Последняя лошадь Наполеона

– Ах ты, дрянь!

Карину остановили и усадили. Эля Гирфанова налила ей кофе, плеснув в него коньяку.

– Возьми, Каринка, возьми! Пожалуйста, успокойся. Тебе совсем нельзя нервничать, ты уже на четвёртом месяце.

– Да на третьем я месяце, – еле слышно пробормотала Карина. – Сколько раз повторять?

Её зубы звонко бились о кружку. Света, напротив, выглядела, скорее, задумчивой, чем подавленной. Все за ней наблюдали.

– Да, ошарашили вы меня, – призналась она, почему-то думая о часах с кукушкой. – Жаль. Очень жаль. Такая крутая хата!

– Говорю – плюнь! – проорала Анька, – ты комнату там снимаешь?

– Да.

– Сколько платишь?

– Семь.

– Почти даром! Забудь про всю эту чушь и не вспоминай. Будешь жить с хозяевами?

– С соседкой.

– А кто она?

– Молодая женщина. Рита.

– Вообще ништяк! Шикарно отпразднуем новоселье!

– Тебе бы, Анька, всё праздновать, – ни с того ни с сего разозлилась Соня.

Но тут мобильник Светы подал сигнал. Взглянув на определившийся номер, Света вышла на связь, и, быстро сказав: «Ромочка, убейся об стену!», нажала сброс. Все захохотали, кроме Карины и Сони.

– Тебе бы, Анька, всё праздновать, – повторила последняя, когда хохот стих, – а я вот не понимаю, как можно что-нибудь праздновать с таким графиком? Каждый вечер – спектакли, целыми днями – этот шизофренический геморрой!

– Какой геморрой? – не поняла Света.

Ей объяснили, что речь идёт о спектакле «Ромео и Джульетта», который должен выйти в апреле, между тем как работа над ним едва началась, и все – в замешательстве, хоть Корней Митрофанович уверяет, что смог бы и за два месяца сделать этот спектакль на высшем уровне.

– Он собрался на «Золотую маску» с ним номинироваться, – прибавила Соня. Если бы у неё в глазах не блестели слёзы, Света решила бы, что её разыгрывают. Она интересовалась театром и знала, сколько времени требует постановка Шекспира.

– Так вы его сейчас будете репетировать?

– Ну конечно! Если Тамарку Харант дождёмся. Хоть бы она в кафе зашла по дороге и нажралась!

– Ирка Поченкова – счастливая, – проронила Даша, – лежит с разрезанным животом и горя не знает!

– А у Тамары какая роль? – поинтересовалась Света, – пытаясь предугадать ответ.

– Леди Капулетти, – проговорила Анька, зевая.

– А кто играет Ромео?

– Кирилл Малютин.

Света порозовела. Малютин ей чуть-чуть нравился.

– А Джульетту?

– Карина.

Обведя взглядом лица девчонок, Света увидела, что они не шутят. Карина медленно пила кофе.

– Не поняла. Джульетта на шестом месяце?

– Ну, сошьют специальный костюм, – объяснила Эля, – После премьеры пройдут ещё два спектакля. Максимум – три. Потом сезон завершится. В августе – роды. А в сентябре Джульетта опять запрыгает, как тушканчик.

Света с трудом могла всё это представить.

– Значит, хореография будет не очень сложной?

– Да ты смеёшься? – взвизгнула Соня. – Левин уже такого нагородил, что хоть в петлю лезь! Весь первый акт – бал! Да ещё какой! Я не понимаю, ну почему никто не может уроду этому объяснить, что мы здесь – не балерины, а драматические актрисы!

– А мне идея понравилась, – возразила Ася, окончившая не только театральную школу, но и балетную. Все на Асю стали орать, включая Эльвиру, которая так же профессионально занималась хореографией. Тут пришла Тамара Харант – худая брюнетка с дьявольскими глазами и нравом, который никак нельзя было назвать дьявольским, потому что дьявол нервно курил.

– Здравствуйте, мои дорогие девочки! С Рождеством!

– Да, скорее, с Пасхой, – фыркнула Анька, – совсем сдурела? Пять дней прошло с Рождества.

– Да? Очень возможно. Я не особенно шарю в церковных праздниках. Из подъезда вышла, вижу – плакат, а на нём написано: «С Рождеством!», вот я и поздравила.

Бросив сумку на столик, Тамара быстро переоделась. Когда она стояла в одних трусах, натягивая лосины, Света заметила, что она похожа на Риту – та же порывистость, тонкость, гибкость. Вот только кожа у Риты была смуглее. Надев балетки и водолазку, Тамара весело повернулась к своим коллегам.

– Да что вы все кислые такие? Мать вашу драть! Спектакль получится! Жопой чую.

– Ты всё всегда чуешь жопой, – ворчливо отозвалась Карина, вставая, – и ею думаешь!

– Иди на… детка.

Карина к всеобщему удивлению, улыбнулась, после чего актрисы пошли работать.

Зрительный зал насчитывал лишь сто мест. Корней Митрофанович сидел в третьем ряду, что-то объясняя актерам, только что репетировавшим кровавую драку между Монтекки и Капулетти. Один из них был любимцем публики. Его звали Павел Кремнёв. Он работал над ролью отца Джульетты. Когда актрисы вышли на сцену, он перебил режиссёра:

– Послушайте, Корней Митрофанович, я могу, конечно, смотреть на то, как Монтекки бьют ногами Тибальда, глазами старого онаниста, но как я буду потом смотреть на жопу кормилицы или даже своей жены? С криком «Наших бьют!»?

– Павлик, если это – всё на что ты способен, я как-нибудь тебе объясню, чем взгляд онаниста отличается, например, от взгляда гусара. А вот и дамы! Явились, не запылились. Делаем бал!

Соскочив со сцены, Света уселась в первом ряду, между хореографом и помощницей режиссёра, Мариной. В том же ряду сидели скрипачка Вера и осветитель.