Инго и Инграбан

– Она говорит по латыни лучше меня и владыко хвалит ее за искусство стихосложения. Не одну священную книгу она прочитала.

– Куда же нам против такой женщины? – испуганно вскричала Вальбурга.

– Она не старше тебя, и похожа на тебя лицом и движениями, – смущенно ответил Готфрид. – Надеюсь, она будет тебе доброй подругой.

– Молода и уже обрекла себя Господу? – задумчиво продолжала Вальбурга. – Молодая девушка приняла на себя столь великий подвиг? Если лицо у нее покрыто, то ей неприлично ходить весною с девушками по лугам, не может она ласково приветствовать мужчин и помышлять о муже и детях. Великая и тяжкая это обязанность для молодого сердца. Прости, достопочтенный брат мой, – спохватилась Вальбурга, взглянув на зардевшееся лицо монаха. – Я забыла, что она твоя сестра и – что ты сам посвятил Господу свою жизнь.

Готфрид наклонил голову, молча поклонился Вальбурге и быстро направился к школе, а девушка подошла к водоему, приподняла покрывало, взглянула на красный шрам на своем лице и со вздохом опустила полотно.

– Шрам не красит девушку, – грустно промолвила она. – Едва ли кто-нибудь похвалит мое лицо. Уж нет ли у его сестры пятен на лице, если она отказывается от земных радостей?

Почувствовав удар по плечу, она быстро повернулась: Гертруда смотрела на нее с улыбкой. Она надела Вальбурге на голову венок из ясеневых листьев и красных ягод.

– Тебе очень к лицу этот венок! – сказала она.

– Благочестивые монахи обещали полностью исцелить мою рану, – произнесла Вальбурга.

– Длиннокафтанники хорошие люди, – согласилась Гертруда. – Но как ты полагаешь: есть ли между ними человек, достаточно сильный, чтобы в хороводе приподнять над своими бедрами крепкую девушку?

– Не говори столь неразумно, – сказала Вальбурга и повесила венок на колодец.

Гертруда скрестила свои могучие руки и насмешливо взглянула на подругу.

– Полагаю, что ты и сама так думаешь втихомолку. Все здесь очень чинно, но не слышала я, чтобы кто-нибудь тут веселился, кроме ребятишек. Никогда мне не было так хорошо, как под сенью креста, но порой я отдала бы все, лишь бы только попрыгать летом с веселым парнем через ночные огни.

– Не говори о языческих обычаях, чтобы кто-нибудь из детей не услышал, – напомнила Вальбурга.

– Неужели в тебе столько усердия, что ни одна мысль твоя не выходит за пределы христианского дома? – спросила Гертруда.

Но, заметив печальные взоры подруги, она раскаялась в своем вопросе и продолжала:

– Почему никогда не говоришь ты со мной о человеке, который ради тебя пришел к очагу твоего отца?

– Я боюсь расспрашивать о нем, – грустно призналась Вальбурга, – так как мне неизвестно, что он думает обо мне. Женщины говорили, будто он далеко отсюда, в рати франкского короля. Ему всегда хотелось большого похода. Что ты уставилась на меня, Гертруда? Ты что-то знаешь о нем? Будь же добра, говори!

– Разве ты не слышала известное уже многим? Его судили графским судом и если приговор уже состоялся, то пусть тебе передадут это другие, а не я.

– Где Вольфрам? – вскричала Вальбурга. – Каждый день я высматривала его в «Вороньем дворе», но он пуст.

– Там все разбежались, – ответила Гертруда.

– Но кто-то же кормит скот?

– Быть может Вольфрам тайно живет во дворе. Если для тебя так важно видеть слугу Инграма, то я помогу тебе.

– Приведи его сюда, – попросила Вальбурга.

– Едва ли он осмелится придти: всадники графа сторожат у ворот. Но раз ты можешь теперь выходить на воздух, то пойдем со мной к воротам.

Подойдя к воротам, девушки увидели толпу народа, собиравшуюся всякий раз, когда ожидали возвращения епископа из поездки. Подле всадников стояли бедные и больные, первые – в ожидании подачки, вторые – исцеления. В сторонке стояли воины в чуждой славянской одежде. Вальбурга с отвращением признала шапки и конскую сбрую сорбов, а также знакомого седобородого старика. Он с низким поклоном подошел к женщинам, теребя свою шапку.

– Как вижу, женщины счастливо перебрались через сорбский ручей.

Преодолев свое отвращение, Вальбурга ответила:

– И ваша поездка к великому королю франков, как кажется, совершилась в мире.

– Сильна охранная стража твоего повелителя, епископа. Но много кое-чего сгорело у нас, когда вы ушли.

– Во время пути мы видели позади себя зарево.

– Солома горит так же легко, как и тес, – ласково ответил старик, взглянув на деревянные крыши домов. – Но мои соотечественники быстро строятся, и если ты побываешь у нас, то увидишь новые крыши.

– Во век не хочу я видеть деревню вашу! – с ужасом вскричала Вальбурга.

– Да будет все по твоему желанию, – смиренно ответил старик. – Но было бы приятно, если бы девушка помогла мне в законном праве. Витязь Инграм, убежавший от нас, обещал мне кусок красного сукна, если я позволю ему побеседовать с тобой, Я позволил, а сукна жду до сих пор. С того времени ему и здесь не посчастливилось, но я не желаю, чтобы его обещание осталось невыполненным. Может быть ты поможешь мне?

– Инграм ради меня задолжал тебе, и я постараюсь, чтобы ты получил должное.

Девушки отправились к выступке леса, невдалеке от дороги. Там Гертруда приказала своей подруге сесть на опушке леса и ждать, а сама отправилась к «Вороньему двору».

Возвратилась она вместе с Вольфрамом.

– Где Инграм? – воскликнула Вальбурга.

– Не Инграмом зовется он теперь, а Вольфсгеносом, что означает товарищ волков, и лишен он мира, подобно зверю лесному. Я очень рад, что ты вспомнила о нем, потому что во дворе, из которого ты пришла, ему не желают добра. Ради него старейшины наши собрались вокруг графского седалища под тремя липами. Я стоял подле ограды и слушал. Горький то был день! Графский военачальник вышел на середи круга и выдвинул обвинение, громко выкрикнув имя моего господина. Вместо Инграма явился его верный друг Бруно. Три раза ответил он на обвинение, трижды совещались старейшины и после третьего совещания последовал приговор. Так как мой господин вооруженной рукой нарушил мир короля франкского и народа, то с этой поры он должен пользоваться волчьим миром там, где ничей глаз не видит его, ничье ухо не слышит. И лишенный мира он живет теперь среди волков.

Вальбурга вскрикнула, а Вольфрам грустно продолжал:

– Говорят, что приговор милостив: двор его не сожжен и пока им владеет Бруно. Да и чести его тоже не лишили. Может статься, теперь дикие звери изберут его своим королем.

– Где же он находится? – спросила Вальбурга.

Вольфрам значительно взглянул на нее.

– Быть может, в дремучем лесу, а может быть – под твердой скалой, но покинул он свет солнца.

Вальбурга сделала подруге знак отойти назад и тихо промолвила:

– Я полагаю, что он в войсках короля франков.

– Не думаю, – сказал Вольфрам.

– Ты скрываешь его во дворе.

– Двор не защитит его теперь от лазутчиков.

– Так скажи, где он? – заклинала его Вальбурга.