Осень добровольца

Осень добровольца
Григорий Степанович Кубатьян

Уроки русского (АСТ)
Григорий Кубатьян – путешественник, член Русского географического общества, военкор, участник СВО. Уроженец Петербурга, он объехал – автостопом, на велосипеде, на кораблях – половину мира, написал об этом несколько книг («Жизнь в дороге», «В Индию на велосипеде», «Великий африканский крюк», «От Мексики до Антарктиды» и др.), а осенью 2022-го ушёл добровольцем на СВО в батальон «Ахмат».

«О биографии Григория Кубатьяна можно было б снять кино. Он колесил по всем континентам, бродяжничал по Индии, в Ираке во время войны сидел пленным в американском лагере, ходил на паруснике в кругосветку… Обычно такие люди – пересекающие планету наискосок, – живут по принципу “ни родины, ни флага”. Он же в скитаниях своих понял цену Отечеству – и ушёл воевать за то, что все мы утеряли.

В книге “Осень добровольца”, бесхитростной как исповедь и предельно честной, есть многое – но точно нет зла, мстительности, ненависти, сведения счётов… Христианская книга простого советского парня Кубатьяна о русской беде, постигшей нас.

…Но раз мы по-прежнему умеем писать добрые книги о войне – беда преодолима». (Захар Прилепин)

Григорий Кубатьян

Осень добровольца

Уроки русского

© Григорий Кубатьян

© ООО «Издательство АСТ»

Странник своей страны

Есть литераторы, которых создала война.

Но Григорий Кубатьян состоялся – задолго до войны. О нём, о его умопомрачительной биографии можно было б снять кино, где начало войны – стало бы финалом фильма. Событий, поверьте, хватило бы на полноценную сагу и без войны!

Вкратце довоенную профессию его можно определить как «путешественник».

На самом деле, это как-то иначе должно называться. Странник? Пожалуй, странник больше подходит.

Он был на всех континентах и колесил по миру в неслыханных приключениях. Отказывался от имени и бродяжничал безымянным по Индии. Болел смертельными болезнями в тех местах, где помощи было ждать не от кого. В Ираке во время войны сидел пленным в американской тюрьме «Абу-Грейб». Ходил на паруснике «Паллада» в кругосветку, когда их так и не пустили ни в один порт из-за ковидного карантина…

Обычно люди такого плана – пересекающие планету наискосок в погоне за впечатлениями или за самим собой, – живут по принципу «ни родины, ни флага». Но тут – другая история.

В скитаниях своих Кубатьян точно понял цену Отечеству – и в сентябре 2022-го собрался и ушёл в батальон «Ахмат». Воевать за то, что все мы утеряли.

…вернулся по ранению – и написал эту книгу.

Я её ждал. Она мне очень нравится.

Бесхитростная как исповедь, удивительная по качеству и количеству наблюдений, предельно честная – вот какая эта книжка.

Быть может, стоит заметить, что сделана она, на первый взгляд, в модном ныне на Западе жанре «автофикшн»: детальное повествование от первого лица, иной раз напоминающее монолог у психоаналитика; там теперь все так пишут, от кинозвёзд и боксёров до генералов и президентов.

Но, думаю, на самом деле традиция Кубатьяна – иная. Что нам их «автофикшн», когда у нас своя традиция: от «Жития протопопа Аввакума» – до Арсеньева и Гиляровского, до бессчётных русских воспоминаний о Гражданской и Отечественной, среди которых есть удивительные образцы, являющие природу русского человека.

Какой он, этот человек? А вот такой, как в этой книге.

Тут есть многое – но здесь точно нет зла, мстительности, ненависти, самолюбования, сведения счётов.

Христианская книга простого советского парня Кубатьяна о русской беде, постигшей нас.

…Но раз мы по-прежнему умеем писать добрые книги о войне – беда преодолима.

Захар Прилепин

Достоинство правды

Григорий Кубатьян – путешественник и писатель, ныне военкор, в повести «Осень добровольца» предельно честно и точно, без надрыва и пафоса, описывает собственный боевой опыт в зоне специальной военной операции: от вступления в батальон «Ахмат» до ранения в бою, госпиталя в ЛНР и транспортировки в Москву.

Впрочем, эта проза, сделанная довольно лаконично и без затей в жанре автофикшн, – не так проста, как может показаться при поверхностном прочтении. Основная её и вечная уже тема – опыт взаимодействия интеллигенции и народа в экстремальных условиях войны. (Под «интеллигенцией» мы всё чаще понимаем либеральных деятелей и симпатизантов, но тут другой случай: Григорий Кубатьян с позывным «Репортёр» – русский интеллигент-патриот: именно с истории формирования своих взглядов, которые привели его в добровольцы «Ахмата», и начинается история.)

Давно стало традицией иронизировать над дихотомией «интеллигенция и народ»: дескать, сочувствие широким народным массам происходит от незнания их подлинной жизни, а восхищение неким обобщённым «Платоном Каратаевым» – явление совершенно умозрительное, возможное только на далёком и безопасном расстоянии. При этом совершенно не учитываются лучшие черты национальной интеллигенции – духовность, аскеза, самопожертвование.

Надо сказать, и Кубатьян вовсе не бравирует этим набором: напротив, он всячески не то чтобы принижает, но унифицирует собственный фронтовой опыт на общем фоне военного профессионализма и зрелости бывалых воинов.

«Я смотрю в окно на проносящиеся мимо деревья – и думаю о том, как красива луганская земля. Когда мы останавливаемся на светофоре, с нами рядом тормозит военный грузовик. В кабине – двое суровых бойцов: бородатые, со стальными глазами, выглядящие так, будто воюют всю жизнь. Тот, что ближе к двери, заметив, что я на него смотрю, отдаёт мне честь. У меня сжимается сердце: ведь я успел на войне так мало!.. А всё же, наверное, и моя жертва имела значение и смысл».

Помимо прочего, повесть Кубатьяна – это целая движущаяся галерея быстрых, мимолётных, но выразительных зарисовок сослуживцев, бойцов и командиров. Григорий никого не идеализирует, точно передаёт детали (иногда не самые аппетитные) и нравы фронтового быта, но в целом портреты получаются впечатляющими – это лучшие люди страны, это защитники, это герои. Вспоминается реплика Горького по адресу Семёна Буденного, обидевшегося на описания конармейцев у Исаака Бабеля: «Бабель с них иконы писал, а он ругается».

Впрочем, повесть «Осень добровольца» едва ли вызовет ругань (разве что в кругах той самой либеральной интеллигенции, но у них и ругань сейчас по-другому называется). Поскольку мировоззрение, путь и опыт автора равны исполнению и содержанию текста. А за ними – правда и достоинство.

И ещё одно принципиальное замечание. «Осень добровольца», при всей своей вполне линейной композиции и окопном реализме, представляется мне явлением экспериментальным. Даже точнее – результатом эксперимента. Здесь не какие-то литературные игры, а вещи посерьёзнее, и сразу на нескольких уровнях.

Первый – эксперимент над самим собой. Обычное, пацанское, на слабо, «а смогу ли я?» (поступить в «Ахмат», прибыть на фронт, участвовать в боях, пережить ранение и пойти на поправку) продолжается творческим заданием – суметь перевести этот опыт в литературу. При всей документальности, не требующей, повторимся, особых стилистических изысков, повесть обладает иными важными художественными достоинствами: убедительным (и убеждающим в выборе!) образом главного героя, быстрыми и чёткими зарисовками боевых товарищей – бойцов и командиров (тут целая галерея великолепных персонажей, которых хоть сейчас – в национальный миф), мягким юмором без намёка на злой сарказм, внутренним обаянием текста, увлекательностью сюжета – когда не только сцены боевой работы, но и рутинный быт в «располаге» воспринимаются как яркое, неповторимое свидетельство.

Добавлю: когда Кубатьян писал «Осень добровольца», прозы, условно говоря, «об СВО» ещё не существовало – не только в качестве направления, но и в отдельных образцах, которые сейчас, интересные и перспективные, появляются регулярно. (А речь о каких-то годе-полутора; вот как спрессовано время, и не только литературное.)

Второй уровень эксперимента – социальный. Проговорю ещё раз важное: автор, питерский интеллигент (пусть с бэкграундом путешественника-экстремала и журналиста в горячих точках), отправляясь на войну, на себе примеривает возможности плотного взаимодействия со своим народом, ощущения себя боевой единицей в общем потоке (вплоть до игнора собственной аллергии на табачный дым, а в армии, замечает Григорий, – диктатура курильщиков).

«На кухне постоянно работает телевизор. За столом сидят вернувшиеся с задания бойцы и угрюмо курят, уставившись в мерцающий экран. Антенны нет – и в ход идут DVD-диски, найденные в разрушенных домах, все подряд: военные фильмы, детективы, мультики… Странное зрелище: сидят крепкие, коротко стриженные мужики в камуфляже и молча, без улыбки смотрят “Приключения поросёнка Фунтика”. Или делают потише звук и сами что-то рассказывают:

–?Снаряд рядом взорвался, меня волной подбросило. Я пролетел немного, упал. И ничего мне. Даже синяка нет. Повезло.

–?Да-а, повезло. А помнишь Тяпу? Ему руку оторвало.

Над столом на кухне висит копия картины Шишкина “Утро в сосновом лесу” в тяжёлой раме. На картине изображены медведи, сидящие на поваленных соснах. Такие же серьёзные, как собравшиеся под картиной мужики. Если бы медведи курили, сходство было бы удивительным».

«Курящие медведи» – это было бы хорошее название для повести Кубатьяна, подчёркивающее её духовный драйв и нерв. Однако «Осень добровольца» – конечно, точнее и значительней.

Алексей Колобродов

Кто я такой?

Вместо предисловия

18 октября 2022 года я получил осколочное ранение в бедро. Не смертельное, но неприятное.