Димыч

Димыч
Григорий Григорьевич Федорец

Невыдуманная история про двух чудаков на строительной площадке без грустного эпилога. Содержит нецензурную брань.

Димыч.

Июльское солнце слепящим шаром высоко висело в голубом небе. Это лето в Сибири выдалось жарким. Всякая жизнь на строительной площадке в центре жилого микрорайона затихла. Наступил обеденный перерыв.

К вагончикам, в чахлой тени которых отдыхали бригады плотников, маляров, каменщиков, покачиваясь боками, словно разбитная бабёнка, подкатил автобус. Скрипнув тормозами, остановился. Строители заспешили в утробу ветхой вахтовки, которая возила их в столовую. Лязгнула дверь, и автобус покатил дальше, взывая мотором на пригорках, и вскоре скрылся.

На площадке остались двое: Димыч и Кольша. Димыч, владелец мясистого носа с фиолетовым отливом, работал на стройке дежурным электриком, а Кольша – его напарником. За безграничную любовь к горячительным напиткам, Димыч имел прозвище «пивосос». Сейчас, они сидели за грубо сколоченным столом, и гоняя в стеклянной банке пельмени. По очереди вылавливали переваренные комочки с мясом и жмурясь с явным удовольствием, с чавканьем съедали их, с хрустом закусывая, зелёным луком.

Как известно, само потребление пищи всегда приводит к улучшению настроения, а тем более после работы на воздухе. Немало радости двум друзьям доставляла и, припасённая к трапезе бутылка ароматного до одури «Агдама.

Напарники дожевали пельмени, причмокивая, допили «Агдам» и начали размышлять: чем занять свой досуг в оставшейся до конца перерыва время. Высокий и тощий, как жердь, Кольша склонялся к мысли, что неплохо было бы завалиться в холодке, дабы завязался жирок. Но Димыч был настроен более решительно. Его уже давно интересовало одна комната в подвале, которую маляры постоянно держали закрытой. Именно её и решили проинспектировать друзья. Быстрым шагом они пересекли прокалённую солнцем, площадку, и нырнули в темноту подвала. Изредка зажигая спички, добрели до комнатушки маляров. На удивление она оказалась открытой, что несказанно обрадовало друзей. Кольша чиркнул спичкой и Димыч огляделся. Ничего необычного не было. Валялись какие-то пустые, мятые вёдра, банки из-под краски, засохшие валики и мочальные кисти. Только в самом углу стояла огромная чёрная бочка. Посмотрев в неё, Димыч ничего не обнаружил. Тогда он пошарил внутри рукой. На пальцах чувствовался какой-то мелкий порошок.

– Кольша! Тут какая-то хреновина. Айда, глянь!

– Да ну, чё я там не видал. Пошли отседова.

Димыч напоследок ещё раз пошарил рукой в бочке, зачерпнув невесомый таинственный порошок. Понюхал его, даже лизнул. Вкус оказался нейтральный. Пару раз, смачно чихнув, он крикнул уходившему приятелю:

– Лады, пошли, покемарим.

Шагая следом за спотыкающимся Кольшей и, натыкаясь в серой темноте на шершавые стенки подвала, Димыч нюхал ладони, тёр их друг от дружку и при этом что-то глухо бубнил. Оказавшись снаружи, Кольша заторопился в тенёк вагончиков, жмурясь по-старушечьи от солнечных лучей.

– Ёшкин свет. Ни хрена себе.

Неожиданно услышав вопль, приятель крутанулся, как ужаленный. В подвальном проёме стоял Димыч. Вся его застывшая в нелепой позе фигура была словно гальванизирована серебром. В волосах кувыркались ослепительные блики; широкая грудь, как рыцарский панцирь перед атакой, сиял; в чудных изломах закаменели серебренные штаны, разгоняя игривые зайчики вокруг, благородным металлом отливали кирзовые сапоги.

Но самое великолепное зрелище представляло лицо. Его словно окунули в чан с расплавленным серебром, и теперь оно застыло античной маской древнего мыслителя, поражённого великим удивлением. Обомлевший Кольша на пополам сломался в диком хохоте:

– Ты чё охринел?!

Маска несколько ожила, толстые серебряные губы расклеились, показав того же цвета зубы:

– Етит твою мать! Во, гады! Серебрянку подсуропили! Хрен теперь отскоблишься!

– Придётся песочком потереть. А, не возьмёт, наждачком! – издевался Кольша.

– А, то стоишь, блин, как статуя в лучах заката … Аж, в глазах рябит. А может, Димыч, ты так и останешься? Сияешь, что олимпийский рубль.

– Да пошёл ты… Лучше помог бы, чем ржать. Счас бабы приедут, они нас обоих отсеребрят, мало не покажется!

– Айда к растворному узлу. Там речной песок есть. Будем отскабливаться.

– Ё моё! -глянув себе в штаны взвыл Димыч.

–И там! Хороша, бляха, красочка. Прям Аполлон.

Тут приятель опять захохотал:

– Да ты точно не мойся. Тебе в музей надо. Как статую показывать будем. За деньги.

– Отвали. Хорош ржать! Без тебя тошно, – Димыч потрусил к ёмкости с водой.

В этот момент появилась вахтовка. Увидев автобус, Димыч добавил ходу. Подбежав к баку с водой, быстро открыл кран. Хватая широкими, словно штыковая лопата, ладонями струю, он яростно обливался водой, прихватывая большие горсти песка из лежащей рядом кучи.

Конечно, крупнозернистый песок слабый заменитель мыла, однако такие усилия не могли оказаться напрасными и дали результаты. На плечах и груди появились проплешины. Но до полной победы было очень далеко. Это осознавала и сама жертва любознательности:

– Ну блин, красочку завезли. Ею только собак красить.

В это время вахтовка, постанывая рессорами, подплыла к вагончикам, и из неё начали выходить отобедавшие строители. Народ сразу оценил художественную ценность творения неизвестного автора, что металась у бака. Ржали долго. Димыч уже давно перестал огрызаться на обидные реплики и вовсю трудился на ниве отмывания. Кончилось все тем, что прораб Чупин велел ему убираться к едрёной бабушке, не мешать работать и не отсвечивать тут. Задёрганный электрик накинул на изодранное тело рубаху, торопливо пошагал домой. Благо идти было рядом. Но «пивососом» его больше никто не звал. За ним приклеилось другое прозвище: Димыч серебряные му… А вскоре он уволился. Пошёл прапорщиком на зону. Она была тоже рядом с домом.

Январь 1998г. Григорий Федорец.