Шеф

– А с кем? – простонал Олег.

– Да с бабой он, с бабой! Ты что, не чувствуешь – бабой пахнет?

Из джипа точно вылезли двое – шкафоподобный мужик в кожаном плаще и пошлой фуражке и худенькая, кудрявенькая блондинка в брючном костюме. Она раскрыла над собой зонтик. Мужик направился к гаражу, позвякивая громадной связкой ключей.

– О Господи, твоя воля! – возликовала Оксана, спрыгнув с дивана. – Мы спасены! Сейчас я этого идиота буду на части рвать… Одевайся, живо!

Олег просить себя не заставил, торопить – тоже. Впрочем, Оксане было не до того. Задом наперед надев блузку, она просунула ноги в юбку и, натягивая ее на голую задницу, босиком выбежала из комнаты. Винтовая лестница затряслась и загрохотала под ее ножками так, что можно было подумать – по ней спускается пьяный слон, а не босоногая женщина с идеальной фигурой. Потом внизу залязгал замок, заскрипела дверь и раздались крики, заглушившие громы:

– Ублюдок! Сволочь! Козел! …! Подонок! Урод! Тварь! Сука!

Голос, конечно, принадлежал Оксане. Вторая женщина завизжала без слов – похоже было, Оксана решила выпрямить ее кудри. Кожаный шкаф молчал. Но предполагать, что он взял да умер от страха перед супругой, было слишком наивно, и потому Олег, кое-как одевшись, не стал терять время даром. Включив ночник, он на всякий случай проверил свои карманы и, убедившись, что записная книжка, водительские права и ключи – на месте, вытряхнул над постелью сумку Оксаны. Тут под окном наконец послышался хриплый бас:

– Оксанка, что за истерика? Ты взбесилась? Немедленно отцепись от нее! Это знаешь кто? Это мой деловой партнер! Ты что себе позволяешь? Ты мне срываешь переговоры!

– Переговоры, сволочь? Переговоры?

И опять визг, опять звон хороших пощечин… На одеяло вывалились из сумочки документы, флаконы, тушь, пудреница, прокладки, помада, презервативы, три фотографии и огромный бумажник. Этот последний предмет заинтересовал Олега. Вытащив из него абсолютно все содержимое – несколько тысяч долларов и рублей, он засунул их во внутренний карман куртки и застегнул на нем молнию. Отшвырнув бумажник, вспомнил про бриллианты Оксаны, которые она сняла, как только вошла. На ней были серьги, колье, браслеты и три кольца. Куда дела? Олег решил обследовать тумбочку. Не успел – в верхнем отделении шкафа, под вульгарной фуражкой, произошло движение.

– Интересно, а ты сама что здесь делаешь? Кто там, в доме? Любовник твой?

– Я забыла здесь документы! – заверещала Оксана. – Паспорт, права…

– А ну, отцепись! Отцепись, сказал! Убью, сука!

Оксана жалобно заскулила – видимо, получив по морде. Грохнула дверь, и коттедж затрясся от исполинских шагов по нижнему этажу, а затем – по лестнице. Олег понял, что его жизнь повисла на волоске. Решительно схватив тумбочку, весившую не меньше его самого, он каким-то чудом поднял ее над собою и со всей силы шарахнул ей по окну. Со звоном и грохотом проломив дубовую раму, тумбочка провалилась в ночную мглу и рухнула на Тойоту. Через секунду Олег столкнулся лицом к лицу с хозяином дома, в котором он так великолепно проводил время. Горильи лапы схватили его за горло. К счастью, они были мокрые, скользкие, и он вывернулся. Ударил – рукой, ногой. Бросился к окну. Ревнивец, даже не шелохнувшийся от ударов, выдернул из-за пазухи пистолет.

С разбегу ныряя в мокрую пасть окна, оскаленную уродливыми клыками, Олег успел попросить и Бога, и черта, в коих не верил, не зажигать над оврагом молний. Ему вдогонку прогремел выстрел, и неплохой – писклявый свинец, едва не задев его, пролетавшего над Тойотой, вонзился в землю около голых ступней Оксаны, не отпускавшей соперницу. Обе женщины заорали, отпрыгнув. Олег, тем временем, приземлился и кувырком скатился на самое дно оврага, к ручью. В его голове промелькнула мысль, что если б земля не была мягка от дождя, ревнивому мужу уж не пришлось бы тратить патроны. Ревнивый муж, между тем, уже приближался, покинув дом точно так же, как это сделали тумбочка и Олег. Оксана с блондинкой выли, как две сирены.

Кое-как встав, Олег побежал – не видя, куда, но быстро. Отставной мент помчался за ним, похрюкивая, как боров.

Дождь едва моросил. Молнии сверкали на горизонте. Олег бежал вдоль ручья, то и дело соскальзывая в него, иногда – намеренно, потому что местами береговая трава была непролазной. Раз, когда он спрыгнул в ручей особенно шумно и чуть замешкался, сзади прогрохотали два выстрела. Одна пуля коснулась его волос. Он не обратил на нее внимания, потому что думал, куда бежать. Он знал, что слева – почти отвесный, глинистый склон, вздымающийся к звериным чащобам, справа – луг и холмы, а что впереди – не помнил. Ему казалось, что лучше бежать туда. Спасла его молния, вспыхнувшая поблизости. Он увидел, что впереди сужающийся овраг сплошь зарос кустарниками – не продерешься. Тогда он свернул к восточному склону, рассчитывая на то, что грузный преследователь не сможет на него влезть.

Расчет его рухнул. Бывший омоновец оказался опытным скалолазом. Карабкаясь по двадцатиметровому склону вслед за Олегом, он буквально дышал на подошвы его кроссовок. Правда, его дыхание было хриплым. Олег дышал чуть ровнее. На его счастье, преследователь был вынужден держать пистолет в кармане, а не в руке – иначе бы он сорвался.

Лес подступал вплотную к обрыву. Мощным рывком одолев отвесный верх склона, Олег ужом нырнул в чащу. Рогатый муж ринулся за ним, достав револьвер. Большая береза, каким-то образом проскользнув промеж рук Олега, вытянутых вперед, дала ему по лбу. Лоб моментально вздулся. Олег упал, но сразу вскочил и побежал дальше. Револьвер вновь дважды рявкнул ему вдогонку, и вновь бессмысленно – пули с хрустом вошли в сосну.

Олег пробирался сквозь дикий лес со скоростью гончей, взявшей хороший след. Упругие сучья в кровь раздирали ему лицо. Врезаясь ногами в пни, коряги и корни, он падал так, что потом едва мог подняться. Нос его закровоточил, два раза пропахав землю. Очередной кувырок привел к катастрофе – правую ногу пронзила боль, да такая, что Олег вскрикнул. Вытянувшись ничком, он решил не двигаться до рассвета… И вдруг услышал шаги. Они приближались. Тихо ругнувшись, Олег поднялся и, стиснув зубы, вновь устремился в глубину леса. Конечно, уже не бегом – еле-еле заковылял, волоча сведенную болью ногу. Дождь, вдруг усилившись, заглушил шаги беглеца, и оксанкин муж обогнал его, задыхаясь. Он пробежал так близко, что его плащ, раскинувшийся от ветра, задел Олега. Олег немедленно свернул влево и прошептал: «Дождь – живой, Оксанка права… Спасибо!»

Боль стала дикой. Некоторое время он преодолевал ее, продолжая идти. Потом поскакал на одной ноге, хватая руками стволы деревьев. Потом пополз, приняв одну из двух поз Оксаны. Этот способ передвижения по лесу показался ему куда более приемлемым, чем ходьба. Боль стихла, и голова прояснилась. Он попытался сориентироваться и, вспомнив о том, что шоссе проходит на юге, решил к утру до него добраться. Лишь минут через сорок, когда ладони были изодраны до костей, его осенила мысль, что юг от востока – справа, а он с восточного направления ушел влево. Чуть не заплакав, он повернул, как ему казалось, обратно и, оставляя кровавый след, пополз по краям глухих медвежьих оврагов к болотистой середине леса.

Гроза и лес надменно разглядывали друг друга. Если бы их взоры упали вдруг на Олега – он бы, наверное, сразу умер. К счастью, им было не до букашек. Лес походил на скопище монстров, тянущих руки к горлу еще более ужасного монстра с огненными глазами и мокрой пастью.

Тело Олега, все сплошь покрытое синяками, шишками и следами зубов Оксаны, вдруг охватил болезненный жар. Буквально с каждой секундой теряя силы, Олег заполз в густой ельник, заполонивший маленькую лощину, плотно забился под многолетнюю буреломину и затих. Точнее – лишь попытался затихнуть, ибо дыхание вырывалось из него хрипом.

Елки плотной стеной обступали трухлявый кряж, под которым он затаился. Меж ними густо росла крапива и лежал хрусткий, ломкий валежник. Под буреломиной было сухо, хоть дождь лил сильный. Пахло землей, мухоморами и древесной гнилью. Закрыв глаза, Олег моментально впал в ненормальный, бредовый сон… Его разбудил валежник. Разомкнув веки, Олег прислушался. Тихий треск повторился… В ельнике кто-то был! Медведь? Человек? Этот кто-то медленно приближался… Облизав губы, Олег тихонько выбрался из-под кряжа, чудом без хруста прополз под елками и, встав на ноги, зашагал. Решил: будь что будет – не побегу.

Пройдя километров восемь, он вспомнил, что у него болела нога и был сильный жар. Боль сразу вернулась, а жар, казалось, остался под буреломиной.  Прислонившись к осине, Олег размазал по лицу грязь. Тишину, хранимую лесом на много верст, нарушал лишь дождь.

Олег пошел дальше, и вскоре понял – нужно как следует отлежаться, иначе он, пожалуй, свихнется от болевого шока. Встреча с врагом его уже не пугала – он знал, что ушел черт знает куда. Ему шептала об этом каждая капля, стекавшая по щеке.

Тем не менее, для отлежки Олег спустился в глубокий, узкий овраг, заваленный буреломом и заросший кустами. Продравшись в самую гущу зарослей, обнаружил ручей, струившийся среди мшистых кочек. Он оказался как нельзя кстати. Олег припал к нему по-звериному, уперевшись руками в каменистое дно. Вода была ледяная. Заныли зубы. Напившись, Олег умылся и растянулся возле ручья. Но уснуть не мог – болела нога. Капельки дождя, сбегая по стеблям и нежно падая на его лицо, ползли по нему, как слезы.

Так пролежал он минут пятнадцать, прежде чем понял – надо вставать, иначе потом возникнут проблемы с почками. От земли шел холод. Он пробирал до костей. Поднявшись, Олег ценой немалой потери крови из израненных рук сломал ствол орешника, острым камнем укоротил его до размера трости, покинул с ней овраг и продолжил путь. Тросточка весьма ему помогала.

Дождь не стихал. Спустя полчаса чаща расступилась перед Олегом, и он пошел среди рощ, лужаек и бугорков. За ними стоял пахучий сосновый бор. Олег пересек его под уклон, и его глазам предстали туманные очертания раскинувшейся среди лесов широкой низины. Большую ее часть занимало круглое озеро с берегами, густо поросшими камышом и осокой. Над ним клубился туман. Увидев эту картину, Олег нисколько не удивился. Предполагая, что берега у озера топкие, он решил обойти его краем леса. Как только он повернулся и сделал шаг, его осенило… Едва не вскрикнув, он поглядел на низину и – ничего не увидел. А что он, собственно, мог увидеть дождливой ночью цвета копирки? Лесное озеро под молочно-белым туманом?

Олег стоял и хлопал глазами. Что это было? Галлюцинация? Наваждение? Но туманная дымка по-прежнему отмечала края низины, мокрая темнота не имела над нею власти! Решив ни о чем не думать, Олег ссутулился и поплелся дальше, поглядывая на эту сизую дымку.

Между низиной и краем леса росли дубы. Вода звонко шлепала по их все еще густым и зеленым листьям, помогая тому, кто шел уже за Олегом, тяжело глядя ему в затылок.

Сильно сгибая палку о землю при каждом шаге, Олег добрел до угла прибрежного леса. Дальше была прогалина, застеленная, как край низины, молочной дымкой. Олег застыл, гадая, куда пойти, но тут молния обозначила за прогалиной три холма, разделенных оврагами, и дыбящийся за ними широкий склон лесистой возвышенности. Подумав, Олег решил взойти на эту возвышенность и дождаться на ней рассвета, чтоб оглядеть округу. Все три холма примыкали к большому склону, и Олег счел, что самый короткий путь к нему – по любому из них. Устремившись к ним по густой, высокой траве, он сразу набрел на узенькую тропинку, тянущуюся туда, куда ему было нужно, и зашагал по ней, даже не задавшись вопросом, кто и зачем ее проложил.

Тропинка, точно, вползала на один из холмов. Поднявшись до середины склона, Олег услышал сзади шаги. Он резко остановился. Шаги немедленно стихли. Стало слышно дыхание – неглубокое, через нос. Будь оно чуть менее учащенным – с ним бы слился шорох травы, колеблемой ветром… Олег не двигался с места, решив – пускай убивает, на беготню и драку сил уже не осталось.

Так стоял он минуту, а потом за спиной у него послышался детский плач. Олег обомлел… Ребенок! Ребенок идет за ним! Совсем маленький! Потерялся, видать… Как было не оглянуться, не подойти, не взять на руки? Но внезапно обожгла мысль: ребенку – не больше года, такой не может передвигаться сам с быстротой взрослого человека! Плач оборвался тотчас. Олег почти побежал к вершине, твердя себе, что это пройдет. Разве можно было не заболеть, так сильно измучившись и продрогнув? Ничего, ничего! Рассвет уже скоро. Страх и болезнь уйдут вместе с ночью.

Когда подъем перестал ощущаться, путь преградили елки. Протиснувшись между ними на открытое место, Олег слегка отдышался и вытащил из кармана брюк зажигалку, чтобы посмотреть, как пройти к возвышенности. Шипящее пламя затрепетало под ветром.

Олег стоял на краю обрыва. Трость выпадала из его пальцев. Рука, сжимавшая зажигалку, дрогнула. Огонек погас. Из горла Олега вырвался хриплый смех. Нет, это уж слишком… Ни Бог, ни черт не способны на столь жестокое издевательство! Быть такого не может.

«Прочитав «Отче наш», Олег опять крутанул колесико зажигалки. Оксанкин муж скользнул по нему равнодушным взглядом и отвернулся. Всем телом. Оно раскачивалось над пропастью. Толстый сук огромного дуба, к которому был привязан конец веревки, трещал и гнулся. Должно быть, висельник перестал трепыхаться совсем недавно – ветер не мог так сильно его качать.

Небо стало чуть-чуть светлее. Но это был не рассвет. Увы, не рассвет.

Проходя по длинной и узкой кромке между двумя оврагами на возвышенность, Олег думал, где и когда он умер. Не муж Оксанки, а он, Олег. Решил, что под буреломиной. Ад – для мертвых. Значит, он – мертв. Ад у него с детства ассоциировался не с физической болью, а с бесконечным ужасом и тоской. Что ж, ассоциации оказались правильными.

Он понятия не имел, зачем идет на гору, но шел так, будто ему было куда спешить. Почти не хромал. Ни о чем не думал. Дергающая боль буравила мозг, спасая от худшего – от уединения с безысходностью. Лес редел по мере подъема. Дождь продолжался. Белые клинки молний резали темноту с отрывистым, глухим треском.

На вершине росли березы и сосны. Идя меж них, Олег не заметил, как отступила боль и разжались клещи, стискивавшие сердце. Он вдруг представил, какой волшебной стала бы ночь, появись на небе месяц и звезды. Москву, наверное, было бы видно с такой горы… И точно – подступив к краю, он ощутил громадную высоту. Душа его застонала, но не от страха и не от ужаса. То была высота не склона, а звезд. Они манили Олега все тридцать лет его жизни приступами туманной тоски – не той, что осталась на холме с висельником, а той, которая была здесь. Нормальных людей она будоражит только во снах, сразу забывающихся навеки, а он, Олег, без нее не видел бы ни малейшего смысла жить. Она была необъятнее и таинственнее вселенной, эта тоска. И ночь, окутавшая лесистую гору, дышала ею. Завороженный, стоял Олег над неимоверным обрывом и упивался зовом непостижимого.

Кто-то тронул сзади его плечо. Он медленно повернулся – без любопытства, без страха, но с раздражением на того, кто посмел прервать его одиночество. Повернувшись, оторопел. Перед ним стояла красивая молодая женщина под фатою. Она держала свечу, огонек которой не ежился под дождем и не колыхался от ветра. Олег не знал, что и думать. Стоял, смотрел.

– Что ж, пойдем, – сказала невеста, взяв его за руку выше локтя. Голос у нее был девчачий, звонкий. Но по ее лицу, обрамленному темно-русыми волосами, Олег заметил, что ей – не меньше лет, чем ему: около рта – складка, в глубине глаз, огромных и синих – мертвая пустота, прогрызанная годами.

– Куда пойдем? – спросил он.

– Как куда? Венчаться!

Тут за оврагом вдруг раздалось церковное пение, зазвонили колокола. Женщина тянула Олега к пропасти. Он уперся, панически возразив:

– Мне нельзя венчаться! Никак нельзя! У меня есть жена… и дети!

– Не беспокойся. Они умрут, едва мы приблизимся к алтарю!

Возмущенно ахнув Олег решительно вырвал руку из ее пальцев. Тогда она усмехнулась и начала отступать к обрыву.

– Стой, упадешь! – заорал Олег. Она захихикала, показала ему язык, а потом поставила ногу на пустоту, и – пошла по ней, как по полу, над гулкой пропастью, жестами призывая его последовать за собой. Он не отреагировал, потрясенный.