смерть сильней столетних судеб.
У Тейшебы нету друга —
и не будет…
Ереван
Древний пейзаж
В Армении – дождь, в Армении – ветер и холод.
На скользких камнях сидят молчаливые птицы.
В Тейшебы дворце я слышу грохочущий молот,
и гром по горам разносится вновь вереницей
серебряных нот. Листва горемычная ноет,
как будто бедняк о боли в разбитых суставах.
Молчит Арарат. Ковчег наклоняется Ноев —
гнетет его мир, гнетет вековая усталость.
Все в прошлом: потоп, животных крикливые орды,
и стоны людей. Осталась лишь сила османа,
ислама оскал, его по захватам рекорды.
Как старый ковчег, живучи на свете султаны…
Санкт-Петербург, Ереван
Художник
Сижу в окруженьи антенн я,
проносится мимо мой век.
Неужто когда-то Мантенья
здесь жил, как земной человек?
Неужто бродил мимо окон
дворцов, мимо старых церквей,
привычно взирал на пороки
привычных к порокам людей?
Внимательно слушал поэтов
(что строчки меняли на звон
монетный), но часто при этом
в раздумия был погружен.
Потом среди стен вырастала
могучих людей череда,
пророки, безбрежные дали
и гор недоступных гряда.
Мантуя
Грустный стишок
Блокнот запыленный возьму,
о звездах стишок набросаю.
Конечно, никто моему
не рад будет светлому раю.
Ну, что ж… Напишу я о том,
как люди живут в преисподней,
и краски не буду притом
сгущать ради славы Господней.
Поверят, запишут в друзья —
сегодня нам бездна дороже, —
но вряд ли обрадуюсь я
стихам таким, ласковый Боже.
Так пусть этот грустный стишок
растерянно смотрит мне в очи,
и жизнь этих глупеньких строк
пусть будет как можно короче!
Скит (совет другу)
После слез и словесного сора
очутись в новгородской глуши,
там, где волны лохматые спорят
и шуршат на ветру камыши;
там, где церковь на солнце сверкает,
как шкатулка в покоях царя,
и вечерней порой навсикаи
носят горы чужого белья.
Сядь на камень. В бесцветные дали,
словно в зеркало, друг мой, взгляни,
и тогда среди бед и печалей
золотыми покажутся дни.
Великий Новгород, Псков
Кошкина беседа
Свернулась калачиком рыжая кошка
на старом диване, богатом на скрип,
обычная кошка,
худая немножко,
но с богом кошачьим она говорит.
Ведет она с богом своим разговоры
о трудном, суровом кошачьем бытье:
с соседом раздоры —
задирой и вором,
опасно гулять по ночам во дворе.