Дарья Рябинина о людях Сибири

Долго беседовали бандиты, сытно наевшись, развалясь, лежали

поодаль дороги и думали, что скоро придут наши и станет все постарому, но тогда уж все, заживем, а то что-то даже ездить перестали на базары люди. Но повернулась жизнь, да не в их сторону. Зря

ждали бандиты прихода белых. В тридцатых годах, т.е. в тридцатый

год, вдруг начали организовываться везде и всюду колхозы, и с 1928

года кое-где. Бандиты в страшной панике кинулись кто куда! Одни

забились по домам, другие – в самую глушь тайги. Поняв, что все

пропало, пришел последний конец, передрались все и разбежались.

Тарас, распрощавшись с сынами, забился дома. Съездив на базар

для отвода глаз, выслушивал, высматривал в деревне обстановку.

В первую очередь стали в колхоз вступать бедняки да середняки. Рябинины пошли в колхоз почти первые. Имущество сдали в

колхоз. Отец запряг коня, погрузили плуг, борону, сортовку, веялку и Петька сам все отвез и снова приехал за остатком. На следующий день приехали мужики на их коне и спросили пшеницу.

– Даю пшеницу, хоть сегодня забирайте.

Но они сразу записали, сколь мешков, и уехали, потом это, мол,

пойдет на посевную.

– Ну, мать, теперь не одна будешь ты работать, и я буду чемто полезен. Берут меня в контору сторожем. Дети наши примут

новое, хорошее дело, видно, им наречено в жизни от бога жить

лучше, чем жили мы. Оно, брат, вместе-то дружно, и работать веселее, и жить легче. Не нам распоряжаться их жизнью, это видать

верный и честный путь, я рад за них, мать, ей богу – хоть уж давно перестал верить,с тех пор,как меня бог обидел,ногу отнял.

– Что ты, что ты, опомнись, ты еще самый счастливый, другие

совсем не вернулись или вернулись, да помрачение получилось, в

банды подались, теперь вот бродят где-то голодны-холодны. Так

уж пусть, – сказала Арина, – только вот я, Паша, не честная к тебе!

И всему свету!

– Как так? – изумился Павел и строго посмотрел на Арину.

– Этого не должно быть – я знаю! Ты верна мне, ты должна

быть, во всяком случае, справедливой!

Арина улыбнулась и ушла в сенки.

Отец задумался:

– Вот это дельце! Вот это номер, эх, а я не знал!

Через несколько времени приходит Арина и подает в тряпице кошелек – тот самый, который она прятала на чердаке в

карнизе. Который много лет назад кинул им молодой красивый

разбойник.

– Где взяла? Что это? Чей? – и подозрительно посмотрел снова.

– Вот, Пашенька, моя неверность! Хранила я это горе, не сознавалась тебе – боялась, снова выкинешь. А ведь это же золотые!

– Только и всего? – обрадовался Павел.

– Только и всего, столь их и было, – оправдывалась она перед

мужем.

Павел усмехнулся и радостно выпрямился:

– Ну, это дело – полдела исправимо, справимся!

– Не говори, Паша, так, а лучше вспомни, как он попал к нам.

Ты грешил на Агапку.

– Бабки Агапки давно уже нет с нами, а мы все на нее грешим…

а оно вот где таится – проворчал отец.

– Я ни одного зернышка не взяла, Паша! А как я нуждалась!

Его, видно, Петюнька тогда-то спрятал, а я нашла. Этот проклятый кисет – он мне всю душу вывернул, сколько ночей промучилась я, а сознаться – выкинешь и думать нечего. А если он вдруг

приедет к нам – кинула бы я ему в глаза, окаянному, и душе легче!

Павел медленно высыпал содержимое себе на ладонь, зажал в

кулак и долго думал, уставясь в пол. Наконец встал, высыпал все

золото в кисет, т.е. тот же кошелек, и сказал:

– Оно нам ни к чему, Ариша, мы не знаем ему цену. Пусть оно