Перст Кассандры

Фредрик Дрюм надолго застыл в напряженной позе, тупо созерцая запертую дверь. Ключ к подвесному замку лежал на столе перед ним.

Но замок висел на двери с другой стороны.

Он был заперт.

Вот именно. Заперт в подвальном помещении, куда годами никто не наведывался. Он заставил себя спокойно сесть, проверил лампу, убедился, что керосин весь вышел. В нишах стояли наполовину сгоревшие четыре свечи. Еще три он принес с собой.

Фредрик оставил гореть только одну свечу.

После чего тщательно исследовал запертую дверь. Результат был неутешительный. Массивная дверь не поддавалась ни на один миллиметр, сколько он ни давил на нее всем телом. Стальная плита в обитой войлоком стальной раме. Петли надеты на болты, вбитые в каменную стену. Эту дверь и тараном не прошибешь.

«Спасибо. Огромное спасибо». – Он не знал, кого благодарит, но не смог удержаться.

После чего заорал, что было сил, кричал так, что челюсти трещали и голосовые связки заставили гипофиз вибрировать так, что череп едва не лопнул, и с потолка посыпалась известка.

Орал не от страха – просто проверял, как поведет себя звук здесь, в подвале дома номер три на улице Саксегорд в Старом городе.

Проверка его не обрадовала. Каменные стены поглощали звук, как мешки с песком поглощают пулю.

Фредрик проверил свои запасы. Почти половина батона, немного сыра, полкило фруктов, полторы бутылки вина. Все. Нет: по одной капле воды каждые двенадцать секунд. Сколько может он протянуть?

Больше сорока суток.

А затем сходство между ним и стильно размещенными Халлгримом в разных концах кельи останками будет с каждым днем увеличиваться.

Ситуация предельно ясная. Грубая сила тут не поможет. Или?

Он повернул голову, посмотрел на трубу под потолком. Труба! Если пробить в ней дыру, вода перестанет поступать в жилые помещения наверху, начнутся поиски причины, и рано или поздно замок на двери снаружи взломают.

Насколько рискованна такая затея? Фредерик еще раз проверил дверную раму и убедился, что осуществление его замысла равно самоубийству. Дверь плотно прилегала к войлоку, помещение было закрыто почти герметически, вода наполнит его доверху задолго до того, как жильцы дома примутся впустую вертеть ручки кранов. Он утонет, словно крыса.

Фредрик постучал пальцами по столу, набирая номер на воображаемом телефонном аппарате.

– Алло, это директор управления по охране памятников культуры? – Говорит Фредрик Дрюм. – Я сижу сам знаешь где.

– Северные Помпеи.

– Ну да, заперт.

– Поделом мне?

– Найти тайный ход, говоришь, который соединял монастырь на Большом острове со Старым городом? Спасибо. Сейчас же приступаю к поискам.

Неукротимый оптимизм и напористый характер вооружили Фредрика свойствами, как у инструмента высшего класса. Он мог, соединив кончики пальцев, вызвать веселый поток фотонов, создать внутреннее поле игривых элементарных частиц, эффективно вытесняющих все признаки душевного тромбоза и психологической тундры. Глядя в черные бездны, с кьеркегорской иронией извлекать на поверхность дьяволов, наносить на них розовый макияж и облекать в клоунский костюм. Мог преспокойно подойти к зловонной падали, чтобы установить, что в ходе разложения выделяются конкретные пахучие вещества. Короче говоря: он был наделен способностью превращать негатив в позитив. Плюс на минус непременно давал плюс.

А потому он и теперь не стал предаваться безнадежности. Перед тем как показалась рука и захлопнулась дверь, мысли его текли по весьма плодотворному руслу. И в ближайшие часы Фредрик не намеревался прерывать их течение, напротив, желал развить их, соображаясь с ситуацией, в которой очутился.

Итак, невозможное присутствие Ашшурбанипала в гостиной Халлгрима сделало невидимым убийцу. Невозможное сделало невидимым возможное.

Кто-то следовал за ним в Старый город. Ощущение слежки его не обмануло. Кто-то прокрался в подвал, стоял, подглядывая, за дверью и потом захлопнул ее.

Вряд ли рука принадлежала какому-нибудь киношному гангстеру. Возможно, она принадлежала тому, кто желал остаться невидимкой. И все-таки он не видел логики в том, что тот или те, кто убил Халлгрима, посчитали нужным и его убрать. Фредрик не мог припомнить, чтобы за последние год-два он сказал или написал что-нибудь такое, что могло бы настроить против него теологических фундаменталистов или милитаристски мыслящих философов, или консервативных археологов.

Первая свеча почти догорела. Он зажег новую и приступил к систематическому исследованию стен. Бетон и грубые каменные блоки. Никакого намека на тайный ход. Он заперт так же надежно, как золото в Форт-Ноксе, где хранился золотой запас Соединенных Штатов.

Фредрик настороженно поглядел на хлеб, сыр и вино. Кажется, он уже проголодался и хочет пить? Кажется, у него сосет под ложечкой и во рту совсем сухо? Ерунда, он только что ел и пил.

Он рассеянно полистал несколько книг, которые взял на полке Халлгрима. «Канцлерство и Мариинская церковь в Осло в 1314–1350». «Штудиен цур Гешихте дес Нордеуропеишен Штадтсвезен фор 1350». «Акта Региа социетатус скиентариум ет литтерарум Готенбургенсис». Красивые названия. Листая, он попытался тихонько насвистывать какую-то мелодию, но звуки прилипали к губам.

Когда среди ночи догорела четвертая свеча, Фредрик Дрюм вскарабкался на стол и принялся выстукивать бедренной костью SOS по водопроводной трубе. Около часа продолжал от отбивать три коротких, три длинных, три коротких сигнала, рассчитывая на то, что эти звуки должно быть слышно по всему дому. Если трубы нигде не соединяются пластмассовыми переходниками. Что вполне вероятно. Например, между подвалом и первым этажом.

Не очень-то весело будет в подвале, когда догорит последняя свеча. Холодно, сыро. Надо поберечь свечи.

Несколько часов он просидел в полной темноте.

Когда часы показывали шесть утра – стало быть, он провел в подвале двенадцать часов, – Фредрик съел кусок хлеба и запил остатками вина из первой бутылки. Зажег свечу и совершил пятнадцатиминутную прогулку вдоль стен, пытаясь изгнать дремоту. Позевывая, смотрел на капли, которые продолжали в том же темпе падать на пол из трубы. Пришел к выводу, что место протечки находится где-то выше подвала.

Размышления в темноте не были особенно плодотворными. Ему никак не удавалось сосредоточиться на убийстве Халлгрима и загадке Ашшурбанипала, в голове настойчиво вертелась другая мысль: надо как-то выбраться отсюда!

Меньше тридцати часов назад он сидел в хлеву в Луммедалене, желая быть ничего не ощущающим ничем. Безмолвие и мрак. То было намеренно выбранное место и состояние. Здесь в подвале – тоже мрак и тишина. Но эта тишина гнетет его, парализует все органы чувств. И мрак – сплошной сгусток не поддающихся толкованию письмен.

Он подобрал еще одну бедренную кость и принялся стучать ею по двери. Уж этот звук должно быть слышно на дворе?

Центр помощи престарелым. Здесь живут почти одни восьмидесятилетние старики. Наверное, у них со слухом не ахти как. Тем не менее он продолжал стучать, барабанил в дверь, пока средневековая кость не раскрошилась. Черт с ней, с археологией, он будет делать все, чтобы только привлечь к себе внимание.

В девять часов он, сидя в кресле, бездумно созерцал пламя свечи. Пусть горит. С ней уютнее, с ней теплее, и мысли не так разбегаются.

– Проснись, Ашшурбанипал, ты жив! Ты был последним из великих царей-воителей и вместе с тем первым воителем, сделавшим войну неотъемлемой частью мирового порядка. Ты был убийцей львов, империалистом, колоссом, который сокрушал все на своем пути. Разве можешь ты стоять на месте, Ашшурбанипал, пусть даже ты сделан из четырех тонн гранита, тебе не дано изведать покой, слишком велики твои злодеяния; души убитых тобой поднимают тебя вверх, и ты паришь, словно перышко! Они толкают тебя туда и сюда – слышишь смех? Играют тобой, дразнят тебя, потому что ты был женщиной, женщиной, Ашшурбанипал, эллины называли тебя Сарданапалом, говорили, что ты был слабаком, жил взаперти в своем дворце, точно женщина. Проводил там время в обществе других женщин, носил женские одеяния и по обычаю распутных женщин так умащал лицо и тело румянами и другой косметикой, что выглядел женственнее самой страстной женщины. У тебя даже голос был женский. Стоит ли удивляться, что ты паришь по воздуху? Пусть даже ты в мужской похвальбе писал под своими изображениями…

– …смотри на пламя, Фредрик!..

– …что в расцвете сил, босиком в пустыне, схватил за уши разъяренного льва и с помощью Иштар и Ашшера пронзил его тело копьем. Кого еще ты пронзил потом, кого разрубил двойным топором? Ты хвастался тем, что порезал, как овец, всех жителей побежденного города, что твои полководцы сдирали кожу с поверженных врагов, что ты схватил только что появившегося из материнского чрева младенца и, привязав пуповину к ошейнику цепной собаки, погнал ее по улице…

– …это правда, Фредрик, пусть свеча горит, думай!..

– …а в Сузах, Ашшурбанипал, ты надругался также над мертвыми, разгромив эламитов, велел бросить в реку саркофаги умерших царей, теперь они вернулись за тобой, они мстят! Прислушайся, все женщины смеются над тобой. Ты, который сам был женщиной, но никогда не отваживался любить, неужели ты верил, что способен покорить весь мир? Теперь ты легче перышка, и мы перемещаем тебя, нас много, тех, что не желают войны, не согласны с тем, чтобы рыканье льва прерывалось острым копьем, бешеной ненавистью, животным неведома ненависть, Ашшурбанипал, а человек – одно из животных, чтобы поднять то, что неподъемно, нужно помыслить о том, о чем еще никто не мыслил…

Когда фитиль утонул в расплывшемся стеарине и погас, Фредрик поднялся с кресла так резко, что уронил его и чуть не опрокинул стол.

«Ну да! Ну конечно. Чтобы поднять неподъемное, нужно помыслить о том, о чем еще никто не мыслил», – прошипел он во мраке.

Затем достал из сумки новую свечу и зажег. После чего опустился на колени у одной стены, сердито отодвинул обломок церкви Святого Климента и принялся ковырять брусчатку. Отделив один брусок, нащупал под ним мягкую землю.

«Так какую же мысль мы выберем, – бормотал он. – Такую, которую никто не мог допустить в средние века, или средневековую мысль, немыслимую в наши дни? Все зависит от того, в какой действительности я пребываю сейчас».

Он пребывал в средневековье.

Стало быть, можно подумать о чем-нибудь из области атомной физики. Почему бы нет? В такой среде, в такой обстановке подобные мысли могут произвести магическое, страшное впечатление. И вызвать неожиданные последствия. Однако ему нужна совершенно девственная мысль, неведомая прежде ни одному живому существу.