они страшно радовались, тем более, что сами родители никуда не ездили.
Миновали большое поле, а там начались деревья, высокой,
сплошной стеной и без конца: сосны, березы и кустарники.
Тятенька свалился на спину и так лежал, разглядывал небо,
мелькавшее между кустами. Это было начало тайги.
Дашка прижалась рядом, смотрела на обрывки голубого неба
с белыми проплывающими облаками. Дни стояли теплые,
схие,по утрам туманились. Ягод было очень и очень много разных, какие
рождались в Сибири. Особенно много было брусники,
крупной, красной с белым бочком. Кислицы и смородины тоже. Год выдался ягодный, грибной. В бору глухо, темно, сыровато. Птицы поют и свистять на разные голоса.
Где-то шуршит валежник, то затрещит подгнившая сосна, падая вниз. Шумит между ветвей ветер. Страшновато в бору, но заманчиво, таинственно, как-то даже сердце замирает не
только у детишек, но и у взрослых. Молчат Петенька и Дашка. Вдруг кони остановились.
– А что мы встали, тять? – спросил Петька.
– Ладно, валяй – лежи, сейчас узнаем, – и в это время мать
– Арина спустилась с рыдвана и попала на такую густую лужайку, где все усыпано было темно-бурой брусникой, обежала вокруг и давай брать, наклонясь чуть не до земли. Потом подошла к подвода:
– Паша, полазим тут – так много здесь ягоды. Ехать не надо
дальше – обыденкой обойдемся. Километров десять,
пожалуй , отъехали от дома, вернемся засветло.
Отец круто свернул с дороги, отъехал подальше и распряг лошадей. Буланый-то свой, а Гнедка попросил у брата – вдруг и наберут чего, так будешь тащиться до дому полгода, на
одном – то коне, потому и взял у брата.
Мать любила собирать ягоды. Сделает пальцы грабельками и
гребет обеими руками – только шум стоит. Ребятишки, сначала собирали
голова, то за птичкой какой-то невиданной увязались бегать,
то спать захотелось.
Между тем отец с матерью уже заканчивали сборы, решили
отправляться домой, обратно. Невыносимо ныла натруженная
нога у Павла. Вечерело. Нагруженные кадушками да ведрами, заполненными до краешка, радостно отправились в обратный путь.
Жаль расставаться с таким богатым местом, другого такого не будет. Это уж как всегда – бросишь одну полянку, думаешь, лучше найдешь, – хвать, а такой не будет. Рад вернуться обратно, но сколько ни кружи– не найдёшь её.
Пока выезжали из леса, стало заметно и быстро терпеть.
Ехали тихо, шагом. Отдохнувшие кони рвались в дорогу, особенно домой, но отец придерживал – нагрузились-то
порядком , да и ребятишки улеглись да уснули, жаль трясти. Вот еще один поворот, и конец окраине тайги, тут уж будет посветлее, да и дорога своя да ровная.
Как вдруг из-за поворота вылетает один, за ним
другой и третий на здоровенных конях три темных обросших мужика, подлетают к подводе, встали с двух сторон, и один из
них самый молодой, сказал:
– Стой, хозяин, разговор есть.
Отец остановил лошадей.
– В чем дело? – тихо спросил он. Павел понял в чем дело. В
те времена, особенно начиная с памятного четырнадцатого года, бродили по дорогам и тайге недобрые люди, не только по лесам, но и
даже по поселкам и около. Они искали, чем бы поживиться,
лишь бы кого прибить, потешиться, ограбить, одним словом, разбойники. Понял Павел, что за люди повстречались ему на глухой дороге,но нашёлся:
– Здорово, робята (по-старому называли робята), но никто ему не ответил.
– Да-а, – протянул один, – и удача же добрая, – хмыкнул он.
– Что везешь? – ткнул кнутовищем другой.
– Смотри – сам видишь! Ягоды да грузди – чего больше в боруто бывает.
– Кое-что и бывает, – заухмылялся один.
– А не золото? – пошутил другой. – А это что?
– Ребенок! – ответил отец.Девка?
– Дочка, дочка моя, Дашутка, – заметно заволновался отец.
Впереди на подстеленных тряпках лежала пятилетняя Дашутка.
Её черные волосенки разметались по лбу. Щеки горели огнем.