Неизлечимый

– Да ей-богу, ежели так-то.

– Продолжайте! продолжайте… Н-ну материя? Ну?..

– Ну, а дух, я говорю, следовательно – часть особая, изволите видеть?

– Положим, особая. Далее?

– А далее, вот я и сомневаюсь, чтобы оно на пользу было… например, для духа…

– Это, кажется, вы опять начинаете старую песню? – перебил Иван Иваныч и, должно быть, так ясно выразил нежелание слушать эту песню, что собеседник его почти тотчас же и во всю мочь своего голоса заговорил:

– Нет! Ей-богу, нет! Иван Иваныч! Сделайте одолжение! не о порошках…

Он как будто останавливал этими торопливыми и крикливыми фразами намеревавшегося уйти доктора.

– Как не о порошках? Ведь опять договорились до того, что «вступает» и так далее?

– Перед богом, не об этом! Куплю, ей-ей куплю, сию минуту…

– Так об чем же в таком случае? Я, ей-богу, вас не понимаю.

– Два словечка! Позвольте, дайте мне досказать, я сию минуту объясню вам. Сделайте ваше одолжение!

Коротко и резко стукнул стул: доктор, очевидно, сел и решился слушать.

– Как материя, – с расстановкою и тоном отвечающего, на экзамене ученика начал дьякон, – как материя имеет на свою пользу разные специи, так равно и дух их имеет…

И замолк.

– Все?

– Все.

– Очень приятно, по крайней мере коротко.

– И так как… – начал было дьякон тем же тоном.

– Да ведь все?

– Только еще полслова! Сделайте ваше одолжение! то есть чуть-чуть… И так как для тела, следовательно, есть разные порошки или там примочки, то для духа они пользы не дают. То, следовательно…

– То что то?

– То, что дух имеет свои, например…

– Примочки?

– Примочки не примочки, а тоже средства… Порошки для тела, а для духа – надо другое… Вот какое дело! Я, как перед богом, вам говорю, сейчас куплю железа этого, а для духа-то нет!..

Надоело ли доктору слушать все это, только он на этот раз не придирался к собеседнику, а довольно кротко сказал:

– Что ж такое для духа, по-вашему, надо?

– То-то и мудрено – «что»? Об этом-то и разговор.

– Ну, об этом вы посоветуетесь с кем-нибудь другим, я тут уж – пас!

– С кем же мне советоваться? Да тут во всем городе ни один человек не знает, что у него есть дух и есть тело… Им бы только жалованье получать… Мне спрашивать об этом некого…

– Ну, и я вам тоже не могу помочь.

– А чтение, например? Как вы думаете?

Доктор барабанил пальцем по подоконнику и молчал.

– Ежели, например, основательное чтение?.. Ведь, я думаю, оно восстановляет? а? как вы думаете?

– Конечно… – совершенно рассеянно отвечает доктор.

– Ей-ей? Я так и думал!.. Порошки – для тела, книги – для духа? Да, пить перестану?

– Это-то самое было бы лучшее…

– Ей-ей, перестану. Будь я проклят! Вот как! А? как вы думаете? И порошки, например, и чтение, ан, может быть, и восстановится?

– Очень может быть! – вовсе не интересуясь этим разговором и думая о чем-то другом, пробормотал доктор.

– Ей-богу? Ну, и отлично!.. Иван Иванович! будьте отцом родным! батюшка! – жалобно заговорил дьякон.

– Что такое?

– Одолжите книжечек! Сделайте милость!

– Какие есть, берите, хоть сейчас…

– Я сейчас, и железо сейчас…

– Заходите.

Скоро в комнату вошел тщедушный, худенький человек, в истасканном подряснике, и робко, на цыпочках, направился вслед за Иваном Ивановичем в его кабинет; проходя залом, он обернулся в мою сторону, и я увидел прежде всего крайне странные, не то восторженные, не то испуганные, даже сумасшедшие глаза, ярче всего выдававшиеся на худом, бледном, еще не старом лице, с жидкими длинными белокурыми волосами и маленькой бородкой, которую он постоянно щипал, пробираясь на цыпочках в кабинет. Тщедушное, робко согнувшееся тело, это больное, испуганное лицо и глаза, полные чего-то пугливого и неопределенно оживленного, производили впечатление чего-то жалкого и хилого.

– Вот все, что есть, выбирайте!.. Вам какие книги надо? – спрашивал мой приятель, когда они очутились в кабинете.

– Да мне бы пофундаментальнее.

– Ну, вот, выбирайте… Вот журнал не хотите ли?

– Нет, это все мимолетное.