Шанс дождливого безумия

На лице Верочки вполне могло изобразиться раздражение, но ничего подобного, – она взяла трубку с совершенно бесстрастным, сдержанным выражением пухленьких губок, голубых глаз, спокойной линией аристократически темных, – при светлых волосах! – бровей. Жена Алексея была слишком интеллигентна и тактична, чтобы дать волю чувствам и тем самым нечаянно обидеть кого-либо. Пусть даже и телефон.

– Але-у, – подчеркнуто безразлично произнесла она.

И вслед уже темпераментно, радостно: – Лельчик, кисюньчик! Как рада тебя слышать! Куда пропала?..

Из трубки послышалось оживленное щебетание. Лельчику – Леле – Оле не терпелось поделиться с Верочкой своими проблемами.

– Або-орт? – удивленно протянула Верочка. – Ну ты даешь! Два аборта за полгода. И от кого, – от законного мужа! – сказав это, она на мгновение задумалась. А по

том подвела итог своим мыслям: – Впрочем, чему тут удивляться? Это означает лишь то, что ты замужем за… за вполне здоровым мужчиной!

На этот раз лицо Верочки выдало ее чувства достаточно откровенно: красивые брови угрюмо сдвинулись к переносице, уголки рта опустились вниз. Несвойственная молодости безнадежность, усталость на секунды появилась в глазах хозяйки квартиры. Но она тут же постаралась избавиться от печальных мыслей, перевела разговор на другую тему:

– Знаешь, потрясающе, ходили с Алешей на выставку! Я тебе говорила – он у меня знаток старых голландцев. Вермеер, Хальс. Так вот…

Бороздки на лбу молодой женщины разгладились. Никто больше не мог заподозрить в ее лице печали. Если бы, конечно, оказался в этот момент рядом в комнате: в очень светлой, чистой и уютной. Отделенной, к тому же, от улицы не только стеной, окном с двойными стеклами, но и наглухо задернутыми шторами.

Так что осенний ветер напрасно с яростью атаковал парус многоквартирного дома, полукругом высившегося на краю жилого микрорайона. Верочке были совершенно не страшны его бессмысленные, злые порывы. Как впрочем и одинокий, пустой лунный глаз, заглядывавший сквозь неплотно прикрытые шторы в комнату.

Но глаз тем не менее заглядывал! К чему бы?..

Через пять минут стояния на безлюдной, погруженной в мрак, – ближайшие фонари не горели, – остановке, Алексею начало становиться не по себе.

«Вот невезуха, чтоб их всех!.. У метро автобус ждал, теперь из-за этого проклятого контролера – еще…» – он взглянул по сторонам. Ни души! В такой темноте водитель следующего автобуса вполне может не заметить его, а ведь остановка – по требованию. Сколько придется стоять? Тут и такси-то вряд ли поймаешь! Алексей шмыгнул носом, поискал в карманах платок, – промозглый, сырой холод пронизывал очень быстро. А вслед за холодом в тело вползал животный, на грани объяснимого страх, – чувство затерянности, неприкаянности в этом огромном, бездушном и, как парадокс, – совершенно пустынном сейчас для него, Алексея, городе. Пожелай малолетние головорезы из ближайшего к остановке микрорайона выяснить, какого цвета у него – залетного – кишки, ни одна живая душа не придет на помощь. Хотя в каждой из бетонных коробок, стоящих по обе стороны улицы, – сотни, а то и тысячи жильцов, которые еще не спят. Смотрят телевизор, ужинают, ругают двоечников—детей, барахтаются в постели со своими женами, а он, Алексей… И ведь никому до его судьбы, да что там судьбы, просто до жизни, самого физического существования…

«Дристун! – обругал себя Алексей. – Распустил сопли вожжой. Им нет дела до тебя, тебе – до них. Пусть барахтаются сколько хотят. Имеешь возможность иногда помогать мужьям – и будь доволен!»

Мысль показалась приятной, Алексей улыбнулся. Ну вот: так-то лучше! Стоит отвлечься – время ожидания летит быстрее, а неуютное чувство отходит на второй план.

Ты ж мене пидманула // Ты ж мене пидманула… – тихонько начал напевать Алексей.

Стоп! Откуда он взял эту дурацкую, такую не его песенку?.. Конечно, и как забыл: шанс номер два! Глаза Алексея отрешенно уставились в одну точку, – далекое, освещенное красным абажуром окно. Незнакомое и неважное…

***

Цех чаеразвесочной фабрики даже Алексею, привыкшему к шумному, многолюдному помещению редакции, показался сумасшедшим домом. Машины, расфасовывавшие чай в картонные пачки, выглядели адскими нагромождениями цеплявшихся друг за друга шестеренок, цепных передач, подвижных металлических рычагов, – любая деталь каждую секунду двигалась, клацала, скрежетала, сцеплялась с соседней. Результат – Алексей, корреспондент столичной газеты, не разбирал половины того, что говорил сейчас взявшийся проводить его по территории и цехам фабрики инженер.

Алексей в последние недели готовил большой материал о чае: собирал «фактуру» в Грузии и близ Краснодара, уже посетил несколько чаеразвесочных фабрик в разных городах. Однако дело двигалось медленно – будучи по образованию журналистом-международником, Алексей одновременно трудился над статьей по проблемам арабского мира. Надеялся опубликовать ее в одном из «серьезных» журналов. Об этих планах в редакции газеты не знали. В противном случае, наверняка бы задумались: какой работе он уделяет больше внимания – основной или внештатной?..

После уютного директорского кабинета с просторными кожаными креслами, самоваром и чашками дорогого фарфора фабрика производила особенно неприглядное впечатление. Алексей теперь пожалел, что отказался

от рюмки коньяку, предложенной директором – с виду добродушным, а по настороженному прищуру глаз – обеспокоенным приходом корреспондента мужчиной. После хорошей, большой рюмки пятизвездного армянского легче воспринимались бы и мрачные стены цехов, и что успел вымокнуть до нитки за несколько минут, которые шли с инженером от управления фабрики до производственного здания, – моросящий дождичек не вовремя превратился в ливень. Меньше бы Алексей обращал внимания на першившую в горле мельчайшую чайную пыль. Он даже подумал: «Сюда стоит приходить в респираторе!» Однако никто из работниц, похоже, на это обстоятельство внимания не обращал.

Они прошли цех и оказались у входа в полутемный коридор. Инженер уверенно двинулся вперед, за ним, стараясь не отставать, Алексей. Впереди тускло горела лампочка. Миновали несколько закрытых дверей. Буквой «г» коридор резко свернул направо. Инженер и Алексей попали в просторную, тоже неважно освещенную комнату. Ее стены до потолка были закрыты широкими стеллажами, на них помещалось множество разномастных папок. Посреди комнаты под самодельным абажуром из куска толстого картона – два сдвинутых вместе конторских стола. Вокруг – около десятка колченогих стульев, некоторые даже без спинок. На одном из столов пыхтел, испуская пар, электрический самовар, рядышком – грубые фаянсовые кружки, кульки дешевой карамели.

Вокруг стола расселось четверо бабенок, пятая, самая молоденькая, лет двадцати трех, стояла возле самовара, держа в руках заварочный чайник и пачку турецкого чая. Все бабенки были в синих рабочих халатах…

– Мать вашу!.. – похоже не сдержавшись, позабыв на секунду приличия, матерно выругался инженер. Алексея покоробило.

– Какого… вы здесь расселись? – доставая из кармана пачку папирос, продолжил инженер. Трясущимися руками изрядно пьющего человека, закурил одну. Бросил

спичку на пол, придавил ее давно не чищенным ботинком..

Совершенно не смущенные таким началом, бабенки с любопытством взглянули на инженера, ожидая продолжения. Пока им было не до Алексея.

– Договорились: желаете попить чаю, по одной, по две, но сразу всем из цеха не уходить! Договорились. Так как с вами, лахудрами, по-хорошему, если вы на все договоренности класть хотели?! – почти закричал инженер.

– Виталий Сергеевич, дорогой, чего же нам, бабам, класть? У нас этого не имеется. Вот ты на нас иногда кладешь! – улыбаясь, с расстановочкой произнесла та, что держала в руках чайник

Бабенки прыснули. Инженер досадливо сплюнул на пол.

– А тебе, Татьяна… – произнес он, впрочем, более миролюбиво, не иначе, оценив тщетность попыток совладать с женским войском. Несколько мгновений смотрел только что говорившей бабенке в глаза. – Тебе, считай, больше других доверял… Что же ты меня обманула? Тимошкин, оказывается, день прогулял, а ты ему закрыла, так твою!.. – вновь выругался инженер.

– Ты ж мене пидманула // ты ж мене пидманула, – пропела Татьяна на украинский манер. Сняв крышечку, поставила чайник под струю из краника самовара.

– Вот, пожалуйста, – кивнул на нее инженер, обратившись к Алексею. – Татьяна Загодеева, нормировщица. Больше остальных на условия труда жалуется… С ней и поговорите.

– Чего? В чем дело-то? – на этот раз испуганно произнесла молодая женщина, уставилась на Алексея.

А он уже давно, с момента, когда вошел сюда, разглядывал ее: невысокая, с полной грудью, бедра – не широкие, но женственные, плавно очерченные тканью рабочего халата. Татьяна Загодеева была красива той вульгарной, броской красотой бабешек из рабочей среды, которая с годами быстро проходит, уступая место сварливому выражению лица и жирному, отвисшему подбородку…

***

Что-то в окружающей обстановке изменилось, мысли Алексея торопливо вернулись из дней недавних к настоящему. Нет, ничего страшного – просто окно, освещенное красным абажуром, погасло. Да за поворотом раздалось очень знакомое, сейчас ласкавшее слух, урчание дизельного мотора. Значит, подойти поближе к проезжей части, чтобы фары автобуса неминуемо выхватили его из темноты. Но тогда придется расстаться с грибком остановки и оказаться под проливным дождем. Однако тут выбирать не приходится! Алексей шагнул вперед.

***

– Ужинать будешь? – спросила Вера и отвела руки мужа от своих плеч.

– Не хочу. Желательно… – он заговорщицки подмигнул ей.

– Желательно чего?.. – действительно не поняла она.

– Ну этого… – Алексей вновь подмигнул, шагнул к жене ближе (теперь смысл до нее дошел). Он хотел произнести слово поточнее.

Предугадав намерение мужа, испугавшись, Вера не дала ему сказать:

– Нет, нет, я не в силах больше… Я не в силах слышать от тебя эти ужасные жаргонные словечки!

Она отошла от него к висевшему на стене прихожей зеркалу.

Алексей зло скривил губы, однако сдержался, промолчал. С детства ему были свойственны неожиданные для окружающих, да и для себя, резкие вспышки ярости, возникавшей мгновенно. Поводом мог служить любой пустяк. Он бил приятелей в песочнице – те неумело играли в предложенную им игру. Однажды с силой запустил хрустальной вазочкой в приходившую на дом учительницу музыки, – ей не понравилось, как он приготовил урок… Сейчас боязнь скандала заставила обуздать себя. Ведь иначе они наверняка лягут спать в разных комнатах.

– Отскакиваешь, словно тебе чужой! – тихо произнес он.

Впрочем, с нее достаточно выражения его лица – хищный, недобрый прищур глаз, выдвинувшаяся вперед, без того массивная, нижняя челюсть, искаженная раздражением линия тонких губ. В глазах Веры мгновенно заблестели слезы.

Словно удовлетворившись результатом, Алексей вздохнул, сел на стоявший в прихожей стульчик. Снял туфли. Уставился в красный половичок.