Вьетнамские каникулы. Необязательная встреча

– Ну, как хотите, настаивать не буду, – произнес Виктор, наливая в два гостиничных стакана.

– Виктор, можно вопрос? – не удержался я, – вы кто по профессии и образованию? Я почему-то убедил себя, что вы директор завода.

– По образованию я экономист, а по профессии хозяин небольшого консервного завода на Сахалине. А что?

– Поверьте, ничего. Просто праздное любопытство. Когда я зашел в бар, убедил себя, что отец Александр иеромонах, а вы директор завода.

– Понятно. Батюшка, а можно теперь к вам вопрос? – сказал Виктор, сразу после того как они с Эриком выпили и закусили.

– Пожалуйста.

– Вот вы дали обет безбрачья – это понятно, значит, семью нельзя иметь, а что еще вы Богу пообещали?

– Послушание и нестяжание.

– Это что? Или правильнее сказать – это как?

– Послушание – это отказ от своей личной воли. С момента как ты становишься монахом, ты должен делать не то что хочешь, а только то, чему учат и наставляют. Для современного человека, отказ от собственной воли малопонятен. Людям в голову не приходит, как можно в трезвом уме и светлой памяти отказаться от собственного «я»? Это очень сложная тема. В общих чертах понятно?

– Понятно.

– Теперь о нестяжательстве. Это добровольный отказ от владения какой-либо собственностью. То есть, становясь монахом, ты фактически обещаешь до конца своих земных дней жить в нищете.

– Как ворам в законе, – прокомментировал Виктор, – им тоже нельзя иметь имущество и семью.

Потом одумался и добавил:

– Согласен. Аналогия наверно не уместная. Можно еще вопрос?

– Да.

– Вот вы евромонах.

– Иеромонах.

– Извините. Иеромонах – это какой-то особенный монах?

– Наверно нужно начать с того, что в Православной Церкви существует два духовенства белое и черное.

– Ух ты! Темные и светлые силы? Прям как в кино! – не удержался сахалинский «консерватор».

– Виктор, давайте дослушаем, – предложил я.

– Если все упростить, то и те, и другие слуги Церкви, но белому духовенству можно иметь имущество и семью, а черному, монашествующему, нельзя. Если вы зайдете в обычный городской храм, то увидите «белых» священников, а если приедете в монастырь, то там все чины состоят из черного духовенства. Иеромонах – это просто монах-священник.

– То есть, вы себя держите в «черном теле», а «белые» расслабляются! – резюмировал хозяин консервного завода.

– Никто из служителей Церкви не расслабляется. Это только на первый взгляд кажется, что белому духовенству легче, а на самом деле монахам, может быть, даже в чём-то проще живется. Нет такого количества мирских искушений. Да и потом, семья, Приход, Храм – все это груз, который белый священник тащит на себе каждый день, – произнес отец Александр, пригубив остывающий чай.

Возникшую паузу заполнила стихия, напомнившая о себе грохотом и дребезжанием окна. Со свистом и каким-то странным чавканьем, из всех щелей оконного проёма полилась вода. Несмотря на то, что во Вьетнаме полгода идут дожди, в большинстве домов стоят дешевые алюминиевые окна, которые даже при небольшом наклонном ветре пропускают воду. Мы отодвинули кровати вглубь комнаты и убрали с пола вещи, но оконный водопад внезапно прекратился.

– В 2006 году, когда здесь был тайфун «Сангшен», у меня на тринадцатом этаже было по колено воды, – начал Эрик, – столько людей погибло.

– Давайте не будем о грустном, – произнес я, стараясь переменить тему, – отец Александр, а вы можете рассказать нам, что подвигло вас к монашеству? Ведь в наше время уйти в монастырь – это подвиг. Конечно, если это не очень личное. Расскажите. Мне кажется, всем будет интересно. Ведь сейчас по всему миру количество монахов в монастырях уменьшается. Люди не хотят расставаться со сладкой, порочной жизнью.

Отец Александр на минуту задумался.

– Хорошо. Расскажу.

Глава 2. Ольга

– Родился я и вырос в Ленинграде. Взрослел без отца. Это конечно наложило определенный отпечаток, но по большому счету все как у всех – детсад, школа, воинская повинность, институт. Среди родственников и близких, верующих не было. В Армии, увлекся книгами. Сначала стал читать абсолютно все. В то время в Советском Союзе книги были дефицит и поэтому выбирать не приходилось. Потом перешел на мировую классику. Книги меня настолько увлекли, что я уже не мыслил свою жизнь без них. В какой-то момент возникла идея стать книжным реставратором.

Вначале я работал учеником подпольного коллекционера и по совместительству официального лекаря старины, при небольшом благотворительном фонде. Но через год, узнав все секреты реставрации бумажных сокровищ, отправился в свободное плавание. На волне девяностых открыл своё издательство. Проработав несколько лет, прогорел. После долгих скитаний получил работу в Центральной Городской Публичной библиотеке. Денег платили немного, но зато я занимался любимым делом, читая и реставрируя старинные книги. В свободное время подрабатывал, делая переплеты на заказ.

И вот внезапно, в мою спокойную размеренную жизнь ворвалась любовь. В нашей библиотеке появилась новая работница. Это была молодая красивая девушка, которая, не смотря на юный возраст, сразу стала начальником отдела иностранной литературы.

Сказать, что я влюбился в это милое создание до беспамятства, это ничего не сказать. Я практически обезумел, потеряв сон и покой.

Когда она проходила мимо, оставляя за собой утонченный шлейф цветочного благолепия, у меня возникало желание жить и творить, но стоило ей исчезнуть из поля зрения на несколько дней, для меня меркли краски, и все валилось из рук.

Несмотря на юный возраст и ангельскую внешность, от нее веяло умом и начитанностью. Когда я послушал ее выступление на пресс-конференции, посвященной какому-то просветительскому проекту, влюбился еще сильнее.

Недолго думая, я начал ухаживать, но Оля, так ее звали, взаимностью не ответила.

Наше небольшое окно опять заохало и задребезжало, но в этот раз как-то по-особенному. Возникло впечатление, что оно держится из последних сил. Разыгравшаяся стихия не оставляла надежды затопить нас, продолжая вливать в оконные щели декалитры мутной воды.

На верхнем этаже что-то громыхнуло и ударило по крыше. Послышался звук разбитого стекла. Через минуту в нашу комнату заглянул обеспокоенный хозяин. Увидев огромную лужу и целое окно, он, улыбнулся и быстро удалился.

С первого дня пребывания во Вьетнаме я заметил удивительную особенность местного населения – улыбаться по любому поводу. Нет, это не та дежурная улыбка, которой нас встречают в американском фастфуде. Здесь улыбка маска на все случаи жизни. Вьетнамцы улыбаются смущаясь, грустя и веселясь. Знакомый рассказывал, что, когда он попал на похороны отца вьетнамского друга, на пороге дома усопшего его встретили с улыбкой.

Виктор налил себе и Эрику. Товарищи по заточению, быстро и без тоста выпили. Для Эрика такая ситуация была не впервой. Он частенько встречался с капризами природы, как на берегу, так и в море, а вот директор завода, несмотря на внешнюю раздухаренность, заметно нервничал. Напитывая кровь шотландским виски, он явно надеялся спрятаться от тайфуна под зонтиком алкогольного безразличия.

Я посмотрел на совершенно спокойного отца Александра. Было странно, что та девушка в библиотеке не ответила ему взаимностью. Бывший книжный реставратор, был определенно красив. Высокий, с широкими плечами, он восседал на дешевом пластиковом стуле, как на троне, с аристократической осанкой. Казалось, что рядом с нами сидит не иеромонах, а вынырнувший из глубины веков новгородский князь. Рубленые скулы, волевой подбородок и чистые, словно с искусственными линзами, голубые глаза.

Я давно обратил внимание, что обычно, серые или голубые глаза идут «в комплекте» с русыми волосами, но иеромонах был черный, как то духовенство, к которому он принадлежал.

– Мы ждем продолжения, – сказал я, делая вид, что не замечаю прибывающую воду.

Отец Александр продолжил:

– Я пригласил неземную девушку на свидание, но она вежливо, с нотками горького сожаления, отказала, сославшись на то, что у нее совершенно нет времени на личную жизнь.

Оля была непервая моя девушка, и я прекрасно знал, что женское «нет» – вердикт неокончательный. Ухаживания продолжились. При любой возможности я дарил цветы и провожал милую моему сердцу девушку домой. Оля «лямуры» принимала, но подчеркнуто держалась на расстоянии.

Несмотря на неразделенность моих чувств, я находился на десятом небе от счастья. Одна только мысль о том, что эта девушка живет со мной на одной планете, придавала смысл моей жизни и толкала на подвиги, которые я мечтал совершить в её честь.

С каждым днем ширь моего любовного помешательства набирала обороты. Мне вдруг стали понятны все песни и фильмы о любви. Всё, что еще вчера я считал низкосортной глупостью, теперь вызывало восхищение. Утром я пел в душе, а вечером пускал слезу над примитивными, сделанными по одному и тому же лекалу мелодрамами.