Неизлечимый

– То есть чтоб в самую, например, в жилу?..

Дьякон ждал ответа.

– Знаете, что я вам скажу, отец дьякон, – довольно строгим тоном заговорил доктор. – Так говорить нельзя… Помилуйте! Да этакого разговора сам чорт не разберет… Что это значит – в самую точку? Где самая жила, а где не самая? Ведь это – просто чорт знает что такое! Что такое вы говорите?..

Дьякон и сам засмеялся.

– Чорт ее знает в самом деле, плетешь языком невесть что!..

– Ей-богу, ведь это невозможно!.. В точку да в жилу…

– Ха-ха-ха!.. – хохотал дьякон.

– Ей-богу, невозможно!..

После незначительного молчания, во время которого доктор, надо думать, смягчился, разговор возобновился вновь.

– Я вам говорю, – начал доктор спокойно и категорически: – железо вступает в кровь! раз!

– Так!

– Поправляет и укрепляет нервы!

– Два! – тоже категорически отчеканивал дьякон. – Далее?

– Да чего ж вам еще?

– А в душу?

– Что в душу?

– Да в душу-то вступает ли?

Этот вопрос снова как будто встревожил доктора.

– Знаете, батюшка, что я вам скажу… Мне кажется, что вы – большой охотник разговаривать! Вы сначала попробуйте – перестаньте пить да полечитесь, а потом и увидите, что будет с душой…

– И возобновляет?

– Нет, отец Аркадий, это невозможно! Это… Это… Так вы хотите, чтоб я вам душу возобновил, что ли? Так? Да?..

Доктор, очевидно, озлился.

– Да какой же мне, помилуйте, – тоже, по-видимому, ощетинившись, заговорил дьякон, – какой мне расчет там нервы эти самые, ежели оно не попадает в самую точку?

Доктор бегал по комнате в очевидном гневе и молчал.

– Никакого мне нет расчету его пить, ежели оно только обапола болезни ходит, там, в эти в нервы в разные, а в самую, значит, суть-то – и нет!..

– Нет! Ради бога, оставьте! Я не могу. Я не могу больше разговаривать так… Делайте, что хотите.

Дьякон замолк и кашлянул. Взволнованный приятель мой, большими шагами ходивший по комнате, вдруг повернул в мою и проговорил:

– Как тебе нравится такого рода разговор? Слышал?

– Да, – отвечал я. – Кто это такой?

– Не в том дело, – перебил меня озлобленный друг, – но представь себе, какова пытка каждый божий день слушать объяснения в таком роде: «нельзя ли в самую жилу», «не пущает» и так далее. Извольте их лечить!.. У одного не пущает, у другого какой-то, изволите видеть, растет в сердце горох… Что такое? Что за чертовщина? а это – порок сердца… так в Москве сказали, – горох, говорят…

Нечего сказать, любит провинциальный деятель, поймав терпеливого слушателя, порассказать о своем самоотвержении, терпении и о множестве других достоинств, которых не видят и не ценят. Добрые четверть часа слушал я эту похвалу собственным достоинствам моего приятеля, излагаемую им в виде фактов невежества окружающих, – невежества, переносимого им вот уж пятый год и за такое ничтожное жалованье (и об этом была речь). Наконец он как будто устал, потому что остановился.

– Ты спрашивал кажется, кто это такой? – вспомнив мой вопрос, переспросил он и, принявшись возиться с своими карманными часами, заводить их, прикладывать к уху, продолжал: – это какой-то сельский дьякон. Теперь он под судом за что-то. Кажется, за пьянство – хорошенько не знаю. Когда мне с ними пускаться в откровенность? Н-ну, знаю, то есть по крайней мере слышал, что жена ушла от него и, кажется, где-то учится в родильном доме или что-то в этом роде. Потом отлично знаю, что пьянствует и поминутно лезет с разными нелепыми разговорами, с точками с разными да с жилами. Надоел он мне ужасно!

– Иван Иваныч! а Иван Иваныч! – робко послышался опять голос дьякона.

– Как? вы еще здесь? – совершенно утихнув и успокоившись, изумился доктор и пошел в залу. – Что вы тут делаете? Я думал – вы уже ушли.

– Не сердитесь бога ради, Иван Иваныч! Что ж такое! Мне надо разузнать, в чем дело…

– Я вовсе не сержусь, – мягко заговорил Иван Иваныч, – а повторяю вам, что так нельзя говорить, и всякий вам скажет то же.

– Ну, я больше не буду. Следовательно, на том дело стало – принимать?

– Что такое?

– То есть железо-то, принимать, стало быть?

– Конечно, принимать…

– Превосходно! Стало быть, так и будет. Только я вас еще хотел спросить об одном, – робко прибавил дьякон.

– Сделайте милость, спрашивайте.

– Изволите видеть, – тихо, убедительно заговорил дьякон. – Теперь вы говорите порошки там, нервы, например, органы и все этакое – ведь это физика?

– То есть как физика? Я не понимаю, что вы хотите сказать?

– То есть материя, но не дух, вот как я думаю?

– Порошки-то не дух?

– Не порошки, а, например, все прочее, весь состав?

– А-а, ну хорошо, ну материя.

– Изволите видеть… даже и в «Русском слове» не сказано прямо так[1 - …даже и в «Русском слове» не сказано прямо так. – Успенский имеет в виду статьи, печатавшиеся в 1860-х годах в журнале «Русское слово», в которых с упрощенной, вульгарно-материалистической точки зрения трактовались вопросы о происхождении сознания и о природе высшей нервной деятельности человека (Ф. М. Флоринский. Усовершенствование и вырождение человеческого рода, 1865; Н. В. Шелгунов. Болезни чувствующего организма, 1864, и др.).], что, мол, это все одно… Ежели бы так, то взять палку – вот тебе хребет, обмотал бечевкой – нервы, еще чего-нибудь наддал – и хоть в мировые посредники выбирай: только шапку с красным околышем одеть…

– Ишь как у нас отец дьякон-то! Остроты отпускает!