Детектив из Мойдодыра. Том 2

– Теперь о «Тайфуне». Допустим, я тоже думаю, что ни при чем. Для нас с тобой все стыкуется, потому что мы знаем Алешку… или считаем, что знаем. А вот Колодин, мой шеф, думает иначе. Это его идея: вызвать тебя в Краснореченск как особо ценного свидетеля. И насчет «Тайфуна» у него свои соображения. У нас ведь здесь не только уголь добывают.

Я не стал спрашивать, что у них добывают, и кто у нас шеф. Меня зацепило другое.

– «Тайфун» – это, конечно, здорово. Звезды, интервью, скромные герои. А что девчонка пропала, такая маленькая симпатичная беременная мышка… Или, что твоих знакомых из квартиры прямо на тот свет вышвырнули, тебя не очень беспокоит? Я сегодня в эту квартиру заглянул, посмотрел на новоселов. Даже чуть не позавидовал, но сначала решил у тебя разрешение спросить. Ты же, вроде как, в этом городе власть, или погоны только на новогодний маскарад надеваешь?

Она потухла, сгорбилась и посмотрела на меня совсем недружелюбно. Я бы даже сказал, неадекватно совместно распитому «Боржоми».

– Мы с Сашкой с первого класса дружили. Нас еще вся школа дразнила: «Шуры-дуры». Это потом мальчишки, когда интересоваться начали, стали меня Шуркой звать, а ее Сашкой, чтобы различать. Ты думаешь, мне легко? Думаешь, не грызет, что она сейчас там, в палате между жизнью и смертью мечется, а какие-то подонки…

Александра Петровна осеклась и нервно опустошила стакан. В ее голосе не было ни слез, ни истерики, но искренность присутствовала. Хотя, искренность – тоже чувство наживное и репетируемое.

– Про квартиру она мне ни слова не сказала. Я от нашей бывшей учительницы истории узнала. Мы иногда забегаем к ней поболтать, чаю попить. Я – реже, Сашка – чаще. Она у нее любимицей была. И в больницу Сашку от Риммы Михайловны увезли. Кто-то позвонил и сообщил про Алешку… Я сама тогда к Жанне ходила – к местной царице городской недвижимости. Она сказала, что не имеет к этой квартире никакого отношения, но пообещала выяснить, кто там за ее спиной копошится. Оказалось, имеет… А я ей поверила. Я думала, у нее лучше получится, эффективнее, потому что власть в городе – она, а не я, понял?

– Ну, да, понял…

– Нет, ты не понял, – покачала головой Александра Петровна. – Ты у нас в коридоре фотографии видел? Рядом с кабинетом, видел?

– Видел мельком. Думал, депутаты ваши, или Политбюро забыли снять.

– Это не Политбюро. Это сыскари, лучшие кадра города. Их стреляли дома, в подъездах, на улицах, и всех днем, представляешь, ни одного ночью не убили! А про гражданских я, вообще, не говорю. Два подонка устроили разборку у булочной перед открытием, девять человек из очереди – кто в реанимацию, кто – прямо в морг. Вот что такое война в мирном городе. – Она перевела дух и устало протянула: – Вла-а-сть… Поделили город две банды, и война закончилась. Вот тебе и власть… Теперь понял расклад?

– Понял. И вы в этой войне – побежденные?

– Это вы – побежденные! – запальчиво ответила она. – Мы – партизаны на занятой врагом территории. Причем, половина партизанского отряда – вражеские лазутчики и потенциальные перебежчики. У вас в Питере не так, что ли?

– Да ладно тебе, – миролюбиво пробормотал я. – Наверное, так же. Хотя кого-то, вроде бы, ловят.

– Вот то-то, что кого-то, – хмуро усмехнулась Александра Петровна и подняла голову, закончив, наконец, изучать пустую тарелку. – Что еще хочешь узнать?

Моя тарелка тоже давно опустела, но у Бэллочки было тепло и чисто, а мне предстоял длинный и одинокий вечер. Уходить не хотелось. Не хотелось и преждевременно нервировать чувствительную Александру Петровну, задавая ей каверзные вопросы. В этом, кажется, я и так преуспел.

– А как погиб Алешкин отец? – спросил я.

Она удивилась вопросу и снова задумалась, и отвернулась к окну, пытаясь разглядеть в нем что-то.

– У них в батальоне ЧП произошло. Молодой солдат оглушил часового, взял автомат, троих застрелил и – в бега. Володя сразу выяснил, что для стрельбы у парня имелись все основания, ну, ты понимаешь… Он хороший был командир, батяня-комбат. Любили его… Обложили того солдата у станции Полежаевская, сорок минут от города на электричке. Там водонапорная башня уже сто лет, как стоит, стены – почти полметра, окна-бойницы, вокруг пустырь. Можно целый полк держать, пока патроны есть. Ну, Володя и пошел. Шел и уговаривал. А пацан сверху кричал: «Товарищ майор, не подходите! Товарищ майор, не подходите!» Кричал, кричал, а потом срезал его очередью, да и сам тут же автомат бросил и выскочил. Его окружили, а он рядом с Володей присел, раны руками зажимает… Когда его показательным трибуналом к вышке приговорили, дали последнее слово, знаешь, что он сказал? «Алешка, я не хотел». И все… – Она бессознательно покачала головой, то ли осуждая, то ли не соглашаясь. – Не надо было Володе туда идти. Он этому мальчишке только хуже сделал… Что смотришь? Не согласен?

Лучше бы я спросил что-нибудь про милицию. Александра Петровна не на шутку разволновалась и метала в меня зеленые молнии, ожидая ответа.

Кто-то с ней по этому поводу уже не соглашался. Интересно, кто, если она так переживает?

– Согласен. Не надо было.

Ответ был правильный, и она постепенно погасла.

– Я об этом Сашке сказала в прошлом году. Зря сказала, сама понимаю, но как-то вырвалось. С тех пор она со мной не общается. Поэтому я все узнала не сразу… – и, может быть, предупреждая мои дальнейшие деликатные расспросы, она оттянула рукав куртки, взглянула на часы и заохала:

– Ох, и влетит же мне! Шеф, наверное, уже уехал. Нет, точно, уехал! Не дождался. Заболталась я с тобой.

Бурно попереживав еще с минуту, Александра Петровна заявила, что ничего страшного не произошло, и с шефом мы можем увидеться завтра. Класс привокзальной гостиницы она обозначила как гадюшник и посоветовала мне передать привет в гостинице «Турист» на Советской, 44.

Пригласить меня к себе Александра Петровна не решилась. Причин тут могло быть множество и не менее болезненных, чем все предыдущие истории.

Я не настаивал и даже не намекал. Достаточно и обеда.

***

До Советской, 44 я прошелся пешком, легко ориентируясь по достопримечательностям Краснореченска, подсказанным мне Александрой Петровной.

Я миновал просторную площадь с фундаментальным кинотеатром «Кобальт» и памятником каким-то комсомольцам в телогрейках, ушанках и со штангенциркулем, который они вместе сурово сжимали в огромных гранитных кулаках. За площадью начинался сквер. Сквозь голые ветки просматривалось бледно-желтое в свете фонарей здание гостиницы.

В сквере я наткнулся на еще одну, очень любопытную скульптурную группу. Три бетонные дамы в нижнем белье присели в откровенно развернутых позах, достойных более интимной экспозиции, чем центр города, и тянули друг к другу жадные руки.

Не удивительно, что Александра Петровна стыдливо забыла упомянуть об этом памятнике освобожденным жертвам победившего секс социализма. Наверное, еще каких-нибудь пять лет назад здесь стояла милая и скромная «Девушка с веслом», а скульптор сидел рядом на скамеечке, увлеченно листая журнал «Юный натуралист».

На облезлом, потрескавшемся фундаменте выделялась темным пятном табличка. Я подошел, наклонился и, стряхнув снег, прочел:

«Девушки, играющие в волейбол. 1965 ».

Я пожал плечами. Кажется, я предвзято отношусь к Краснореченску. Вполне возможно, что, когда здесь работали шахты и заводы, убирали улицы и не убивали оперативников, и каменные девушки, действительно, играли в волейбол, а не занимались черт знает чем, этот городок был вполне уютным местом проживания.

Колкий мартовский воздух с привкусом надвигающейся оттепели меня взбодрил, и в гостиничную дверь я вошел со свежей головой, горячим желудком и холодными руками. В результате непродолжительных переговоров с администратором я обменял привет от Александры Петровны на ключ от номера и поселился.

С душем нахлынул дополнительный прилив энергии, но идти на улицу Победы разбираться с бригадой ремонтников не позволяла недостаточная кондиция. В качестве альтернативы я решил поразмыслить.

Разговор с Александрой Петровной мне понравился. Сама Александра Петровна, надо признаться, тоже. Она отнеслась ко мне достаточно уважительно, а главное, при этом мы не переусердствовали в уважении и разошлись своими ногами. Все было в меру: и «Боржоми», и неосознанного кокетства в глазах, ресницах и улыбках. И, к сожалению, пельменей, которые мне понравились не меньше Александры Петровны. Надо надеяться, Бэллочка не добавляет в фарш пропавших без вести краснореченцев.

Но все же я чего-то не понял. Например, я не понял главного: зачем они меня сюда вызвали. И тут возможны варианты.

Первый, который, как мне показалось, усиленно демонстрировала начальник отдела Кравченко А.П. Она знает Алешку с детства, в нападение на улице не верит и хочет провести дополнительное расследование с санкции шефа. Потому она решила, что поговорить нам надо не в кабинете и не в ближайшем кафе, кишащем пока еще живыми оперативниками, и попыталась выяснить под «Боржоми», имелись ли у Алексея причины нападать на милицию.

Это мы выяснили – причины имелись. Ему понадобился автомат, чтобы спасти свою девушку, и ничего лучше, чем милиционер под капотом, он придумать просто не успел. И что дальше? Извини за беспокойство, и давай-ка, дружок, обратно в Питер, а то тут на тебя пельменей не напасешься…

Но Александра Петровна так не сказала. Значит, я нужен ей зачем-то еще.

Тогда первый вариант плавно переходит во второй. Они с шефом ведут какую-то свою игру, пытаются попартизанить в захваченном городе, воспользовавшись попутным «Тайфуном», и окунут меня в военные действия в незавидной роли что-то знающего свидетеля. Александра Петровна сама проговорилась, что вытягивала дополнительные сведения обо мне у майора Сарикяна.

Хм… Так, может, и майор в деле? Что, если он спросил меня об образовании с умыслом, чтобы прикинуть, насколько сложно будет спровадить меня в Краснореченск? Да нет, это уж слишком! Не надо обижать бедного простуженного человека незаслуженным интеллектом.

Ну, и третий вариант, который напрашивается ненавязчиво, мимоходом, но все-таки напрашивается. Алешка убежал из армии, чтобы украсть очередной контейнер плохо лежащего плутония, и из-за этого погиб. В эту идиотскую идею не вписывается ни одно из происшедших после побега событий, но Александра Петровна довольно прозрачно намекнула, что идея имеет место, тем более, на фоне всероссийской операции. И тогда свидетеля будут хватать, клеймить, запугивать и, чего доброго, обвинят в пособничестве, шпионаже, терроризме и антибелорусских настроениях…

Короче, надо отсюда бежать, как можно скорее!

Сделав такой неожиданный вывод, я спрыгнул с койки и побежал вниз.

Разговор заказывать мне не пришлось – автомат в вестибюле оказался междугородным. Я позвонил Наташке и подтвердил, что я без нее ужасно скучаю, и ужасно обрадовался, что она без меня – тоже. Повесив трубку, я подумал, что уже завтра мог бы быть в Питере, но потом сообразил, что с «дипломатом» Чарика меня в самолет не пустят, и уныло побрел наверх.

Перед сном я вспомнил о Новиковой Танечке.