Иллюзия прогресса: опыт историософии

С известными оговорками как борьбу принципов свободы и несвободы стоит рассматривать конфликт на Ближнем Востоке, во многих отношениях именно межцивилизационный: еврейское государство не только защищает здесь своё право на существование, но и представляет ценности Западной цивилизации в целом.

Новая несвобода едва ли способна разрешить «кризис гуманизма». Представление о человеке, основанное на идее о его достоинстве, о созданном по образу и подобию Божиему, ставит совершенно определённые требования к социальной жизни. Эти требования исключают возможность какого бы то ни было угнетения человека, который в силу самой своей природы не может быть средством для достижения какой-либо цели – пусть даже самой возвышенной. Единственная роль, которая предназначена человеку, – быть субъектом, т. е. автономным и свободным строителем очеловечивающегося мира.

В связи со сказанным стоит заметить, что одной из приметных черт сегодняшнего Запада стала пресловутая «политическая корректность». Доводя до крайностей справедливую критику пороков европоцентризма и колониализма, её блюстители в то же время не задумываются серьёзно о различиях разных ценностных систем. В результате благородные намерения оборачиваются капитулянством перед меньшинством, фактически отвергающим ценности иудео-христианской цивилизации. Это приводит к серьёзным негативным последствиям, в частности, в проведении плохо продуманной иммиграционной политики, столь актуальной сегодня, когда бывший колонизованный мир выплёскивает вовне, в бывшую метрополию свою архаику.

* * *

Облик сегодняшнего мира обусловлен, конечно, и самим рыночным механизмом, который весьма жесток даже в условиях социального государства и правового порядка.

Современную Западную цивилизацию нередко определяют как посткапитализм. «Капитализм», равно как и «социализм», – понятия, относящиеся, скорее, к сфере идеологии, и для философского осмысления мало пригодные. Вернее говорить о рыночном хозяйстве постиндустриальной эпохи, особенность которой состоит в том, что производительные силы всё больше приобретают идеальный характер. Основную роль тут играют инновации, знания, разносторонний творческий интеллектуальный труд, умение работать с массой информации (добывать её, обрабатывать, преобразовывать).

Развитому миру, как и любому обществу с рыночным хозяйством, в целом присуща стихийность развития, для которой в той или иной степени характерны такие черты, как неуправляемость, самопроизвольность, стремление к безграничному обогащению, борьба за наживу – пусть даже всё это так или иначе регулируется государством. В ходе этого процесса менее способные к развитию формы безжалостно вытесняются более жизнеспособными.

Хотя немалую часть своей истории человек стремился к «освобождению труда» и во многом ему это удалось, от необходимости трудиться ради своего существования, разумеется, никуда не деться. Даже в постиндустриальную эпоху с её экономикой знаний, информационной революцией и упором на среднее и мелкое предпринимательство, на творческий характер труда, миллионы людей отбывают повинность напряжённого и монотонного труда, лишающего их жизнь человеческого содержания. К тому же жёсткая конкуренция на рынке труда, постоянная боязнь потерять работу многократно усиливают такое напряжение.

В современном обществе в целом человеку по-прежнему противостоит колоссальная организационная система – государство плюс промышленность, основанная на высоких технологиях, которые, функционируя в собственных, часто далёких от человека, а то и враждебных ему интересах, превращают его в объект, навязывает систему потребностей и интересов, мотиваций, стимулов, смыслов и ценностей его бытия в мире. При этом сверхсложная техногенная и социальная машина, похоже, выходит из-под рационального контроля самого человека. В XX столетии многие мыслители, как например Р. Гвардини, отмечали разящую противоположность результатов деятельности современного человека его подлинно человеческим целям. В самом деле, опыт показывает, что любое научное открытие или техническое изобретение может равно использоваться и во благо, и во вред человеку. И примеров последнего предостаточно.

Это охватывается понятием «отчуждение», наиболее широкий смысл которого состоит в превращении самой деятельности человека в противостоящую ему угнетающую враждебную силу. Данное понятие, как известно, использовал Гегель, интерпретировав его в том смысле, что природа и история суть формы отчуждения Абсолютного Духа, а историческая практика являет собой отчуждение человека. У Гегеля идею об отчуждении заимствовал Маркс, пытавшийся истолковать его чисто материалистически. B виде угнетающих человека сил, отчуждающих его от его же бытия, у Маркса представали исключительно социальность и результаты хозяйственной деятельности. (В то же время конечной целью исторического процесса признавалось преодоление такой расколотости и освобождение человека.) Такая попытка фактически означала сужение смысла явления и сведение человека к одномерному (или одномирному) существу. Именно поэтому марксова теория отчуждения с самого начала отличалась внутренним противоречием, и марксисты постоянно пытались примирить «раннего» и «позднего» Маркса.

Отчуждение остается актуальным и в постиндустриальное время. Современная посткапиталистическая цивилизация в целом не изменила тенденцию на дегуманизацию человека; она даже усилила свою способность к отчуждению, прежде всего манипулируя его сознанием, препятствуя ему состояться в качестве личности. Власть техногенной среды над человеком и природой в целом усиливается, калеча их обоих.

Г. Явлинский называет современный социально-экономический порядок системой «Realeconomik». «Суть её в том, что это специфическая форма современного капитализма, искажающая даже принципы общества потребления, освобождающая бизнес от кажущихся излишними моральных ограничений и от ответственности перед обществом, сводящая ценностную сферу и целеполагание исключительно к извлечению как можно большей прибыли за счет финансово-экономических пузырей и виртуальных видов деятельности мало связанных с реальными потребностями людей»[37 - Явлинский Г. Я. Потеря будущего // https://www.yavlinsky.ru.].

Правда, экономика знаний, во многом изменяющая облик всей западной цивилизации, изменяет и характер отчуждения. Так, труд в высокотехнологичном производстве нередко приобретает творческий характер. Начинает стираться грань между рабочим и свободным временем работника, пользующегося персональным компьютером и глобальными информационными сетями для решения задач, которые он во многом ставит себе сам, исходя из своей квалификации[38 - См. Васильчук Ю. Постиндустриальная экономика и развитие человека // Мировая экономика и международные отношения. 1997, № 9-10.]. Такая тенденция несомненно способствует развитию индивидуации. (Однако она имеет и негативные последствия – всё более сужающуюся специализацию.)

Здесь складывается новая элита – обладающая знаниями и основанная на творческом характере труда и поэтому развивающая свой личностный, человеческий потенциал. Не пролетариат, а работники умственного труда становятся лидерами общества и создателями новых технологий. В результате частная собственность на средства производства информационных продуктов существенно дополняется личной собственностью, а характерное для капитализма отделение капитала от работника мало помалу уступает место их соединению.

Здесь нужно упомянуть и вот какое обстоятельство. К рубежу III тысячелетия производство и потребление в развитых странах достигли такого высокого уровня, что многие люди не испытывают более материальной нужды. Поэтому они постепенно перестают отдавать предпочтение непосредственно материальному вознаграждению за свой труд в пользу социальных благ – таких, как творческий характер труда и свободное время[39 - Так, «37 процентов бельгийцев выбирают профессию, исходя не из зарплаты, а из того, насколько работа будет приятна. Что-то делают ради денег, чтобы не стать бедными, но остальное – ради удовольствия, …в той области, где интересно и комфортно» (Минеев А. Департамент нежности // Новая газета. № 54. 28.07.2003).]. Именно это, между прочим, и позволило теоретикам постиндустриального общества говорить о его неэкономическом характере, когда «возникает переход от “чистого”; производства к процессу, в котором важную роль играет потребление, от “чистого” потребления – к производственной деятельности, рассматриваемой как разновидность досуга»[40 - Иноземцев В. Л. Теория постиндустриального общества как методологическая парадигма российского обществоведения // Вопросы философии. 1997, № 10. C. 37.]. Понятно, что такие тенденции способствуют развитию индивидуации, личностного роста. Поэтому черты постиндустриального общества, о которых шла речь выше, кажутся неслучайными и в какой-то мере обнадёживающими.

Правда, тенденции, о которых идет речь, наталкиваются на немалые трудности. Так, знание приобретается образованием, но доступ к нему имеется не всегда. Поэтому всё больше оснований говорить о постепенном сложении двух (едва ли не основных) классах общества развитых стран: образованных и необразованных[41 - Иноземцев В. Л. Парадоксы постиндустриальной экономики (инвестиции, производительность и хозяйственный рост в 90-е годы) // Мировая экономика и международные отношения. 2000, № 3. С. 3 и сл.]. Если у первых нередко на передний план выходит творческое содержание труда, то вторые закрепляются в царстве труда как необходимости. Такое разделение будет только углубляться.

При всём этом стало очевидным, что объемы и содержание накопленных знаний и информации намного превышают познавательные способности отдельного индивида, который теряет контроль над саморазвитием технического прогресса – явление известное как «технологическая сингулярность». «Под технологической сингулярностью понимается момент, по прошествии которого технический прогресс станет настолько быстрым и сложным, что окажется недоступным пониманию. …Иными словами, человек утратит контроль над процессами саморазвития созданной им “второй природы”»[42 - Яковенко И. Г. Прошлое, настоящее и не слишком отдалённое будущее. Неоптимистические размышления (http://newconcepts.club/start/view.html? source=/articles/2609.html). Так, Ю. Харари замечает, что «уже сегодня в результате компьютеризации финансовая система настолько усложнилась, что мало кто способен понять, как она функционирует. По мере совершенствования искусственного интеллекта мы можем оказаться в ситуации, когда в финансах не будет разбираться вообще ни один человек» (Юваль Ной Харари. 21 урок для XXI века // М.: Синдбад, 2019. Flibusta.is).]. Рано или поздно достигнутая человечеством колоссальная техногенная мощь, в частности, развитие и распространение вооружений, может сделать одну из серьёзных ошибок последней.

Чудовищная разрушительная сила может сосредоточиваться в руках немногих людей, принимающих решения, – даже не просто безнравственных, или аморальных, но и прямо безумных, способных, руководствуясь химерами, убивать или посылать на смерть миллионы. Такая опасность вполне реальна. Поэтому существенное несоответствие уровня нравственного и личностного развития человека и технологических возможностей, находящихся в его распоряжении, составляет важную характеристику современности. «Оказывается, – вынужден был признать Р. Гвардини, – что на протяжении нового времени власть над сущим – вещами и людьми – непрерывно растёт, достигая чудовищных размеров, в то время как ни серьёзность ответственности, ни ясность совести, ни сила характера не поспевают за этим ростом»[43 - Гвардини Р. Конец Нового времени // Вопросы философии. 1990, № 4. С. 152.].

* * *

Особенности современного мира, которые мы вкратце описали, показывают, что если хозяйственные, технологические и научные достижения человечества и именовать «прогрессом», то нужно отдавать себе ясный отчёт в том, что он далеко не всеохватен, а в гуманистическом измерении демонстрирует даже известное попятное движение.

Рассчитывать на то, что такой «прогресс» обеспечит человечеству существенное ограничение зла в мире, не говоря уж об его уничтожении, было бы неразумно. Чтобы это произошло необходим нравственный рост человека.

Драма «эксперимента со свободой»

«Дрянь и тряпка стал всяк человек; обратил сам себя в подлое подножье всего и в раба самых пустейших и мелких обстоятельств, и нет теперь нигде свободы в ее истинном смысле».

    Гоголь

Казалось бы, свобода, обретённая человеком в Новое время, могла стать безусловным основанием для его нравственного роста. Однако результаты «эксперимента со свободой» – именно так Г. Померанц назвал развитие уникальной западной цивилизации – лишь усиливают сомнения в идее всеохватывающего прогресса. Разочарование этим «экспериментом» во многом объясняется именно тем, каким в нравственном отношении оказался человек, который в наше время вышел на авансцену истории. Что же произошло с ним и с его когда-то христианским миром, относительно нравственности которого у о. А. Шмемана сложилось убеждение, что он «возлюбил “низшее”»?

Новое время стало эпохой самоутверждения человека, приниженного своим сложившимся в Средние века положением существа, всецело зависимого от «высших» сил. В это время постепенно сложилась и укрепилась идея об особом достоинстве человека как «существа, самовластно и самочинно устрояющего свою жизнь и призванного быть верховным самодержавным властителем над природой, над всей сферой земного бытия»[44 - Франк С. Л. Достоевский и кризис гуманизма // О Достоевском. М., 1990. С. 393.]. Сложилось убеждение, что зло мира будет убывать в результате постепенного освобождения человека в социальной, экономической, политической и духовной сферах. Стали думать, что его всемогущий разум – гарант этого неуклонного прогресса.

Но едва ли не с самого начала Нового времени – и чем дальше, тем больше – наряду со многими безусловно позитивными стороны освобождения человека, которые отразились и в культуре, и в цивилизованности, стали проявляться и негативные стороны. К ним нужно отнести в первую очередь повышенное самомнение разума и его крайний рационализм, претендующие на переустройство общества на «разумных началах» и создание «нового человека». Это «такая эпоха в жизни каждого народа, – писал Бердяев, – когда ограниченный и самонадеянный человеческий разум ставит себя выше тайн бытия, тайн жизни, тех божественных тайн жизни, из которых исходит, как из своих истоков, вся человеческая культура и жизнь всех народов земли»[45 - Бердяев Н. А. Вселенскость и конфессионализм // Христианское воссоединение. Париж, 1999. С. 6.]. Р. Гальцева справедливо заметила в связи с этим, что консервативные мыслители находят упадок духа и нравов, «истоки порчи» «в “люциферическом” направлении, которое приняла Новая история, когда гордая человеческая “самость” противопоставила себя всему естественному миропорядку. И пожинаемые ныне духовные плоды надо понимать тем самым как выросшие из этой же эгоцентрической заносчивости, в сердцевине которой – эгоистическая корысть»[46 - Гальцева Р. А. Парадоксы консерватизма // Главная тема. 12.04.2005 // http://gt-msk.ru/talk/276-0].

Об опасностях неумеренного возвеличения человека ещё в XVII веке предупреждал Паскаль. Позже Кант направил остриё своего критицизма против самомнения разума, представлений о его автономности и всемогуществе, с одной стороны, и о полной познаваемости человека и мира – с другой. В XIX веке Достоевский и Ницше раскрыли глубокую противоречивость человека, его тайные – нередко страшные – глубины[47 - Ещё «Гоголь своим художественным взором увидел у человека звериную морду, а своей религиозной мыслью …осознал одно: что человечество охвачено демоническими, дьявольскими силами и несется к какой-то ужасной катастрофе» (Франк С. Л. Достоевский и кризис гуманизма // О Достоевском. М., 1990. С. 393).].

Другая характерная черта Нового времени – эпохальный сдвиг в духовной сфере: постепенный отказ от религиозного мировосприятия и в конечном счете секуляризация общества. Между тем безрелигиозность – это не просто отрицание религии или индифферентное к ней отношение. В первую очередь это – переоценка ценностей, в частности, отказ от авторитета нравственного начала, внеположенного и сверхприродного по своему происхождению (об этом речь пойдёт ниже). Поэтому неудивительно, что наметилось вырождение натуралистического, по выражению С. Франка, гуманизма как такового. А. Солженицын так же видел «ошибку в самом корне, в основе мышления Нового времени», в миросозерцании, «которое… может быть названо рационалистическим гуманизмом либо гуманистической автономностью – провозглашённой и проводимой автономностью человека от всякой высшей над ним силы»[48 - Солженицын А. И. Речь в Гарварде // Публицистика. Т. 1. Ярославль, 1995. С. 324. К.-Г. Юнг подчеркивал, что именно отказ от религиозных ценностей породил искажённую ценностную систему, которая овладела массами и облегчила мощный выплеск их разрушительного подсознания (Юнг К.-Г. Современность и будущее. Минск, 1992. С. 11 и сл.).].

В результате закономерное высвобождение индивида из связывающих его пут со временем парадоксальным образом обернулось такой индивидуализацией, которую стоило бы назвать «избыточным освобождением».

Подлинное значение всех этих явлений проявилось особенно наглядно, когда в результате триединого процесса – секуляризации, сложения индустриального строя, появления массового производства и потребления во всей Европе становым хребтом социума оказались непросвещённые массы. В условиях, когда сословное деление общества ушло в прошлое, в развитых странах во второй половине XIX столетия возникло так называемое массовое общество. Х. Ортега-и-Гассет писал об этом как о «восстании масс», «низших слоев народа, в котором христианство было слабым слоем над толщей языческих установок». Получив политические и гражданские свободы, индивид в массовом обществе остался внутренне неготовым к свободе, подразумевающей прежде всего личную ответственность и общую культурность.

Это был человек, который, по словам Э. Фромма, «в большинстве случаев ещё недостаточно созрел, чтобы быть независимым, разумным, объективным. В секулярном обществе такой человек особенно испытывает чувство одиночества и бессилия в новом сложном мире стихийных враждебных сил. Он не в силах вынести, что он предоставлен собственным силам, что он должен сам придать смысл своей жизни, а не получить его от какой-то высшей силы, поэтому людям нужны идолы и мифы»[49 - Фромм Э. Бегство от свободы. М.: Прогресс, 1990. С. 11, 95.]. Следствием оказалось то, что Фромм назвал «бегством от свободы». Свобода все больше утрачивала свой статус как личного, так и общественного идеала.

Свобода оказалась, таким образом, поистине «двояким даром»: она потребовала от индивида такой ответственности, такого самоограничения, на какие у него не хватало сил. В итоге он постепенно переставал ценить и начинал терять её. Вот почему для духовной и культурной ситуации современного Запада во многом характерно истолкование свободы как исключительно как «свободы от».

Прошедшее столетие показало самые различные варианты такого «бегства» – от передоверия своих свобод авторитарным и тоталитарным режимам до растворения их в обессмысливающей гонке общества потребления, до фактического отрицания гуманистической культуры, иногда даже враждебности ей самого «образованного класса». Судьба культуры в наши дни трагична: по существу социум отторгает её. («Я китаец – никто меня не понимает”, – говорил Мандельштам в “Четвёртой прозе”».) На авансцену выходит упрощённый, или «уплощённый» индивид. Похоже, что он в известной мере лишается субъектности, поскольку массовая культура и властные структуры со своей пропагандой манипулируют его сознанием, во многом превращая его в объект, неспособный самостоятельно мыслить и понимать мир[50 - Применительно к таким людям, полагал Р. Гвардини, «нельзя больше говорить о личности и субъективности в прежнем смысле. Такой человек не устремляет свою волю на то, чтобы хранить самобытность и прожить жизнь по-своему, преобразовав окружающий мир так, чтобы он вполне соответствовал ему и по возможности ему одному. Скорее напротив; он принимает и предметы обихода и формы жизни такими, какими их навязывает ему рациональное планирование и нормированная машинная продукция, и делает это, как правило, с чувством, что это правильно и разумно. Не имеет он и малейшего желания жить по собственной инициативе. Свобода внешнего и внутреннего движения не представляет для него, по-видимому, изначальной ценности» (Гвардини Р. Конец Нового времени // Вопросы философии. 1990, № 4. С. 145).].

Такой индивид не умеет и не хочет пользоваться свободой, добытой предшествующими поколениями, он не вполне способен к подлинно гражданской жизни[51 - М. Гоше говорит об этом как о «гражданском инфантилизме» (Гоше М. Столкновение цивилизаций никто не контролирует // Вестник Европы. 2004, № 11).]. Происходит падение интеллектуального уровня; полуобразованный, невежественный человек склонен к отказу от ответственности за свою жизнь – непременного атрибута граждански-зрелой личности, он готов отдать свою судьбу и свободу в руки любого умелого искусителя. Сегодня для «массового» индивида характерны также уход в виртуальный мир квазиреальности с помощью наркотиков или погружения в Интернет. Даже это чудо всемирной паутины он предпочитает использовать, как показывает статистика, для поиска самых примитивных и вульгарных способов развлечения.

Место, которое должно принадлежать культуре, занимает масскультура, или псевдокультура; принимая на себя функции по социализации, она навязывает человеку ложные ценности[52 - «Поп-культура, – заметил Бродский, – ограничивает человека пассивным восприятием, не поощряя к действию – этическому, культурному, тогда как культура кончается трансформацией сознания… Поп-культура это – le fait accompli, в то время как культура – это challenge. Поп-культура ограничивается потреблением».]. Их основным источником выступают прежде всего средства массовой информации: оглупляющее телевидение и низкопробная массовая литература с их всепроникающей пошлостью и культом насилия, агрессивная и лживая реклама. Перед нами «человек развлекающийся», «забавляющийся». К тому же немалая часть так называемого «современного искусства» нередко настроена на эпатаж и скорее ближе имитациям культуры. В коммерческих интересах под вывесками литературы, живописи, музыки выступают суррогаты, подделки.

Конкурировать с масскультурой и нигилизмом в наше время очень трудно. Семья как социальный институт переживает острый кризис, о чём свидетельствует большое и всё растущее число разводов, множество неполных семей, снижение авторитета родителей. Школа же нередко недостаточно воспитывает молодёжь, стремясь свести свои задачи к передаче некоей суммы знаний и обращая мало внимания на нравственный стержень, без которого знания сами по себе не способствуют формированию личности. Высшая школа отличается неумеренной специализацией и нейтральностью в отношении нравственного воспитания как важнейшего смысла приобретения знаний. Есть здесь и своя специфика: университеты в развитых странах нередко становятся оплотами псевдоинтеллектуального левачества со свойственным ему нигилистическим отношением к абсолютным ценностям и, как показывают события весны-лета 2020 года, к самим основам цивилизации (уличные беспорядки и грабежи, анархизм под маской антиглобализма, волюнтаристские интерпретации истории, снос памятников и т. п.).

Главным итогом такого «воспитания» оказывается духовная пустота человека массы. Он – нравственно пуст и поэтому открыт силам зла.

«Европа утратила нравственность. …Массовый человек попросту лишён морали» – полагал еще в 30-х годах прошлого века Х. Ортега-и Гассет[53 - Ортега-и-Гассет Х. Восстание масс // Избранные труды. М.: Весь мир, 1997. С. 161–163.]. Схожие суждения высказывал и Ф. Степун: «В современной… европейской культуре всего много: мыслей, теорий, чувств, страстей, опыта, планов, знаний, умений и т. д. и т. д. Но всем этим своим непомерным богатством современный человек в современной культуре всё же не устроен. Скорее наоборот – всем этим он расстроен, замучен, сбит с толку и подведён к пропасти. Исход из лжи и муки этого, разлагающего жизнь богатства, в котором мысль неотличима от выдумок, воля от желаний, искусство от развлечений, рок от случайностей и нужное от ненужностей, возможен только в обретении дара различения духов…»[54 - Степун Ф. А. Встречи. Мюнхен, 1962. С. 88.].

Неудивительно, что человека массы можно повернуть в любом направлении, вплоть до таких, что ведут к ужасам сталинских и гитлеровских лагерей. С молодых лет он не впитывает основное представление подлинной культуры – что другой человек представляет собой равноправную, самоценную, автономную величину, которая ни в коем случае не должна рассматриваться как средство для достижения чуждых ей целей.

Массовый индивид предоставляет любым манипуляторам, способным управлять им, большие возможности. Так, всепроникающая реклама формирует нужного экономике потребителя согласно принципу коммерческой выгоды.

Г. Явлинский отмечает, что «объектом работы с потребителем является не банальное удовлетворение его реальных материальных потребностей, пусть даже гипертрофированных и искусственно раздутых, а инициирование у него чувства радости и комфорта от удовлетворения искусственно и умело навязанных ему потребностей и произведённых расходов, которое достигается грамотной работой с его сознанием, его поведением, рефлексами, его мозгом, что позволяет получать такое соотношение реально понесённых затрат и полученной выручки, которое и не снились пионерам индустриального капитализма»[55 - Явлинский Г. Я. Потеря будущего // https://www.yavlinsky.ru.].

Информационная манипуляция проводится и в политических целях, формируя избирателей, легко воспринимающих дезориентирующие популистские лозунги и слепо следующих ложным кумирам. Такая манипуляция используется ныне и в военно-политических целях: для чего вести реальные боевые действия и тратить миллиарды на новейшее вооружение (хотя это, конечно, продолжают делать), если с помощью кибероружия можно эффективно воздействовать на противника, взламывая компьютерные сети и таким образом запугивая, деморализуя, дезориентируя и дестабилизируя общество в целом, а также нарушая функционирование жизненно важных хозяйственных систем, например, транспорта и энергетики?

* * *

Неудивительно, что Западная цивилизация, построенная на фундаменте правового государства и гражданского общества, сложившихся преимущественно благодаря христианским ценностям, но ныне пренебрегающая этими ценностями, во многом пришла к нравственному релятивизму. Нравственный же релятивизм легко переходит в нигилизм. По словам папы Бенедикта XVI, «культура, которая распространилась в Европе, абсолютно и радикально противоречит не только христианству, но и религиозным и моральным традициям всего человечества».

В наши дни кризис гуманизма нашел одно из своих воплощений в так называемом постмодернизме, интерпретирующем мир в качестве своеобразного текста и противопоставляющем такую интерпретацию («деконструкцию») идее человека и мира, выработанной христианской и новоевропейской мыслью. У постмодернистов речь в сущности идёт не столько о мире, сколько о процедурах его прочтения, истинно же человеческие ценности ставятся под сомнение. Выступая против плоского «просвещенчества», против одномерного рационализма и позитивизма, постмодернизм не ограничиваются указанием науке её истинного места в познании мира, а отрицает возможность объективного знания вообще, заслоняя предмет разговора проблемой иронической раскодировки – возможно и изящной, но фактически бессодержательной. Е. Рашковский отмечал, что такого рода «ироническая всетерпимость лишь санкционирует притязания самых организованных, нетерпимых и яростных (если не сказать – террористических) течений в нынешней общественной и культурной жизни»[56 - Рашковский Е. Б. Многомерность развития. На путях к гуманитарной глобалистике (из записок историка-религиоведа) // Мировая экономика и международные отношения. 2010, № 12. C. 74–86.].

Вследствие этого социум, уже достигший известного уровня «очеловечения», застопорился на путях обманчивого прогресса и едва ли не обернул его вспять. Обо всём этом говорят, в частности, своеобразное «неоварварство»[57 - В отличие от древности его определяют как «вертикальное варварство» (см. Малашенко А. В., Нисневич Ю. А., Рябов А. В. Современное варварство: причины и следствия // Полития: Анализ. Хроника. Прогноз. 2018, № 2. С. 6–22.], ориентированное преимущественно на потребление, вытеснение экзистенциальной установки «быть» установкой «иметь». Едва ли не всеобщий культ денег, богатства, приобретательства и потребительства – доминирующие ценности этого общества. По словам о. Шмемана, который жил на Западе и немало ценил его свободы, «в сущности “Запад” страшен. Страшен своим фарисейством, своим отождествлением свободы с наживой…, ужасен своей низостью решительно во всем»[58 - Шмеман А. Дневники. М.: Русский путь, 2005. С. 170.]. В таком обществе, которое по сей день не без гордости именует себя христианским, преодоление зла встречается со значительными трудностями. (Сказанное в полной мере относится и к современной России. Если Запад «низок», то постсоветская Россия, «вставшая с колен», низка вдвойне.)

Постепенно выхолащиваются сами основания западной цивилизации – гражданское общество и правовой порядок; политические и гражданские свободы в известной мере деградируют. Их вытесняют разнообразные имитации, основанные, в частности, на вовлечении в той или иной форме широких масс в политическую жизнь, в которой они играют реальную – но преимущественно отведённую им – роль. Наблюдается двуединый процесс: с одной стороны, «массовый человек», получивший реальную возможность влиять на жизнь общества (через всеобщее избирательное право), во многом компрометирует саму идею политического представительства, а с другой, элиты естественно склонны к сужению пространства публичной политики и представительной демократии. Ответственного гражданина, отбросившего любые формы патернализма, и труженика теснит потребитель, ориентированный не столько на самостоятельность и труд, сколько на незаработанные блага, которые более или менее щедро представляет ему социальное государство, и на бездумное развлечение. «Массовый человек» фактически не принимает саму цивилизованность.

Начинают сосуществовать такие противоположные реалии, как гражданское общество и общество массовое; демократия представительная и «управляемая»; либерализм как свобода и полнота прав личности и неолиберализм как неограниченный приоритет рыночных ценностей; национальный суверенитет и система международных отношений, подразумевающая возможность его ограниченности.

Всё это свидетельствует о глубинном родстве любого массового общества с тоталитарными режимами. Неслучайно папа Иоанн Павел II не скрывал своих опасений: «Не является ли это …новым образом тоталитаризма, прикрываемого видимостью демократии?» Мамардашвили признавался, что думает о современном мире с ужасом: «нечто жизненно важное может необратимо в нём сломаться в связи с разрушением или просто отсутствием цивилизованных основ процесса жизни»[59 - Мамардашвили М. К. Сознание и цивилизация // Мамардашвили М. К. Сознание и цивилизация. Тексты и беседы. М.: Логос, 2004. С. 9.].