навстречу по идущему зигзагом мосту. При этом он сильно топал, что не могло не вызывать опасений относительно надежности этого сооружения, поскольку оно было очень старым. Он остановился прямо перед ней, прежде чем она успела отойти достаточно далеко.

– Спасение! – визгливо прокричал он и так поморщился, что глаза скрылись в складках кожи. Его спина была скрючена, однако двигался он быстро, точно грызун, снующий по улицам в поисках еды. – Ты должна нести граду весть о спасении! Его подарит нам la-gespu!

Джульетта заморгала, недоуменно подняв брови. Она знала, что ей не следует разговаривать с крикливыми мужчинами на улицах, и действительно, в этом старике было нечто такое, отчего по затылку забегали мурашки. Несмотря на его деревенский говор, ей удалось понять почти все слова – кроме тарабарщины, прозвучавшей в самом конце.

La-gespu? Что он имеет в виду? Может, это «s» всего лишь шепелявость, свойственная старшему поколению?

– La ge bo? – попыталась угадать Джульетта. – Спасение нам принесет жаба?

Старик явно был крайне обескуражен. Он замотал головой, так что его редкие растрепанные волосенки заколыхались, тощая коса заходила ходуном. Он был одним из тех немногих людей, которые по-прежнему одевались так, будто имперская эра продолжалась.

– В детстве я слышала от моей матушки одну мудрую поговорку, – сказала Джульетта, на сей раз уже забавляясь. – La ge bo xiang qie ti u n?.

Старик молча смотрел на нее. Может, он не понимает ее шанхайский? Находясь за границей, она все время боялась, как бы не утратить свой выговор, боялась забыть, как произносить звуки, делающие шанхайский диалект не похожим ни на один другой.

– Что, вам не нравится эта шутка? – спросила Джульетта. И повторила на другом, более распространенном диалекте, на сей раз неуверенно – L?i hаmа xia?ng chi tianе r?u.

Да? Да ладно, я заслуживаю хотя бы небольшого смешка.

Старик топнул ногой, трясясь. Похоже, ему хотелось, чтобы она восприняла его всерьез. Может, для своей шутки Джульетта выбрала не ту поговорку? Безобразная жаба хочет полакомиться мясом лебедки. Может, этот старик не был воспитан на сказке о Принце-лягушонке и его безобразном сводном брате-жабе? Может, ему не понравилось, что в ее шутке содержался намек на то, что его якобы несущее спасение La-gespu она сравнила с вошедшим в поговорку коварным безобразным существом, которое вожделело лебедку, возлюбленную его брата, Принца-лягушонка.

– La-gespu – это человек, – проблеял старик. – Великий человек. Он дал мне лекарство. Укол! Я должен был умереть после того, как на меня упал мой сосед, раздиравший себе горло. О! Сколько крови! Она попала мне в глаза, текла по груди! Но я не умер. Я был спасен. La-gespu спас меня.

Джульетта отступила на несколько шагов, что ей следовало сделать еще пять минут назад, до того, как начался этот разговор.

– Это было интересно, – сказала она, – но мне надо идти.

Не дожидаясь, когда старик попытается схватить ее, она обошла его и поспешила прочь.

– Спасение! – завопил он ей вслед. – Теперь только La-gespu может принести спасение!

Джульетта резко повернула и продолжила идти. Теперь, в менее людном месте, она сделала долгий выдох и стала петлять между магазинчиками, то и дело оглядываясь, чтобы удостовериться, что старик не следует за ней. Убедившись, что его не видно, она тяжело вздохнула, поняв, что ей пора покинуть Чэнхуанмяо. Наконец, оставив позади скопление жмущихся друг к другу лавок и магазинов, она снова вышла на улицы города. Она могла бы остановить рикшу или потребовать, чтобы кто-то из Алых, слоняющихся перед дверями многочисленных кабаре, добыл ей автомобиль. Любая другая девушка ее возраста так бы и поступила, особенно с таким дорогим кулоном на шее. Похищения были прибыльным бизнесом. Торговля людьми процветала, и благодаря преступности экономика города шла в гору.

Но Джульетта продолжала идти дальше. Она шла мимо больших групп мужчин, иные из которых сидели на корточках перед дверями борделей, похотливо ухмыляясь. Шла мимо бандитов, развлекающихся, кидая ножи возле казино, которые их наняли охранять, мимо всяких темных личностей, чистящих свои пистолеты и жующих зубочистки. Джульетта шла, не останавливаясь, не замедляя шаг. Небо становилось все краснее, а ее глаза горели все ярче. Куда бы она ни шла, как бы глубоко ни уходила в темное чрево Шанхая, пока она оставалась в границах территории, все козыри были у нее.

Джульетта остановилась и покрутила лодыжкой – из-за жмущей туфли у нее затекла ступня. Пятеро бандитов из Алой банды, ошивающихся возле ближайшего ресторана, замерли, ожидая, не подзовет ли она их к себе. Это были жестокие убийцы и вымогатели, но, по слухам, Джульетта Цай была девушкой, которая задушила своего любовника-американца с помощью жемчужного колье, которая на второй день после своего возвращения в Шанхай вмешалась в драку между четырьмя Белыми цветами и двумя Алыми и убила всех четырех членов банды-соперника, потратив на этого всего три пули.

Только один из этих слухов был правдив.

Джульетта улыбнулась и помахала Алым. Один из них помахал в ответ, а остальные четверо нервно засмеялись. Они боялись гнева господина Цая, который мог обрушиться на них, если с ней что-то произойдет, но еще больше они боялись проверить, насколько правдивы слухи о ней.