Откровенные романы. Девичий паровозик. Немного счастья, когда шел дождь. Карамболь без правил

– Выпейте, – настаивала женщина.

– И что дальше будет?

– Я вас поцелую, – безапелляционно и решительно заявила хозяйка, хищно облизывая губы кончиком языка.

– Мне тяжело, – сухо сказал я.

– Вы упорный мальчишка! Я вам совсем не нравлюсь?

– У меня есть барышня.

– Вы не ответили на мой вопрос?

– Ну, если вы хотите, то да, – отмел я ее домогательства.

– Это горько слышать! Никогда не говорите даме такие слова, что вы сейчас произнесли. Слышите никогда! Это сильно обижает. – Она погладила мое ухо и, укусив за мочку, ласково прошептала. – Но я вас прощаю.

Она встала с моих колен и, подойдя к стене, примыкавшей к дому, постучала в нее. Скоро на пороге появилась светловолосая девочка, одетая в легкое льняное платье из дешевого муслина.

– Даша! Принесите граммофон и пластинки. Вы там еще не спите?

– Я нет. А Варя прилегла.

– Буди. Смотрите там у меня! Еще одну лампу захватите из гостиной, а то тут темно.

Когда девушка ушла, я поинтересовался, зачем все это.

– Обиженная женщина хочет послушать музыку! Я у себя дома. Что нельзя? – промолвила она жеманно, посматривая на меня. Хмель все сильнее действовал на нее. – У меня есть записи, которые вы точно не слышали.

– Вроде как хозяйка сдала эту половину! – уточнил я, говоря о ней в третьем лице.

– Деньги меня не интересуют, – обрезала Аделаида, и с поволокой посмотрела на меня, – вы в этом убедитесь.

Через минуту появились две девушки. Одна несла аппарат, другая, что поменьше и которую очевидно звали Варя, рупор, пластинки и лампу. Я почему-то сразу обратил на нее внимание.

Варя была хороша, но не красавица. В таком возрасте девушка еще часто не зацветает, и как нераскрытый бутон: мила именно своей скрытой красотой, внутренним содержанием, не потраченной непосредственностью. Заостренный нос, голубые глаза, по-детски чуть припухшие губы с пенкой, и особенно маленькая самодельная диадема на голове – заставляли на нее смотреть с улыбкой. Каждой маленькой девушке, да и взрослой женщине хочется носить корону! Приковывать к себе восхищенные взгляды. Более утонченным вариантом такого украшения и была диадема: сделанная из бисера, стекляруса, плетеного конского волоса и бумажных цветов.

– Не ставьте, не ставьте. Заводите сразу, – распорядилась Аида пьяным и командным тоном.

Я усмехнулся, покачал головой: «Что-то будет!»

– Сестры погодки Сухотины, – сказала Аделаида. – Живут у меня. Мать посадили за кражу, отец пьет горькую, скрывается. Воспитываю, как могу. … Забочусь. – Добавила она после паузы.

Девушки быстро установили полированный ящик – больше похожий на небольшую тумбу-шкаф. Крышка и маленькие дверцы его, были расписаны цветочной композицией. На боковых стенках и небольших дверцах, был изображен дворцово-парковый пейзаж и дама, играющая на арфе. Место куда устанавливались пластинки, было оббито тонким металлическим листом и позолочено.

– Что ставить тетя Ада, польку или мазурку?

– Посмотрите еще чего-нибудь.

– Вот есть краковяк, … так что тут лезгинка? Тарантелла? – бойко прочитала Даша.

– Дайте мне сюда пластинки, сама выберу. Еще одну лампу зажгите.

Принесенная лампа – была семилинейка. Она ярко залила зал желтым светом. Я испуганно оглянулся на кровать. Но убежище Маши мне показалось вполне надежным. «Бедная Маша! – подумал я. – Бедная и несчастная! Лежит на жестком полу, боится пошевелиться! Все бока отлежала!!».

– Вы любите, Михаил вальсы, – обратилась Аделаида ко мне, – «Упрек любви», «Чертенок», а есть «Розовые сны»

– Нет, – отрезал я сумрачно, хотя это было неправдой.

– Ладно. Есть отрывки из оперетт? – продолжила на распев хозяйка, лукаво поглядывая на меня и улыбаясь.

– Я уже ничего не желаю, – упорствовал я, с хмурым выражением лица.

– Однако, попробуем мы романсы «Если знал бы ты, друг», – она посмотрела на меня, выдержала паузу, – или «О Боже! Как хорош!» Это, по-моему, как раз то, что нужно и по названию и, по сути?

Варя, дергая плечиком, завела ручку и поставила пластинку. Полились тягучие душевные звуки. Далекий баритон Брагина вещал о неразделенной и несчастной любви.

– Так! Дождались. Отлично! Где наши бокалы Михаил? – торжественно промолвила хозяйка, приближаясь ко мне и соблазнительно покачивая бедрами.

– Стоят, как стояли, – с трудом выдавил я, не разделяя ее оптимизма.

– Девочки, мы сейчас под музыку будем пить на брудершафт.

Она поднесла мне бокал и вновь по свойски присела мне на колени.

– Михаил я здесь. Возьмите бокал. У меня уже рука устала.

– Не буду я с вами целоваться, – упорствовал я, закатывая глаза к потолку и тяжело вздыхая.

– Будете, будете, – не унималась она, склоняясь к моему уху, – а иначе все может быть и по-другому…

– Это как?

– Так девочки, зажмите на минутку уши. Вот так правильно.– Она обернулась ко мне.– Вы обидели меня.

– Чем!?

– Своим невниманием. Вы не оставили мне выбора. Вы все равно будете сегодня со мной, – язвительно изрекла она.

– Че-гоо? – изумился я.

– Того самого, а иначе, … – она оглянулась на девочек и понизила голос, – я ведь про вашу красотку все узнала: Голубева Мария Александровна? Не так ли?

– И что? – растерянно пробормотал я.

– А то, – что проживает она на Спиридоновке, с мужем Валерием Аркадьевичем – и он совершенно не такой наружности, и возраста как вы.

– Это шантаж? – захлебнулся я от негодования.