Гильза и вишнёвые сны

Гильза и вишнёвые сны
Гоша Билибинский

Об этом не напишут в газетах, об этом не расскажут в новостях. Пердынськ, Полножопинский проспект, полночь… Момент истины? Правда жизни? Переосмысление ценностей? Какая разница. Просто цените себя, берегите себя и не поддавайтесь эмоциям.

Содержит нецензурную брань.

Гоша Билибинский

Гильза и вишнёвые сны

Гильзе Парафиновне Окрошкиной 28 лет, из них три года она работает водителем троллейбуса, и в свободное от работы время любит сочинять стихи. Иногда к ней приходит вдохновение прямо на маршруте.

Троллейбусные усики

Щекочут провода,

Щекочут провода.

Да-да-да!

А я письнула в трусики

Совсем-совсем немножечко.

Не бе-да!

М-да.

Вот такая поэзия…

Искренняя, жизненная, без прикрас.

Когда отца зовут Парафин, а мать Шайба – какое ещё имя они могут дать своей дочурке?

– А что, – говорил папа, – красивое имя. Почти, как Лиза. Только Гильза, мне кажется, звучит красивее. Я бы даже сказал, романтичнее.

Придурок. Что тут можно ещё сказать. Хотя… Сколько людей – столько мнений, предпочтений и вкусов.

Я мечтала в детстве

Балериной стать,

Но до одури любила

Хорошо пожрать.

Обожрусь и не жужжу,

Только втихаря пержу.

И теперь, судьбу кляня,

Я троллейбусы вожу.

Всего-то 105 кг при росте метр шестьдесят. Жизнерадостный неунывающий шарик. Или колобок. Кому как видится. Гильзе на это наплевать. Она себе нравится.

– Какая я пышечка, – говорит она шёпотом, рассматривая собственное голое тело перед зеркалом в своей комнате.

Конечно же, дверь при этом закрыта изнутри. А вдруг мать или отец заглянут, предлагая в очередной раз что-то перекусить. Хотя папа Парафин где-то шляется. Но мать дома и что-то там копошится на кухне.

– Доча-а! Вареники будешь? С вишней, – легка на помине мама Шайба.

– Сейчас иду, – громко отвечает Гильза, все ещё разглядывая своё отражение.

Но она не спешит на кухню. Она подходит к шкафу, достаёт запрятанные в дальнем углу одной из полок чёрные с кружевными резинками чулки и натягивает их на пухлые ножки. И опять к зеркалу. Гильза поворачивается и так и эдак. Берёт в ладони пышные груди и легонько разминает их.

– М-м-м-х-х, – слышен её тихий хищный стон.

Она касается указательными пальцами слегка набухших сосков и шепчет своему отражению: «Вот они, вишенки».

Затем Гильза одевается в домашнюю одежду и идёт на кухню, где ее ждут вареники. Целая миска. С горкой.

– Ну, как, – спрашивает мать, с умилением наблюдая, как дочка уплетает кушанье.

– Вкусно, – отвечает Гильза.

Мать улыбается, говорит: «Приятного аппетита», и уходит из кухни. Но не успевает она дойти до дверей своей комнаты, как слышит возмущённое искреннее.

– Твою мать!

Шайба спешит обратно.

– Что случилось?

– Грёбаная косточка, – отвечает Гильза, держась одной рукой за челюсть.

– Как так? Ай-ай-ай, – извиняется, оправдывается, сочувствует мама, – перебирала ведь вроде внимательно.

– То-то и оно, что «вроде», – отвечает недовольно дочь, – я, кажется, зуб сломала. Вроде!

– Твою мать!

Гильза уходит с кухни со страдальческой мимой на лице, всё ещё держась за челюсть.

– Спасибо, ма! Вареники реально вкусные, – слышится из коридора.

– На здоровье, – говорит тихо расстроенная Шайба, – грёбеная косточка. Как же так?

Вареники с вишней,